— Так и должно было быть, — говорю я. — Логично, что мы одни волнуемся из-за этого. Потому мы и в Палате, правильно? Потому что не умеем слушаться указаний, подчиняться руководству. Поэтому мы принимаем ингибиторы. — Но все же, говоря все это, я думаю о той парочке у входа в Регистратеку. О том, что они не знают любви… и горя тоже точно не знают.
— Может, Эми так будет счастливее, — говорит Харли. — Наверное, я был бы счастливее, если бы мне не хотелось выбраться с этого тупого корабля.
Мне хочется успокоить его, сказать, что однажды мы приземлимся, но слова пусты, и фальшивой надеждой в голосе делу не поможешь.
— Но Эми была другой. Она была как мы. А теперь стала как фермеры.
— И что? — пожимает плечами Харли. — Значит, она просто стала нормальной. Вот и хорошо.
— Но раньше она мне больше нравилась, — говорю я больше себе, чем Харли.
— Ладно, пойду на криоуровень сторожить. — Он поднимается на ноги и уходит прочь по дорожке.
Я провожаю его взглядом. Правда в его словах ранит. Из-за того, что я так много времени провожу в Палате и наедине со Старейшиной, я порой забываю, что большинство жителей корабля — не чокнутые, а спокойные и довольные жизнью люди. Их не расстраивают ни фальшивые звезды, ни задержка в пути. Они счастливы.
Может, Эми и вправду будет счастливее, если останется пустой изнутри?
Может, и я был бы счастливее, если бы не думал постоянно о том, что всю жизнь проживу в тесном нутре корабля?
Но это все неважно. Потому что я знаю наверняка, что, если бы Эми предоставили выбор, она никогда бы не согласилась на это слепое неведение, даже если в нем — счастье. Из-за чего-то — из-за кого-то — она стала такой, и я выясню, кто это сделал.
55
Эми
Я сижу в своей комнате.
Дверь открывается.
— Что делаешь? — спрашивает Старший.
— Сижу в своей комнате, — отвечаю я,
— На что ты смотришь?
— На стену.
— И зачем ты смотришь на стену?
Старший задает столько вопросов.
Старший подходит ко мне. Берет меня за руку. Проводит пальцами по синякам.
— Пойдем со мной, — говорит Старший — Я встаю. Он идет. Я иду следом.
Мы идем, а потом останавливаемся.
Старший нажимает на кнопку. Открывается дверь. Я захожу вслед за ним. Он сажает меня на стул.
Я сажусь.
— Эми, — произносит глубокий голос. Я поднимаю глаза и вижу доктора. Мы у него в кабинете. Он сидит за столом. — У тебя есть какие-нибудь жалобы?
Моргаю.
— Нет. Все хорошо.
— Нет, не хорошо! — взвывает Старший.
Я смотрю на него.
— Все хорошо.
Стул, на котором я сижу, — голубой. Он сделан из твердой пластмассы. Стол очень интересный. На нем все так аккуратно разложено. Карандаши в стакане стоят ровно-ровно.
— Да что с тобой случилось? — кричит Старший.
Я подскакиваю. Я забыла, что он тут. Смотрю на него.
Старший рычит, как собака, — так забавно, и я улыбаюсь.
— С ней все нормально, Старший, — говорит доктор. — Мне кажется, ты слишком привык общаться с больными в Палате. Может, тебе стоит почаще бывать среди нормальных людей. Я бы посоветовал…
Доктор все говорит. Я это знаю, потому что у него рот открывается и закрывается и оттуда идет звук, но слова сливаются в гул и перемешиваются у меня в голове. У блокнота на столе такие аккуратные, ровные края. Я протягиваю руку и провожу по краю пальцами. Гладко… так гладко, что бумага режет кожу. На пальце выступает тонюсенькая красная полоска. Ой, на другом конце стола у доктора еще один блокнот. Красиво. Симметрично. Мне нравится, когда симметрично. Сии-мее-трич-но. Какое хорошее слово. Я выговариваю его вслух.
— Сии-мее-трич-но. — Да. Хорошо звучит.
Старший смотрит на меня так, будто я брежу, но это бред, хи-хи, потому что это он ради развлечения все время торчит в сумасшедшем доме.
Стены покрашены в красивый голубой цвет. Такой приятный. Как туманное небо.
