Читать интересную книгу Должностные лица - Иван Щеголихин

— А вы со мной не могли бы поехать?

Ну как ребенок. Мог бы, да только делу навредишь, такие вещи делаются без свидетелей. Она не дура, если в кадрах работает, примет и не моргнет и еще подскажет вам, куда и сколько доставить в следующий раз. Москвички жадные, вы уши не развешивайте, она еще попросит для жены министра и для своей подруги. А вы держитесь солидно. Отказывать не отказывайте, но дайте понять, что мы платим только за дело.

Шибаев забрал чемодан в своем номере и поехал с Ирмой обратно в Измайлово. В доме никого не было. Ирма сказала, что Тыщенко не появится, пока у нее гость. Он потребовал начальный взнос в книжках на предъявителя пятьдесят тысяч. Мы должны эту сумму завтра положить. После всей выплаты Тыщенко оформит дарственную законной жене, потом разведется с ней и уедет.

— Куда, в Канаду?

Он или от Голубя слышал, или от Мельника, что Тыщенко уже в Канаде. В их среде принято преувеличивать — если взял, так миллион, если отдал, так сто тысяч за подержанную бабенку, а если уехал, так не в Жмеринку, а в Америку. Еще был слух в Каратасе, что Мельник купил дачу Кагановича, где на стене висит картина стоимостью пятьсот тысяч долларов. Надо обязательно назвать крупную шишку и бешеную цену не в рублях, а в долларах. Пижонство пижонством, но аппетит нагоняет, размаху способствует.

Они сидели за столом друг перед другом и раскладывали деньги на пачки. По две тысячи и по три тысячи. Схватывали их резинкой от велосипедной камеры, приятное все-таки занятие — вот так, вдвоем, сидеть и тасовать пятьдесят тысяч! Никто не мешает, и впереди ночь вдвоем, и завтра день. И еще впереди дом свой. Он понимал, платит этому королю большие деньги, Тыщенко не делает одолжение Шибаеву, нет, он сдирает с него, зато рядом — Ирма, и все хорошо. Король на новом этапе, никому не ведомо, что у него на уме, он использует Шибера в своих целях. Пусть, у Шибаева тоже цель вырваться из Каратаса, хватит ему мучиться. Он должен быть с Ирмой всегда, без нее он рвет и мечет от ревности, а рядом с нею вся чернота проходит.

Утром они поехали по сберкассам на метро до конечной, до Щелковской, у нее в руках сумочка, у него — дипломат. Она сдает две тысячи, он сдает три тысячи, получают книжки и поехали дальше. Ирма заранее узнала адреса сберкасс, чтобы не терять время. На предъявителя ничего не требуют, но они волновались, попадется хамло, каких и в Москве хватает, начнет приставать, откуда у вас такие деньги, целый чемодан, да еще вздумает стопорнуть их, все может быть. Хотя для столицы пятьдесят тысяч невелики деньги, судя по роскошным дачам, по личным автомобилям, по кооперативным квартирам, по платным услугам, куда ни ткнись.

Они устали изрядно, надо было выписывать ордера, заполнять квитки для сберкнижки и ждать, когда их оформят за окошком, да еще в очереди постоять. Ирма предложила пойти по адресам каждому самостоятельно, а то они до вечера не успеют, он сразу окрысился:

— Я тебя столько не видел, а ты мне, что предлагаешь!

Пришли домой поздно, измотанные, как после трудового дня, да еще и ночь у них была, как у молодоженов, спали мало, потели. На всякий случай он позвонил Рахимову, как там дела, нет ли каких поручений.

— Все в порядке, завтра мы пойдем к заместителю министра.

— Куда, на прием?

— Нет, вечером, на званый ужин. Замминистр Календулов Валентин Валентинович курирует наш регион, он бывал у меня в Алма-Ате в гостях, теперь мы идем к нему в гости. Он дал нам с вами задание, но это не телефонный разговор.

Вот и вторая ночь с Ирмой. Эта хата ему все больше нравится, тишина, калитка, лопухи у забора, хотя кругом Москва. Поскорее надо перебираться. Но как там дела на комбинате, черт бы его побрал? Надо Рахимова покрепче завязать, форсировать завершение в Каратасе и готовить себе сменщика. Может быть, кого-нибудь из Москвы позвать, получить с него сумму за должность.

