Основная теория создания человекоподобных роботов, я уверена, выведена им из попыток понять человеческий мозг, и он держит эту теорию, никому не сообщая, потому что он хочет сам решить проблему человеческого мозга за те примерно два столетия, которые ему еще остаются. Этому подчинено все. В том числе была и я.
Бейли, пытаясь устоять против этого потока ярости, тихо спросил:
– В каком смысле он включал в это вас, доктор Василия?
– Когда я родилась, меня должны были поместить вместе с другими к профессионалам, которые хорошо умеют ухаживать за детьми. Я не должна была остаться у любителя, пусть он отец и ученый. Доктору Фастальфу не должны были разрешать подвергнуть ребенка такому окружению – никому другому и не разрешили бы. Но он воспользовался своим престижем, нажал на все пружины и убедил нужных людей.
– Он любил вас, – прошептал Бейли.
– Любил? Ему годился бы любой ребенок, но другие были недоступны. Он хотел, чтобы ребенок рос в его присутствии и развивал мозг. Он хотел иметь простую форму человеческого мозга, превращающуюся в сложную, чтобы тщательно и в деталях изучать ее. Ради этого он поставил меня в неправильное окружение и исследовал, рассматривая меня просто как человеческое существо.
– Я не могу этому поверить. Даже если он и видел в вас объект эксперимента, он все равно заботился о вас, как о человеческом существе.
– Нет. Вы говорите как землянин. Возможно, на Земле по-другому смотрят на биологические связи. Здесь это не так. Я была экспериментальным объектом. Какое-то время.
– Даже если так и было сначала, доктор Фастальф не мог не полюбить вас – беспомощное существо, вверенное его заботам. Если бы и не было биологической связи, даже если бы вы – простите меня – были животным, он научился бы любить вас.
– Вы думаете? – с горечью сказала она. – Вы не знаете силы безразличия таких людей, как доктор Фастальф. Если бы для его науки потребовалось бы уничтожить мою жизнь, он сделал бы это без малейшего колебания.
– Это смешно, доктор Василия. По всему его обращению с вами было ясно, что он любил вас. Я это знаю. И вы… вы предлагали себя ему.
– Он и это сказал вам? Да, это на него похоже. Ни на одну минуту, даже сегодня, его не остановил вопрос, не смутит ли меня такое разоблачение. Да, я предлагала ему себя. А почему бы и нет? Он был единственным мужчиной, которого я, в сущности знала. Он был естественной мишенью для меня. Он знал, что я познакомилась с сексуальным возбуждением в контролируемых условиях – под его контролем. Было неизбежно, что я, в конечном счете, потянусь к нему. Так я и сделала – потому что никого другого не было – и он отказал мне.
– И вы за это возненавидели его?
– Нет, не сразу. Через несколько лет. Хотя мое сексуальное развитие замедлилось и исказилось, и эффекты этого я чувствую до сего дня, я не порицала его. Я слишком мало знала. Я искала извинения для него. Он очень занят. У него есть другие. Ему нужны женщины постарше. Вас, наверное, удивила бы изобретательность, с какой я придумывала причины его отказа. Лишь через несколько лет я начала понимать, что здесь что-то не так, и приступила к нему в открытую: «Почему ты отказал мне?» – Она сделала паузу и на минуту закрыла глаза.
Бейли ждал, застыв в смущении.
Успокоившись, она продолжала:
– Он избегал ответа, как только мог. Но я снова и снова спрашивала: «Почему ты отказал мне?» Он без колебаний занимался сексом. Я знала несколько случаев… Помню, думала – может просто предпочитает мужчин. Когда не стоит вопрос о детях, личное предпочтение в таких вещах не имеет значения: некоторым мужчинам женщины противны и наоборот. Но с человеком, которого вы называете моим отцом, дело обстояло иначе. Он любил женщин, иногда молодых, таких же, как была я, когда предлагала ему себя: «Почему ты отказал мне?». И он, наконец, ответил. Попробуйте догадаться, каков был ответ. – Она замолчала и ждала.
Бейли неловко пошевелился и сказал, заикаясь:
– Он не хотел заниматься любовью с дочерью?
– Не глупите. Какая разница? Вряд ли хоть один мужчина на Авроре знает, кто его дочь. Нет. Он ответил – ох, я до сих пор помню его слова: «Ты дура! Если я свяжусь с тобой в этом смысле – как я сохраню свою объективность и какая будет польза от дальнейшего изучения тебя?»
В это время я уже знала о его интересе к человеческому мозгу. Я даже пошла по его стопам и стала роботехником. Я работала с Жискаром в этом направлении и экспериментировала с его программированием. Я ведь хорошо это делала, Жискар?
– Хорошо, Маленькая Мисс.
– Но я поняла, что этот человек не видит во мне человеческое существо. Пусть моя жизнь испорчена, лишь бы он не рисковал своей объективностью. Его наблюдения значили для него больше, чем моя нормальность. И тогда я поняла, кто я и кто он – и ушла от него.
В воздухе повисло тяжелое молчание. В голове Бейли слегка звенело. Он хотел спросить: можно ли было не учитывать сосредоточенности крупного ученого, важности большой проблемы? Как могли вы принять всерьез сказанное, возможно, в раздражении, когда человека вынудили к разговору, которого он не хотел? Доктор Василия сосредоточилась на собственной «нормальности» (что бы она не подразумевала под этим) и исключила две, возможно, самые важные проблемы, стоящие перед человечеством – природа человеческого мозга и заселение Галактики; это было куда менее простительно.
Но ничего этого он не сказал. Он не знал, как довести это до этой женщины, и поймет ли он, если она ответит.
Что он делает на этой планете? Он не понимает их жизни, как бы они не объясняли. И они не понимают его. Он устало сказал:
– Мне очень жаль, доктор Василия. Я понимаю, что вы сердитесь, но если бы вы хоть на миг оставили свою злость и подумали о деле доктора Фастальфа и убитого робота, вы, может быть, увидели бы, что мы имеем дело с разными вещами. Возможно, доктор Фастальф желал наблюдать за вами независимо и объективно даже ценою вашего несчастья, однако, это никак не приближает его к желанию уничтожить человекоподобного робота.
Василия покраснела и закричала:
– Неужели вы не поняли того, что я вам сказала? Уж не потому ли я вам все это рассказывала, что думала, будто кому-нибудь интересна печальная история моей жизни? Вы думаете, мне приятно разоблачать себя таким образом? Я говорила вам все это только для того, чтобы показать, что доктор Хэн Фастальф в самомделе уничтожил Джандера. Наверняка. Я не говорила этого, потому что никто, кроме вас не был так глуп, чтобы спрашивать меня, и из-за дурацких остатков моего уважения к этому человеку. Но теперь вы спросили, и я отвечаю, и, клянусь Авророй, скажу кому угодно, даже публично: доктор Хэн Фастальф разрушил Джандера Пэнела. Я в этом уверена. Вы удовлетворены?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});