Какой-то звук. Я смотрю туда. Доктор ставит на стол коричневую бутылочку с пилюлями. Я поднимаю голову и смотрю на них. Пилюли лежат в беспорядке на дне бутылочки. Как горка леденцов.
Доктор со Старшим разговаривают.
— Ты прав, — говорит доктор. — Состояние у нее действительно необычно серьезное. Не было у нее в последнее время потрясений? Травм? Учащенного сердцебиения? Они иногда усиливают реакцию.
— Реакцию на что? — громко спрашивает Старший.
У доктора забавное выражение лица.
— На корабль. Пойми, жизнь тут не такая, к какой она привыкла на Сол-Земле. У нас другие лекарства, еда, пищевые добавки и витамины.
— Витамины, — медленно говорит Старший. — Те, что Старейшина подмешивает в воду?
— Дааа, — забавно растягивает доктор.
Я хихикаю.
Старший поворачивается ко мне и смотрит. Я и над ним хихикаю.
— И гормоны. Старейшина добавляет в воду гормоны. В начале Сезона.
Доктор качает головой.
— Это не из-за гормонов. Гормонам нужно время, они не сразу действуют. Эффекта нужно ждать несколько недель, больше месяца.
— И все-таки она в последнее время пила много воды. — Старший смотрит мне на запястья. — Ты что-то говорил про травму… травма, может быть, тоже была.
Хлопаю глазами. Кажется, прошло много времени, и мгновение я спрашиваю себя, что произошло, но это неважно, ничего не изменилось, я все еще здесь, они все еще говорят.
Хлоп. Я снова выключилась.
Хлоп.
Если честно, выключаться намного приятнее. Слишком трудно успевать за тем, что говорят доктор со Старшим. Они слишком переживают. С чего так напрягаться?
Все хорошо.
Старший щелкает пальцами у меня перед лицом.
— Эми, Док считает, что тебе нужно принять лекарство, — произносит он громко.
— У нее мозговая активность снижена, а не слух, — говорит доктор.
Старший протягивает руку и берет бутылочку со стола.
— Это ингибиторы, психотропное. Я дам тебе одну пилюлю, и посмотрим, не станет ли тебе получше.
Я открываю рот. От пилюли во рту горько.
— Глотай, — напоминает доктор.
Я глотаю.
— Помнишь, как мы первый раз встретились? — говорит Старший. — Ты барахталась в криорастворе и не давала нам ничего сделать. Мне пришлось держать тебя, чтобы Док закапал тебе в глаза капли от слепоты. А теперь ты просто сидишь и глотаешь пилюли, как дрессированная собака. Неужели ты не понимаешь, какое это печальное зрелище?
— Нет, — говорю я. Разве случилось что-то печальное?
— Когда они подействуют? — спрашивает Старший у доктора.
— Не знаю, — отвечает доктор. — Я уже говорил, состояние ее серьезней, чем у большинства фермеров. Нужно несколько часов, если они вообще подействуют.
— Если? — кажется, Старший поперхнулся.
Голоса снова сливаются в гул, я отключаюсь.
56
Старший
Я оставил ее на ночь с Доком.
Мне совсем не хотелось, честное слово.
Но Док решил ввести ей лекарство внутривенно, и после этого ее уже было не разбудить. Она просто спала; зачем бы я сидел и смотрел на нее спящую? Большую часть ночи я слонялся по окрестностям, один раз даже прикорнул в саду у пруда, но лишь оттягивал неизбежное.
Нужно поговорить со Старейшиной.
Солнце еще не горит, когда я поднимаюсь по гравтрубе на уровень хранителей. Наверху никого нет, но все еще пахнет людьми — в воздухе стоят запахи земли и пота.
Старейшина сидит на полу, прислонившись к стене у своей двери, и смотрит на фальшивые звезды.
— Гордишься собой? — Я вспоминаю, как обнаружил его здесь в прошлый раз.
Старейшина не смотрит на меня.
— Нет, — просто отвечает он.
— Как у тебя духу хватило? — кричу я. — Вот так им всем солгать?
— Заткнись, — огрызается Старейшина, вставая и поворачиваясь ко мне. И тут я чувствую. Сильный, резкий запах. Бутылки нигде не видно, но я знаю, где-то она есть — и, скорее всего, она уже пуста. Но почему? Зачем напиваться сейчас? Он рассказал страшную правду, и люди все равно его любят. Это триумф. Что он хочет заглушить алкоголем?