сообщения о гонениях на французов в России. Большая часть французов, проживавших тогда на территории империи, переехали сюда еще в 1760–1770 гг.[538]Moniteur следила за развитием событий в России, где, по мнению корреспондентов, «в отношении французов применяют методы самые пристрастные и тиранические. нет хуже притеснений и большей лжи, чем измышляют здесь против представителей этой нации»[539]. И Moniteur, и Gazette de France внимательно следили за судьбой соотечественников. Французы оказались в Петербурге «жертвами лжи, клеветы и доверчивости», полагали журналисты. Среди других был арестован и бывший пылкий панегирист Екатерины поэт д’Орбейль (автор стихотворения в честь открытия памятника Петру I скульптора Фальконе). «Он был грубо вырван из своей кровати, брошен в повозку и увезен неведомо куда», сообщала Gazette de France[540], предполагая, что он вполне может повторить путь Овидия и оказаться на пустынных черноморских берегах. Gazette de France следила за дальнейшей судьбой д’Орбейля и сообщала: «Поэт д’Орбейль не был послан ни в Сибирь, ни на берега Понта Эвксинского, его переправили в Кронштадт на борт судна, что собиралось в Голландию, и в момент отправления выдали ему денежное вознаграждение для поддержки во время путешествия»[541].
С началом военных действий против войск коалиции тема возможной помощи Екатерины эмигрантам муссируется в Moniteur еще более активно. Так, сообщалось о том, что «господин де Полиньяк получил от императрицы России позволение командовать русским корпусом и вести его к Рейну»[542]. Несколько позже писали, что Россия обещает помощь французским принцам войсками[543]. Журналисты внимательно следили за передвижениями известных эмигрантов, которые выполняли посреднические функции между Екатериной и принцами[544]. Чтобы помочь делу монархии, императрица оказывала финансовую помощь: «государыня отпустила принцам мандат на два миллиона рублей и кредитное письмо»[545], сообщала Moniteur. Газета верно отражала степень недовольства самодержицы событиями во Франции, но преувеличивала ее щедрость[546]. Весной 1793 г. в Петербурге она передала графу Артуа 300 000 рублей. Но она была очень раздражена позже, поскольку сочла, что дарованные ею средства были потрачены неправильно, так как они не послужили изгнанию революционеров из Франции[547]. Но это не остановило Екатерину, и она продолжала поддерживать принцев самыми разнообразными способами.
В Moniteur было опубликовано и письмо Екатерины II к маршалу де Брольи, где она заверяла того в своей приверженности делу монархии: «Поддерживая дело всех королей на примере вашей монархии, я отдаю должное и тому положению, что я сама занимаю на земле; я испытываю только мотив чистой, искренней и бескорыстной дружбы к принцам, братьям короля и желание служить постоянной опорой всякому верному и покорному слуге вашего государя.»[548] Газеты отмечали и теплый прием, оказанный в Петербурге эмигрантам, в первую очередь французской знати, а также монахам и католическим священникам[549], что подтверждало в глазах общества приверженность государыни религиозной толерантности, но осуждалось в новых политических условиях.
Широко известное недовольство Екатерины II Революцией тоже находило отражение в газетах: «Отвращение императрицы ко всем французам, исключая только тех недостойных, которые отказались носить это имя, увеличивается день ото дня. Представители этой нации здесь находятся под самым жестким наблюдением полиции, которое ничем не уступает австрийскому сыску»[550]. Однако в 1793 г. после крайне жестких мер, предпринятых русскими властями против французов, проживавших в России, после разрыва всех отношений между государствами даже умеренный тон Moniteur в отношении императрицы становился гораздо жестче.
В ответ на казнь Людовика XVI указом Екатерины II от 19 (8) февраля 1793 г. все отношения между Францией и Россией были разорваны. Все французы, проживающие в России, должны были принести присягу на верность русской монархии. 1793 год прошел под знаком сближения России с врагами революционной Франции[551], а 1794 год – под знаком подавления польского освободительного восстания под предводительством Т. Костюшко. Военно-политические потрясения немедленно находили отражение в печати и речах французских политиков.
В своей речи «О политическом состоянии Республики», представленной Национальному Конвенту 17 ноября 1793 г., Робеспьер заявлял: «Утверждают, что из всех мошенников, носивших имя короля, императора, министра, политика, самой ловкой плутовкой является Екатерина в России, или, вернее, плутами являются ее министры, и надо остерегаться шарлатанства этих далеких и всесильных в империи лиц, престиж которых создала политика. Истина состоит в том, что при старой императрице, как и при всех женщинах, держащих скипетр, управляют государством мужчины»[552].
Екатерина II, чей образ в Европе был крепко связан с именами великих мыслителей века, открыто объявив себя противницей революционного «буйства», не рассчитывала на понимание со стороны парижских «адвокатов», потакавших «черни», а только старалась выиграть время для урегулирования польского вопроса. Тем временем парижские издания каждое на свой лад занимались развенчанием образа императрицы, приписывая ей реальные и мнимые меры, направленные против Франции и французов.
В начале 1794 г. Moniteur сообщала: «Тирания [Екатерины] стала подозрительной и мрачной. Она издала самые жестокие законы, которые должны исполняться по всей империи, по отношению ко всем видам частных обществ, независимо от того, каков повод их обычных собраний. В соответствии с этим законом уже отправили в тюрьму большое число русских в Москве. Москву это возмутило. Русская нация не более чем любая другая заслуживает того, чтобы загнивать в вечном рабстве. Ведь известно, что если и есть в России какое-либо общественное мнение, способное к пониманию и не лишенное нравственности, то, надо признать, оно существует в Москве»[553].
По мнению журналиста Moniteur, основное «зло» в Россию несли с собой французские эмигранты. Но кроме них особенно полезны царице иезуиты, которых при дворе принимают с большой теплотой, поскольку они ей помогут «удерживать народы в их глупой доверчивости». Знакомый французскому обществу негативный образ иезуитов (во Франции орден Иезуитов был запрещен еще в 1762 г., а в 1773 г. распущен папой Римским) использовался для дискредитации политики петербургского двора, а просветительский тезис о присущей русским монархам толерантности к другим конфессиям оборачивался против них: «Кажется, что Екатериной в нынешних обстоятельствах управляют очень ловкие мошенники, искушенные в низостях и мерзостях европейских королей, ведь у первейших рабов нашего двора уже давно вошло в обычай путешествовать. Другая причина касается того демарша, что предприняла некоторое время назад Екатерина с целью призвать в свои государства иезуитов. Это не было проявлением суеверия с ее стороны. Рабы-путешественники донесли в Россию сведения, благоприятные для общества иезуитов. Следуя этим сведениям, ласковая императрица подготовила проект о приобретении талантов и пороков этих людей, преданных принципам абсолютного деспотизма. Бесконечное множество иезуитов тайно все еще существуют во всех уголках Европы, немалое их число находится сегодня и в России. Императрица, желая увеличить число католических