есть еще стихотворения и если они так же хороши, то почему бы не звякнуть по двум-трем номерам в Загребе и не издать сборник? Да, и раз уж мы заговорили о Загребе, как у нас обстоят дела с соляркой, ты ведь помнишь, что мне нужно позвонить и узнать, могу ли я вас расписать? Сколько у нас еще есть, десять дней…
— С топливом, хм, как бы тебе сказать… — начал юлить Тонино, — с топливом у нас не самая лучшая ситуация. Я… Однажды ночью я повел Зехру показать ей «Аделину», и… Я позволил ей уговорить себя, чтобы мы потихоньку совершили морскую прогулку, и мы доехали до юго-восточного берега Третича. Там мы бросили якорь, встретили первые лучи рассвета и… И незабываемо провели время, занимаясь любовью. Нам понравилось, и мы повторили это еще три раза, последний раз сегодня утром. Извини.
— Нет, это ты меня извини, но я не смогу вас поженить. Извини, но я поражен такой безответственностью. Сорри, без информации о том, имею ли я вообще право это делать, я в эти игры не играю.
— Погоди, послушай… Я уже размышлял об этом и составил заявление, которое мы подпишем вместо брачного договора. Слушай: «Заявление, которым Зехра… кх-кхм-кхм… и Антонио Смеральдич, сын Антония…»
— Погоди-погоди! — перебил его несостоявшийся регистратор. — Как ты сказал, какая у Зехры фамилия?
Тонино, занервничав, отвернулся к окну.
— Я пока не успел ее об этом спросить. Я сам сообразил только сегодня днем, когда составлял вот это, а потом я опять забыл. Потом допишу.
— Чудной ты! — рассмеялся Синиша. — Поехали дальше.
— Которым, значит, «…обязуются в своем семейном союзе полностью соблюдать все положения Закона о браке и других законов Республики Хорватии, касающихся брака и воспитания детей, до тех пор, пока им не представится возможность заключить официальный брак на острове Третич или где-либо еще в Республике Хорватии в полном соответствии с законом». Как тебе?
— Ну, знаешь… Стихотворение мне понравилось больше, но вижу, что проза у тебя тоже неплохо получается… И что, мы все вместе это подпишем и всё? О’кей, давайте. Это максимум, на что я могу согласиться без консультации с Загребом. Ё-моё, приспичило ведь на рассвете, посреди моря приспичило… И что, вам не было холодно?
— Хе-хе… Я же сказал, было незабываемо. Значит, так можно, с этим заявлением?
— Да можно… А я слышу, в эту ночь или в предыдущую, что внизу как будто катер идет — ну, думаю, весна пришла, рыбаки выехали на рыбалку или что-то в этом роде… Какой там, это мой кум едет трахаться, ё-моё! И что, вы возвращаетесь, пока мы еще спим? Поверить не могу! А что ты сказал Брклячичу, куда ты у него перед носом каждую ночь выплываешь? Черт, ты что, показал ему ее? Да ведь? И ей показал и его, и медведиц, да сто пудов!
— Все так, но не переживай. Бедняга Домагой совершенно не интересуется, более того, даже ругает себя, если выказывает слишком много интереса по отношению к чему-нибудь, кроме своих вычислений и работы смотрителя маяка. Они мило пожали друг другу руки, он сказал нам, что мы красивая пара, пожелал нам счастья и много детей, после чего уполз в свой рабочий кабинет. Не волнуйся, он живет в своем мире чисел, вероятно более прекрасном, чем наш. Правда, не переживай.
Именно этого Синише и хотелось: не переживать, не думать, позволить событиям идти своим чередом… В конце концов они сами должны куда-то прийти и остановиться, и тогда будет видно, что делать дальше. Он окончательно успокоился, открыл пиво, развалился на диване и стал беззаботно смотреть на экран, где показывали обзор последнего этапа Турецкой футбольной лиги. Тонино сел рядом и довольно зажмурился.
— Знаешь… — устало сказал Синиша несколько минут спустя.
— Знаю… — успокаивающе ответил Тонино. — Не волнуйся по поводу топлива. Послезавтра Великая пятница и итальянцы не приедут, но в следующую пятницу приедут три глиссера вместо обычных двух. Как раз моя очередь покупать, плюс я выиграю в лотерею. Вот увидишь, у меня предчувствие.
* * *
Интуиция не подвела Тонино. В пятницу накануне свадьбы он купил полагающиеся ему десять литров топлива, а в лотерею выиграл еще три раза по пять.
— Даже не думайте в первую брачную ночь кружить вокруг Третича или там отправиться в свадебное путешествие в Грецию! — пригрозил ему поверенный.
— Уговор есть уговор! — важно ответил Тонино. — В понедельник мы, мой дорогой кум, вновь будем на Вториче!
Перед обедом они вчетвером, так, для собственного удовольствия, провели генеральную репетицию завтрашней церемонии, во время которой Тонино остолбенел минут на десять, когда Зехра стала медленно, грациозно, глядя ему прямо в глаза, спускаться со второго этажа на кухню. После этого они договорились, что завтра, на всякий случай, во время этой части каждый будет смотреть строго перед собой. Больше всех процессом наслаждался Селим. Он взял напрокат у смотрителя маяка тетрадь в твердой обложке, обернул ее в белую бумагу и написал на ней «Книга регистрации свадеб — Третич». Тетрадь, конечно, была наполовину исписана нечитаемыми математическими уравнениями и формулами, а Брклячич хотел, чтобы ему вернули ее, как только она исполнит свою функцию, но Селим ей так гордился, как будто он сам, вплавь, доставил ее с материка на Третич, а она при этом даже не намокла. Он обещал приготовить сюрприз на свадебный обед и ужин, а по количеству ингредиентов, которые ему привезли итальянцы, можно было заключить, что сюрприз будет весьма впечатляющим. Он помыл окно в кухне, отдраил полы и лестницу, вытер пыль с каждого предмета, убрал паутину из каждого угла…
— Стольк свидетелей было против меня, щто пора и мне побыть чьим-т свидетелем. Да еще и так, в кайф, — повторил он, сияя, не меньше двадцати раз за последние два дня.
Тонино попросил Зехру, чтобы они, хотя бы формально, ради такого важного события соблюли третичскую традицию и в ночь перед свадьбой спали раздельно. Она сразу согласилась, более того, ее голос и поведение были отмечены какой-то неожиданной гордостью, как будто она была счастлива, что вот, наконец-то она, впервые в жизни, стала частью какой-то традиции. Начинало вечереть, Тонино нежно поцеловал ее в губы и отправился домой.
— Я провожу тебя немного, — сказал Синиша и взял его под руку. — Как дела, жених? — спросил он его, когда они отошли на десять шагов от дома.
— Великолепно! — ответил Тонино. — Только я… Прошлой ночью я видел во сне Муону.
— Ох, черт! У тебя что-нибудь болит, ну или там, тошнит тебя?
— Нет, ну