Читать интересную книгу Крылатая смерть (сборник) - Дональд Уондри

Вблизи туманный мегаполис поражал размерами и невероятной высотой башен. Гилл-Фаа-Йнн объяснил, что верхние этажи строений больше не используются, и поэтому многие шпили снесены, чтобы избавить от хлопот городские службы, призванные поддерживать порядок. У подножия титанических стен было в избытке небольших поздней постройки коттеджей, в которых предпочитали селиться горожане. Поступь верховых отрядов и тяжело груженных фургонов, проносившихся по выложенным каменными или золотыми плитами дорогам, сливались в монотонный гул, повисший над унылой равниной.

Несколько раз Гилл-Фаа-Йнн останавливался, чтобы показать Замаконе любопытные сооружения — особенно храмы Йига, Ктулу, Нага, Йиба и Безымянного Божества, — которые встречались вдоль дороги через равные интервалы, окруженные небольшими рощицами согласно традиции Кейнана. Эти храмы, в отличие от тех, что остались в пустыне за холмами, продолжали использоваться; из ворот выезжали и въезжали многочисленные кавалькады местных идолопоклонников. Вместе с Гилл-Фаа-Йнн'ом Замакона заглянул в каждый из них и словно зачарованный, преодолевая отвращение, слушал и наблюдал вакхические проповеди. Поклонение Нагу и Йибу было наиболее омерзительным: испанец даже не решается доверить свои ощущения бумаге. Одна из черных приземистых башен, воздвигнутых в честь Цаттогвы, была превращена в святилище Шуб-Ниггурат — Матери Всех Живых и Супруги Безымянного Идолища. В земных религиях ближе всего к ней стояла богиня Астарта, и подобное идолопоклонничество не могло не задеть католического благочестия испанца. Однако больше, чем увиденное, его отвратили скрипучие звуки, издаваемые во время религиозных церемоний представителями расы, давно отказавшейся от живой речи.

На городской окраине в тени чудовищных башен Гилл-Фаа-Йнн указал на огромную каменную стену, окружавшую многолюдный стадион. Это один из многочисленных амфитеатров, пояснил он, где уставшие от жизни кейнанцы наслаждаются необычными и волнующими зрелищами. Он уже собирался сделать короткую остановку и проводить Замакону вовнутрь, когда испанец, вспомнив жестоко изувеченные тела мертвецов на фермах, решительно взбунтовался. Это было первое столкновение пристрастий и вкусов, убедившее жителей Цатта в том, что их гость исповедует странную мораль.

Узкие, извилистые улицы словно паутина опутали город, и Замакона — несмотря на все возрастающее чувство неприязни и отчуждения — не мог не очароваться величием обступивших его громад зданий. Головокружительная высота башен; кипение жизни на площадях и улицах; резной орнамент дверей и окон; неожиданные долины в камне, открывающиеся взгляду с титанических террас у подножий зданий, и обволакивающий проулки серый сумрак — подобное едва ли встретишь в других уголках планеты. Сразу по прибытии Замакона был препровожден в городской совет, где облаченные в золотые тоги правители внимательно и дружелюбно выслушали его повествование. Было заметно, что от него ожидают подробных сведений о жизни на поверхности: в обмен перед ним раскрывались сокровеннейшие тайны Кейнана. Единственным условием, безоговорочным и болезненным, был отказ от возвращения в мир солнца и звезд, где оставалась родная Испания.

Дневная программа, предоставленная выбору пришельца, включала собеседования с учеными, занятия наукой, историей. Свободное время Замакона заполнял прогулками и чтением древних свитков в библиотеках, хранилища которых распахнулись для него в момент, когда он начал постигать язык цаттской письменности. Экскурсии охватывали посещения религиозных служб и представлений в амфитеатрах, за исключением наиболее жестоких и безобразных, против которых восставало благочестие испанца. Городской совет отвел ему отдельную виллу в пригороде и просторную квартиру в самом городе. Со временем он коротко познакомился с некоторыми из поклонников новых форм искусства, был принят в одну из общин, заменивших в позднем Кейнанё семью. Четырнадцать рогатых гаа-йоттнов выполняли его поручения и перевозили грузы; десять живых рабов с неповрежденными телами убирали его жилище, защищали от грабителей, садистов и религиозных фанатиков в местах публичных сборищ. Многие механические приспособления все еще оставались для него загадкой, однако Гилл-Фаа-Йнн с самого начала позаботился объяснить, как действуют основные.

Роскошная обстановка квартиры была приведена в порядок к приезду Замаконы. Горничные-рабыни украшали сводчатые комнаты шелковыми гобеленами, портьерами; расставляли массивную мебель. Инкрустированные любопытными орнаментами столы и плиты пола; мягкие диваны с пуфами и бесконечные ряды эбонитовых ячеек вдоль стен, содержащих металлические цилиндры с рукописями, — все было приготовлено для развлечений и удобств гостя. На письменных столах лежали стопки пергамента — как и чернила в чернильницах, преимущественно зеленого оттенка — а также наборы разнообразных кистей для красок и другие принадлежности. Механические самописцы опирались на узорчатые золотые треножники: по одному такому прибору находилось в каждой комнате. Яркий голубой свет излучали стеклянные полушария над головой. Окон не было, хотя в нижних этажах зданий, затененных гигантскими башнями, они и не были нужны. В нескольких комнатах стояли глубокие ванны, а кухня представляла собой лабиринт хитроумных механических приспособлений. Необходимые припасы, как узнал Замакона, доставлялись по сети подземных сообщений, проложенной под городом и снабженной саморегулирующейся автоматикой. Первый этаж был отведен для единорогов и рабов. Когда Замакона закончил осматривать отведенные ему помещения, прибыли шесть благородных горожан и горожанок из его будущей общины. В их обязанность входило развлекать и обучать гостя; через несколько дней их должна была сменить следующая группа — и так далее, пока Замакона не познакомится со всеми пятьюдесятью членами общины.

VI

Таким образом Панфило де Замакона-и-Нуньес оказался на долгие четыре года погружен в жизнь зловещего мегаполиса, застывшего посреди озаряемого голубыми молниями подземного мира Кейнана. Очевидно, далеко не все увиденное и изученное им попало на страницы рукописи: католическое благочестие с неизбежностью овладевало им, стоило перу вывести первые слова на родном испанском. Многие из обычаев умирающей цивилизации были невообразимо отвратительны, и испанцу приходилось ограничивать свои нужды — в еде ли, в поступках; иногда даже в созерцании чужих излишеств. Свой смятенный дух он успокаивал возносимыми к Господу молитвами. За годы, проведенные под землей, он исследовал весь Кейнан, осмотрел заброшенные замки и автоматизированные города среднего периода развития на равнине Нитт и совершил пару спусков в залитый красноватым сиянием мир Йотта, чтобы тщательнее изучить циклопические руины неизвестных создателей. Чудеса техники, всевозможные механизмы — от одного их вида захватывало дух, но еще удивительнее были метаморфозы, производимые волей подземных жителей: дематериализация, рематериализация, реанимация — испанец богобоязненно осенял себя крестным знамением, наблюдая их. Хотя способность изумляться в нем сильно подточило обилие самих чудес, приносимых с каждым новым днем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});