Неужели и я был так высоко, в чистой дали, пусть даже корчась от страха, но все равно, паря между землей и небом? Почему страх мешал мне оглядеться, увидеть плывущий вокруг мир?
– Нет, не горит, летун толкач включил… торопится, или восходящий поток ищет… Помолчи, ладно?
Кучер замолчал. Не обиженно, а скорее с уважением. Видно, счел, что морячок не так уж и прост, раз в планёрах разбирается.
– Далеко, высоко… – прошептал я.
Вот это – мой знак. Только понять бы, что значит…
Прощальная красота осеннего неба ушла. Вернулась тряска, стук копыт, холодный ветер, уносящийся вдаль планёр. Я закрыл глаза и уснул.
Потому мне и не быть поэтом, что я в один миг о красоте думаю, а в другой – о бренном теле и всех его потребностях.
Когда дилижанс покатил по лионской мостовой, тряска стала совсем невыносимой. Я вынырнул из сна, но продолжал лежать, сумрачно размышляя о своей дурацкой натуре. Надо, надо бежать! Решил ведь – так чего сейчас придумывать всякие отговорки?
Дилижанс вкатился под исполинский козырек из стекла и дерева – конная станция здесь была новая, огромная, одним видом внушающая путникам уважение. Вспомнилось сразу, что совсем рядом была пивная, где подают прекрасные жареные колбаски с легким светлым пивом. Видно, весь завтрак за дорогу успел у меня в животе утрястись.
– Выходите, господа, – говорил внизу добрый кучер. – Как поездка? Я уж прошу прощения, если растряс, тут дорога совсем разбита, безобразие…
– Ничего, – отозвался кто-то из пассажиров. – Не суетись.
Приятно звякнули монеты – возница получил чаевые.
– Благодарю, буду рад вас возить снова… – Судя по его тону, чаевые были хорошие.
– Не приведи Искупитель, – мрачно ответил пассажир. – Люко!
Голос казался знакомым. Я даже поморщился, пытаясь вспомнить.
– Слушаю, капитан.
А этот голос тоже знаком. Тот мужик, что в окно выглядывал, когда я подсел…
– Ты говорил, что знаешь хорошую гостиницу? Пока я не приму ванну, я не в состоянии думать.
– Конечно.
– Вот и отлично… Pues, hasta la vista, guapa! – по-иберийски, но с сильным германским акцентом произнес первый, очевидно, обращаясь к какой-то спутнице. Затем вновь к первому: – Пошли. Жду не дождусь…
Голоса удалялись – пассажиры уходили. Теперь полезли еще какие-то люди – явно ехавшие во втором классе, впрочем, на дороге, где нет крутых подъемов и не приходится толкать дилижанс, разница эта невелика. Я привстал, заглянул через низенькую ограду крыши. Какие-то купцы с портфелями, два молодых чиновника, мгновенно сунувших в зубы сигары, пышно и безвкусно одетая дама с хорошенькой юной компаньонкой… А где те двое, что вышли согласно привилегии первого класса первыми и, несмотря на недовольство дорогой, дали хорошие чаевые?
Вон они, идут к зданию вокзала, и неудивительно, что назойливые нищие стараются исчезнуть с их пути. Оба одеты в форму Стражи. Люко, тот, что выглядывал, к счастью, мне незнаком. А рядом с ним – офицер Арнольд, с которым мы так мило разминулись в ресторане «Давид и Голиаф». Белая повязка через лоб – эх, повезло ему, пуля мимо прошла.
Ладони вспотели. Я скорчился, будто нашкодивший ребенок, опустил голову, краем глаза наблюдая за стражниками.
Это что получается – я у них над головой ехал? Еще и орал в полный голос? Кого мне за спасение благодарить – Бога, крепкий сон Арнольда или скрипучие колеса дилижанса?
– Эй, морячок, подъем! – добродушно позвал кучер. Я вскочил, мигом спрыгнул с крыши на противоположную от стражников сторону. Слегка отбил ноги, но даже не почувствовал боли.
– Ловок ты прыгать! – похвалил кучер. Он стоял, привычно обтирая пот с лошадей, поглядывая на меня с одобрением. – Хочешь, морячок, пивом угощу? Подожди тогда полчасика…
– Спасибо, друг, не могу. Спешу очень. Родных хочу увидеть, сестренку Жанет, братика Поля…
Я нес какой-то вздор, всем своим видом выражая желание побыстрее кинуться к несуществующим родственникам, но из-под спасительного прикрытия кареты не выходил.
– Ну что ж, иди… – с легкой растерянностью отозвался кучер. – Счастливо…
Кивнув, я торопливо пошел, смешиваясь с людьми, спешащими на свои дилижансы. На стене вокзала звякнул колокол, глашатай хрипло крикнул:
– Полуденный на Париж, есть места первого и второго класса, полуденный на Париж, семнадцатая стоянка…
Лишь затерявшись в человеческом потоке, торопящемся навстречу долгой дороге, я рискнул оглянуться. Арнольд раскуривал сигару, внимательно слушая Люко. Почему-то я понял – речь идет обо мне, о морячке, подсевшем в дилижанс по пути. Я не стал дожидаться развязки – махнет ли офицер рукой или решит порасспросить кучера о попутчике. Нырнул в здание, быстро миновал его насквозь, выскочил на маленькую площадь. Желание убраться подальше от офицера Стражи, знающего меня в лицо, было невыносимо острым.
Через пару минут я уже сидел в открытом экипаже, а довольный покладистым седоком кучер вез меня к гостинице «Радушие Сестры», заведению скромному, несмотря на громкое название, но зато знакомому и очень уютному. Последний раз я был там года четыре назад, ни с кем особо не общался и не опасался, что меня узнают. Напряжение медленно спадало – в конце концов, Лион город большой, и шансов, что я наткнусь на Арнольда, немного.
И все же та неумолимость, с которой судьба свела нас во второй раз, начала меня пугать.
В последние годы дела в «Радушии Сестры» явно шли неважно. Трехэтажное здание казалось осевшим, поизносившимся. Может, оттого, что давно не знало ремонта, может, из-за высоких домов, поднявшихся вокруг, – были тут здания и в пять этажей, и в семь, а одна кирпичная громадина оказалась двенадцатиэтажной. Судя по большим окнам, либо уж очень роскошное жилье, либо контора преуспевающей фирмы, а белые выхлопы пара, струящиеся над крышей, наводили на мысль о лифтах. Потом я углядел над застекленным входом в небоскреб вывеску «Ганнибал-отель» и все понял. Конечно, гостиница, по соседству с которой обосновалось такое роскошное заведение, обречена. Все богатые постояльцы предпочтут жить в «Ганнибале», а здесь обоснуется всякое отребье.
Вроде меня…
Но внутри гостиницы еще сохранялись остатки прежнего уюта. Ковры на полу старые, но вычищенные, цветы в вазах подвядшие, но живые. У лестницы, навытяжку, стоят мальчишки из обслуги, два охранника держатся довольно уверенно, перед портье новый письменный прибор, а вместо счет-абака – небольшая счетная машинка из бронзы и дерева. Вот только яркие карбидные лампы горят через одну, но от этого уюта только больше.
У меня чуть отлегло от сердца. Не хотелось оказаться в клоповнике вместе с тупыми крестьянами и мелкими лавочниками, прибывшими в Лион продавать и покупать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});