– Ага, я говорил! – вскричал вдруг из соседнего куста второй непрошеный наблюдатель. – Мерзкий белый глист! У меня черепаху отнял, а у вас подругу! Его надо немедленно отдать под трибунал!
С момента моего знакомства с проклятым лжепогонщиком Кваквасой это был единственный момент, когда я готов был расцеловать врага. И даже, пожалуй, отдать ему все наличные метикалы. Излишнее рвение назойливого гоблина спасло мне жизнь.
– А ну, на кухню! – рявкнул Боксугр и сунул файербол обратно в карман. – Немедленно чистить и жарить бананы! Мешок бананов! Тонну! Самого под трибунал отдам!
Квакваса моментально исчез в зарослях, даже сучок не хрустнул, а тысячник мстительно наложил на меня штраф в размере двадцати монет. После этого он злобно приказал Зийле одеться и проследил за ней плотоядным взором. Я воспользовался моментом и также поспешил облачиться в форму, стараясь не попадаться командирам на глаза.
Меня переполняли ненависть к Боксугру и страх за собственную мужскую силу, которую подорвали таким бесчеловечным образом. Слабым утешением стала мимолетная ободряющая улыбка Зийлы, которой она одарила меня в единственный благоприятный момент.
Словом, вскоре я несолоно хлебавши вернулся в расположение войска. Однако показывать соратникам, что дело не сладилось, было глупо. Я с ленивым видом, начисто игнорируя смешки повстанцев, расположился в тени черепахи. Вспомнив о сотнике Роже, отыскал того взглядом. И тут же чуть не заорал благим матом!
Квакваса, оказывается, проигнорировал приказ тысячника жарить тонну бананов. Сейчас он прятался среди гоблинов с толстым сотником и… Заком! Все трое заговорщицки перешептывались и украдкой поглядывали в мою сторону.
– Предатель… – прошептал я потрясенно. – И этому грязному ублюдку я доверял свою жизнь и саму судьбу? А сейчас он сговаривается с моими врагами, как похитрее меня прикончить?..
Пожалуй, от таких горьких дум я мог бы и свихнуться, но тут прозвучали команды к построению. Могучий механизм Освободительной армии разом пришел в движение, в том числе шестеренка под маркировкой «Стволлут». Ничего не видя за пеленой горькой обиды, я забрался на место погонщика и яростно погрузил в чешуйчатую шею острие стартера. Черепаха дико взревела.
* * *
Остаток дня я то бесился от злости на бывшего соратника, то вынашивал планы бегства под защиту родного контингента. Об убийстве Черного Шамана я не вспомнил ни разу. Когда на кону стоит собственная шкура, даже самый стойкий диверсант задумается, что дороже – жизнь или задание командования. А поскольку я плоховато освоил диверсионные науки, то и думалось мне о главном.
Нога Зийлы, которую та благосклонно поместила в плотном контакте с моим плечом, задавала дополнительный настрой, перпендикулярный самосохранению. Еще и на дорогу приходилось таращиться, чтобы не раздавить хвост Освободительной армии таха! Словом, к ночному привалу я оказался так измотан морально, что выпал на землю подобно мешку с бананами.
Зийла поглядела на мою изнуренную физиономию, сочувственно покачала головой и удалилась, Рож – за ней. У сотника я не вызывал пока никаких эмоций, кроме легкого недовольства, и это было хорошо. Ехать вдали от командарма и Боксугра, наслаждаясь ветерком и видами, толстяку, кажется, понравилось. Тем более он подстилал под зад подушку, реквизированную в Чикулеле. Чем не жизнь?
Зато мне расслабляться времени не было.
– Дорогу! – орал я, пробиваясь из последних сил к полевой кухне и суровому Цаво.
Гоблины пропускали меня, будто смертника к последнему ужину. Но я предпочитал не обращать внимания на жалостливые взоры обычно не знающих пощады воинов-освободителей. Выдавая мне пайку, десятник раздраженно сообщил, что ждать больше не собирается и после раздачи ужина продает «живую» кожу другому.
Я с угрюмым видом уселся под пальмой подальше от шумного праздника жизни, в который превратился поход на Ксакбурр, и впился зубами в черствый плод хлебного дерева.
Всего-то я лишился! И жаркой ласки Зийлы, и дружбы соратника-диверсанта, и благоволения ревнивого тысячника Боксугра. Даже гей Джадог уже не любит меня, раз не подходит со словами ободрения и поддержки.
Оставшаяся жизнь представлялась мне короткой и полной страданий.
– Нет, не сдамся, – скрипнул я зубами. – Я им еще покажу, Наср побери…
Я дожевал плод, закусил квелым бананом и отправился в обход по шумному стойбищу. Воины при виде будущего покойника почтительно замолкали и выражали соболезнование посредством мимики. Однако ободрять меня вербально никто не торопился. Видимо, все опасались подцепить вирус смерти, что поразил их соратника. Лишь один предприимчивый смельчак подскочил на минутку, чтобы предложить «живую» кожу всего-то за двести двадцать метикалов.
– Подумай, боец, зачем она мне теперь? – удивился я. – На том свете бананы у всех мужчин и так будто каменные.
Пораженный логикой белого смертника, гоблин мелко закивал и шмыгнул прочь.
Наконец я наткнулся на пятачок между кустами, где в компании с Кваквасой и парочкой других гоблинов обосновался Зак.
– Маггут, – зловеще сказал я, проигнорировав прочих. – Разговорчик имеется на пару минут… Отойдем?
– А не побьешь? – набычился бывший соратник.
– Этого я обещать не могу.
– Ладно, – пошел орк на мировую. – Только руки не распускать!
– Он не посмеет. Я с тобой, друг, – дерзко заявил Квакваса. Прочие воины заинтересованно взирали на сцену.
– Отлично! – обрадовался Маггут, с опаской косясь на меня.
– Нет уж, мы с тобой один на один разберемся.
– Ладно, парни, я сам, – нехотя промямлил предатель и двинулся прочь от новых друзей. Я последовал за ним со свирепым выражением лица.
Я твердо собирался начистить этому негодяю харю или по крайней мере понять, какие гнусные мотивы им двигали. Но прощать измену бывшего боевого товарища не собирался ни под каким соусом.
– Ну, чего пристал? – громко и хмуро осведомился Зак, едва отдалившись от воинов-освободителей на несколько метров. – Больше не хочу иметь с тобой дела, проклятая белая обезьяна!
– Так-то ты запел, – прошипел я в ответ.
– Да, у меня сейчас настоящие друзья! Они не дадут меня в обиду!
– Что ты несешь? – спросил я с тихой яростью.
– Что слышишь!
Орк испуганно огляделся, будто опасался внезапного нападения диких зверей, и стал пятиться от меня в сторону лагеря. Как видно, находиться со мной с глазу на глаз перековавшемуся диверсанту было стыдно. Я попытался было ухватить его за одежду, чтобы учинить более пристрастный допрос, но орк вырвался и удалился, хрустя ветками. Мне оставалось только зубами скрипеть от бессильного гнева.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});