Утром приехал в гостиницу, спросил Рахимова, как обошлось дело с сувениром. Тот удивился — с каким сувениром? Он уже забыл, но Шибаев напомнил про женщину из отдела кадров. Как тут они в Москве, очень из себя строят? Ему здесь придется жить, а значит, давать, особенно на первых порах, надо изучить манеры. Оказывается, все просто. Рахимов позвонил, я такой-то, попросил ее выйти. Помнит она его или не помнит, он не уверен, на всякий случай сказал, что дочь его устроилась в Алма-Ате в лаборатории, спасибо вам большое, вот вам от нее лично небольшой сувенир, — и подает ей картонку с норкой. Она взяла, будьте здоровы, желаю вашей дочери дальнейших успехов. И все. Вежливо и культурно. Взяла и пошла по ступенькам, тук-тук каблучками, и даже не посмотрела, что там, конфеты с местной фабрики, сушеная дыня или пять тысяч наличными, ей безразлично, она отзывчивая, всегда поможет, надо — возьмет, надо — отдаст. А с Календуловым еще проще. Он продиктовал Рахимову по телефону, что надо принести на ужин — и все, нет проблем. Осетрина, балык, сервелат, икра черная, красная, торт, конфеты. До Каратаса, слава богу, такая мода еще не дошла, но нет ничего московского, чтобы оно не стало в скором времени каратасским. Шибаев взял список жратвы на званый вечер и пошел в рейс, не по магазинам, конечно, а прямиком в ресторан, попросил солидного дядю во фраке с бабочкой, дал ему бумажку зеленую за труды и тот обслужил в высшей степени быстро, вежливо, культурно, будто Шибаев не из Каратаса какого-нибудь зачуханного, а премьер-министр Бенилюкса. Рахимов позвонил Календулову, и явился шофер-красавец в кожаной куртке, в джинсах, пахнет французским одеколоном. Шибаев вручил ему три коробки: одну с балыком, осетриной, игрой, другую с колбасой и окороком и третью с шоколадным набором в полиэтиленовом импортном пакете. Дал шоферу десятку за просто так, спросил его домашний телефон — могу я тебе позвонить, если что? Конечно, об чем речь, всегда помогу чем смогу! Вот так вот делаются дела в Москве. Кадры исключительно отзывчивые, только не забудь оплатить, а то тебя вычеркнут — из сердца. И правильно сделают, ротозеям в Москве делать нечего, идет жестокий отбор на выживание, и даже не на выживание, с этим у нас решено бесповоротно, — отбор на процветание.

Когда собирались, Ирма, сидя у зеркала, заметила, что они впервые за все их время любви пойдут вместе по городу, не озираясь и не прячась. Хотя ей так и кажется, что вот-вот откроется дверь и войдет Зинаида.

— Я ее боюсь, как огня.

Шибаев не любил жену, однако всякий раз, когда кто-нибудь говорил о ней плохо, он обрывал — заткнись, его жена есть его, а не чья-то, он обязан защищать все свое — семью, цех, комбинат, кадры свои, любовницу свою тоже. Он понимал, Зинаида отстаивает свои права, как умеет. Раз уж объявлен Роман Захарович ее законным мужем, то она может сопернице волосы повыдирать, чтобы не посягали. Тем не менее, когда он узнал, что Зинаида пошла к Ирме на работу и вцепилась ей в прическу прямо при всей бухгалтерии, их еле разняли, он ее избил до потери сознания, запер в подполе, принес из аптеки примочки и, пока она фонари не свела, не выпускал ее на свет божий.

— Как она там поживает, твоя законная? — спросила Ирма. — Наверняка все знает и сейчас роет землю копытом.

Глава двадцать третья ЗИНАИДА РОЕТ ЗЕМЛЮ

Она знала о всех четырех банках, вместе их прятали на тот случай, если за ним придут, чтобы она могла распорядиться запасом. Еще у нее был телефон не на бумажке, а в памяти — Башлыка. Она знала, куда он уехал и зачем. Не уехал бы, не стала ничего рыть. Банки она может найти с закрытыми глазами — две в сарае за дровами, третья между яблоней и забором, зарытая с таким умыслом, чтобы при особом положении, допустим, засаду сделают, можно было выкопать со стороны соседей. И четвертая под конурой Тарзана. Она начала с сарая, там больше работы, надо прежде переложить дрова. Рыла, рыла, уже глубоко вырыла, и как раз под крюком, на котором висят веники для бани, — а банок нет. Её затошнило, тягучая слюна перекрыла глотку, она так и села на дрова. Неужели он вырыл и увез с собой? Жену он может бросить, детей может, хотя младшего очень любит, но комбинат свой, прибыли свои ни за что не бросит, хоть убей его — и убьют, придет время. Значит, забрал, а кто тебя выручать будет, гада? Сядешь за решетку, а стерва твоя в Сочи улетит, ляжками на пляже сверкать.

Она сплюнула тягучую, вязкую, липкую слюну, вытерла пот и только сейчас заметила справа над поленницей еще крюк и на нем веники старые, березовые, они ссохлись и были почти незаметными в сумраке сарая, а она рыла под новыми, недавно повешенными — и Зинаида ринулась сразу копать, пока совсем не стемнело, и через два-три тычка лопата цокнула о стекло. Ее затошнило еще больше от радости. Банки были в целости и сохранности, с крышками из полиэтилена и еще снаружи облиты слоем парафина. Сначала она хотела закатать крышками для домашнего консервирования, но он сказал, что могут прийти с миноискателем и железо сразу нащупают, а так — шишь, стекло, парафин и синтетика на щуп не берутся. Она посидела в обнимку с этими банками, как с детьми, затем сложила дрова как попало обратно. Завтра отдохнет и наведет порядок, а сейчас надо поспешать к яблоньке. В доме она одна, дети ушли, каждый по своим делам, и она не стала их останавливать, как всегда останавливала Славика, чтобы он опять где-нибудь не выпил.