Читать интересную книгу Что для России лучше - Сергей Кара-Мурза

Если в странах Восточной Европы и Прибалтики было осуществлено возвращение к прерванному коммунистическими переворотами прошлому, причем и эмиграция естественным образом активно участвовала в этом процессе, и внутри страны это намерение поддерживалось достаточно широко, то у нас подобная позиция не проявилась вовсе. Во власти и вообще политике были представлены три взгляда: 1) надо по возможности реставрировать советскую систему, устранив разве что наиболее вопиющие недостатки (красная оппозиция), 2) надо глубоко перестроить ее экономически, сделав эффективной и конкурентоспособной с помощью допущения свободной экономики, но не отказываясь от советского прошлого политически (партия власти), 3) надо начать «с чистого листа» и устраиваться по образцу современного «Запада», отказавшись от наиболее одиозной части советского наследия, но сохранив его «демократические элементы» в виде досталинской и хрущевской традиции («демократы»). К досоветской традиции не желал возвращаться никто, поэтому ни о реституции, ни о массовом приглашении на руководящие посты эмигрантов не было и речи.

Власть с 1991 г. находилась в руках той части советского истеблишмента, которая стоит за прагматичную экономическую политику с допущением элементов «рынка» (современная разновидность пресловутого НЭПа), но при сохранении юридической и идеологической преемственности от коммунистического режима. При всех различиях в конкретных проявлениях и Ельцин, и Путин, и все их окружение не выходят за пределы этой общности. Ельцин был не большим демократом, чем Путин и столь же мало был способен отказаться от советского наследия. Их поведение в отношении соперников внутри страны и на международной арене определялось не принципиальной разницей во взглядах, а тем, что они действовали в разных обстоятельствах и сталкивались с разными «вызывами».

Никакие «демократы» никогда у нас власти не имели (за анекдотическими фигурами Гайдаров и бурбулисов не стояло никаких реальных сил), их лишь привлекали — что при Ельцине, что при Путине: отчасти для витрины — это все, что было у нас «демократического» и «либерального», отчасти в безосновательной надежде, что они знают «как надо» (но на роль «буржуазных спецов» 20-х годов эти выкормыши советской системы никак не годились). Но реальной опорой обоих всегда были лояльные им совноменклатурные элементы. Коммунисты от власти никогда не уходили, а лишь разделились на «стыдливых» и «откровенных». Политическая система к настоящему времени представляет собой симбиоз представляющих эти течения двух советско-коммунистических партий, из которых правящая именуется в последние годы «Единой Россией», а оппозиционная — КПРФ.

Такая система не допускает появления партий, принципиально отличных в смысле отношения к советскому режиму и его современной эманации, отчего все основные элементы социальной и политической структуры носят характер имитации. «Буржуазия» создана искусственно из советской номенклатуры, ее родственников и доверенных лиц и, естественно, полностью лишена соответствующего самосознания (в Китае правящая партия не отреклась от своего названия, зато предпринимательский слой в основной массе «настоящий»), «чиновничество» представляет собой ту же номенклатуру в еще более чистом виде, слой мелких и средних собственников (контролирующих в нормальной стране 60-80% экономики) социологически ничтожен, а политически вообще отсутствует.

Неудивительно, что до сих пор в политическом спектре отсутствует настоящая правая партия. Даже хоть какого-то аналога консервативных (демохристианских и т.п.) партий, существующих в современных западных странах, у нас нет. В этой роли с благословения властей выступали какие-то шуты, которые, оказавшись за бортом Думы, не нашли себе лучшего применения, чем вступить в «объединенную оппозицию» с более откровенными коммунистами против менее откровенных.

Единственным «внесистемным» элементом, появившимся за последние 15 лет можно считать разве что русское национальное движение. Но, подспудно развиваясь в условиях «ленинской национальной политики», как дитя в утробе матери, пораженной всеми возможными инфекциями, вышло на свет уродцем; в «чистом» виде оно крайне маргинализировано, а в сколько-нибудь заметном выступает опять же как совершенно левое — в виде советизированного национал-социализма.

Существующая «постсоветская» власть всегда тяготела к тому или иному варианту двухпартийной системы. В идеале она представлялась в виде двух лояльных и подконтрольных партий, одна из которых была бы «правой», а другая — «левой». Подбить КПРФ на роль последней не удалось («цивилизовываться» и изображать из себя европейскую социал-демократическую партию она упорно не желала), поэтому в свое время была предпринята неудачная попытка выделить их из собственной среды в виде Черномырдинского «Нашего дома» и блока Ивана Рыбкина. Ее провал заставил апеллировать к «независимым» депутатам и заигрывать с Жириновским и Явлинским. Невысокий результат «специальной» правительственной партии был вызван низкой популярностью к тому времени лично Ельцина, с которым (а не с правительством она ассоциировалась). При Путине по той же причине ситуация радикально изменилась, и такая партия легко (сначала с потенциальными союзниками, а затем и единолично) одержала победу.

Но поскольку нынешняя власть упорно избегает идентификации с какой-либо ясно выраженной идеологической позицией (что естественно вытекает из ее сущности: будучи по существу левой, она в силу обстоятельств вынуждена проводить отчасти «правую» политику), то идея «своей» двухпартийной системы при Путине вновь получила развитие. Одной ЕР стало недостаточно, потому что со временем неопределеность ее политической физиономии все больше бы бросалась в глаза. Если в нормальных странах партия власти может (как в Японии) не стесняться быть правой, то для нашей (на самом деле левой) партии власти это неприемлемо. Поэтому сначала начались поползновения к выделению из «ЕР» «левого» и «правого» крыла, а в последнее время вернулись к идее формирования второй (более левой) властной партии в лице СР — столь же анекдотической по сути, как при Ельцине, но менее провальной, потому что если популярности Ельцина не хватало и на одну, то путинской хватит на обе.

В идеале виделась схема, при которой ведущее место занимают «правоцентристская» ЕР и «левоцентристская» СР, а на флангах (для создания видимости плюрализма и полноты политического спектра и чтобы оттенить именно «центризм» власти) их подпирают с одной стороны СПС, а с другой КПРФ — в равной мере не опасные и достаточно лояльные, дорожащие своим местом в легальной политической системе. И возможностью такого расклада путинская власть очень дорожит. Непрохождение «демократов» в Думу в 2003 г. было для нее скорее неприятным сюрпризом. Ни малейшей опасности небольшая их фракция не представляла бы, а имидж на международной арене заметно улучшила бы. Поэтому даже в виду полнейшего краха партий привычных населению как «правые» и, казалось бы, насущной необходимости радикальных перемен в этой части спектра (на повестке дня стоял вопрос образования совершенно новой партии с новыми людьми, или формирование такой партии непосредственно властью), было все-таки решено чтобы все оставалось по-прежнему, и «Яблоко» с СПС были сохранены в своем прежнем виде.

Желательно было бы по возможности ослабить и КПРФ, что и было сделано в 2003 г. созданием «Родины». Понятно, что СР не заменит в этом качестве «Родины»: успех последней был обусловлен не ее левизной (которой у КПРФ все равно больше), а ее национализмом. Едва ли этого не понимает и власть. Но издержки, связанные с «Родиной» — чрезмерная ее популярность и как следствие — желание и возможность играть самостоятельную роль, оказались слишком велики, и власти совершенно резонно рассудили, что популярная неконтролируемая националистическая партия гораздо опаснее КПРФ. И действительно, если КПРФ вместо 12% получит даже 25 абсолютно ничего страшного для власти не произойдет. Она никогда не будет в состоянии мешать ей, а идеологически власть ей очень близка и никакого дискомфорта от ее существования не испытывает. Напротив, охотно идет навстречу КПРФ в этой сфере. И происходит это не потому, что КПРФ обладает настолько значительным влиянием, что ее требуется «задобрить», а потому, что собственные симпатии власти примерно такие же. Иначе был бы совершенно необъяснимым тот очевидный факт, что наибольшая волна идеологической советизации имела место не тогда, когда позиции КПРФ выглядели наиболее внушительно (во второй половине 90-х), а напротив — когда она имела в Думе наименьшее представительство (в последние годы).

Вообще «борьба» между коммунистами и властью — очень странная борьба, напоминающая игру в одни ворота. Если коммунисты ведут с властью идеологическую борьбу, обличая ее «буржуазную» сущность (хотя она вовсе таковой не является), то власть идеологической борьбы с коммунистами отнюдь не ведет и сущность их идеологии не обличает. Если коммунисты однозначно говорят, что «капитализм», с которым они отождествляют установившийся режим — это плохо, то сам режим не говорит, что это хорошо, а бывший советско-коммунистический режим и «социализм» — это плохо. Ни в одном официальном заявлении невозможно найти однозначного осуждения ни коммунистического режима в СССР, ни коммунистической идеологии как таковой. И более того, в этой сфере все обстоит так, как будто бы у власти находится КПРФ: по-прежнему по всей стране стоят ленинские истуканы, города и улицы носят наименования коммунистических вождей, власть осуждает и отвергает антикоммунистическую резолюцию ПАСЕ и т.д. и т.п.