Читать интересную книгу Россия и становление сербской государственности. 1812–1856 - Елена Кудрявцева

Общая расстановка европейских сил на Балканах, как в капле воды, отражалась в деятельности консульств великих держав, представленных в Белграде. Летом 1851 г. туда был направлен новый российский представитель Ф. А. Туманский, сменивший на этом посту Д. С. Левшина. В инструкциях, направленных ему из Петербурга, содержалось предостережение, касавшееся методов работы нового консула. Сообщения генерала Левшина, по мнению министерства, были пронизаны «чувством личной неприязни и политического соперничества» по отношению к западным представителям в Белграде[536]. Этого следовало избегать в будущем. Большое место в инструкциях отводилось дипламатической гибкости, которой он должен был следовать в отношении западных коллег. В частности, говорилось о том, что Туманский должен выбирать манеру поведения и методы дипломатического воздействия в зависимости от того, с представителями каких стран он имеет дело. Четкий водораздел должен проходить между его взаимоотношениями с консулами Франции и Англии, с одной стороны, и Австрии – с другой. Дружественные связи с венским двором предопределят его «сердечные и более близкие» (cordiale et plus intime) отношения с австрийским представителем[537]. Если его деловые связи с французом и англичанином должны ограничиться «простотой и вежливостью», то австрийский коллега заслуживает «близкого союза и полного доверия» как представитель державы «дружественной России и соседней Сербии» (aliée de la Russie et limitrophe de la Servie)[538]. В то же время, несмотря на демонстрацию столь доверительных отношений с австрийским кабинетом, российские власти не переставали ревниво следить за упрочением Австрии на Балканах. Еще Левшин сообщал в Петербург об открытии австрийского консульства в Боснии. На этом основании он высказал мысль о том, что Россия должна «тщательно стараться об упрочении влияния своего в этой стране», в связи с чем «было бы особенно полезно пребывание представителя Высочайшего Двора» не только в Боснии, но и в Герцеговине[539]. Эта мера к тому же должна была способствовать смягчению турецкого произвола в этих провинциях, поскольку была бы полезной «не только для одних христиан восточного вероисповедания, но и для самого турецкого правительства», так как местные паши «в русском агенте видели бы опасного для себя наблюдателя, имеющего все способы доводить предосудительные их поступки до сведения Порты». Более того, летом 1851 г. Левшин сообщал из Белграда о том, что «австрийское правительство учредило новое консульство в Булгарии, а именно в г. Софии, и вверило оное некоему Мартирту, родом греку»[540]. Если принять во внимание тот факт, что еще в 1846 г. Австрия имела своих консулов в Видине, Рущуке и Тульче, то становится очевидной достаточная степень осведомленности австрийского правительства о событиях в Болгарии[541]. Расширение австрийского присутствия на Балканах было воспринято русской стороной с большим неудовольствием, равно как и турецкие власти «весьма неохотно» выдали ферман на открытие нового австрийского представительства на своей территории. Подобные отношения дружбы-соперничества связывали Россию лишь с Австрийской империей. Взаимоотношения с английским и французским представителями в Белграде были значительно хуже.

Весной 1851 г. Туманский сообщал о том, что, по его мнению, Англия стремится расширить сеть своих представительств на Балканах. Прежде всего это касалось Боснии. Секретарь английского посольства Алисон предпринял поездку в Боснию, целью которой был зондаж возможности открытия консульства в Сараево[542]. Великобритания, безусловно, искала способ своего укрепления на Балканах, поскольку была вынуждена признать бесспорное лидерство России в Дунайских княжествах. Еще в 1850 г. английский консул в Белграде Фонбланк в беседе с секретарем российского консульства С. Поповым уверял, что «одна из принадлежностей системы политики, соблюдаемой лордом Пальмерстоном, состоит в том, чтобы сколь возможно устраниться от всякого вмешательства в дела Дунайских княжеств, на которые… может, должна, а следовательно, и будет, несмотря ни на какие препятствия, иметь влияние одна только Россия»[543]. Впрочем, такая «беспечность к ходу дел в княжестве» сменилась у английского консула пристальным вниманием к нему.

В начале 50-х гг. с именем Фонбланка был связан целый ряд происшествий в Сербии, каждое из которых чуть ли не приводило к разрыву англо-сербских отношений. Первый эпизод был связан с тем, что сербская полиция наказала 25 палочными ударами слугу английского консула. Самого Фонбланка в это время не было в Белграде, но, вернувшись, он тут же снял с консульства английский флаг и герб, что означало разрыв дипломатических отношений[544]. Второй случай был более серьезным и повлек за собой длительное разбирательство. В день именин А. Карагеоргиевича в английском консульстве были выбиты окна, а один камень попал в плечо самому Фонбланку, который не позаботился осветить здание в честь праздника. Более того, ни англичанин, ни француз не сделали визитов вежливости с поздравлениями князю. Тем не менее Фонбланк счел себя оскорбленным, что вызвало повторное снятие флага и герба с консульства[545]. Фонбланк потребовал публичных извинений с пушечным салютом. Следующий инцидент осложнил русско-английские отношения: в день именин российского императора Фонбланк счел возможным не посетить российское консульство с официальными поздравлениями, ограничившись присылкой туда своей карточки. Туманский вернул визитку, указав на то, что он «принимает визиты, а не карточки»[546]. Фонбланк не замедлил ответить нотой, в которой вся ситуация уже выглядела как оскорбление достоинства английского представителя в Белграде[547]. Эти постоянные мелочные придирки и раздувание псевдополитических скандалов без должного на то основания свидетельствуют не столько о капризном характере консула, сколько о требовании особого внимания к английскому представительству и боязни проявления малейших признаков неуважения – реального или мнимого – к этой великой державе.

Во всех перипетиях этих надуманных конфликтов Фонбланк располагал постоянной поддержкой своего французского коллеги. Франция, по свидетельству Туманского, имела большое влияние на сербское правительство и постоянно вмешивалась во внутренние дела Сербии. Особенно заметным это влияние было в деле поддержки деятельности польских, а после 1849 г. и венгерских эмигрантов в Сербии[548]. Австрийский консул Т. Радосавлевич, солидаризируясь с требованием российского консульства, пытался, со своей стороны, воздействовать на сербские власти, чтобы выдворить венгров из страны. Сербы отговаривались тем, что поскольку венгры «пользуются покровительством французского консульства, то воспретить им пребывание в Сербии значило бы поставить себя в дурные отношения с Франциею, и что сербское правительство чувствует себя недостаточно сильным, чтобы ссориться с первостатейными державами». При этом Радосавлевич заметил, что «ему ни в каком другом отношении не удавалось видеть в сербских начальниках того скромного сознания своей слабости в отношении к первостатейным державам», которое демонстрировалось в данном случае[549].

Летом 1853 г. преддверие военной грозы отчетливо угадывалось в европейской внешнеполитической обстановке. Она накладывала отпечаток на ход дипломатических отношений не только в крупных мировых столицах, но и в маленькой Сербии. Российский и австрийский консулы по-прежнему противостояли англо-французскому объединению. Они сходились в том, что влияние Франции самым пагубным образом сказывается на внутренней жизни княжества и лишает Россию расположения сербского правительства[550].

В составе российского консульства к этому времени произошли изменения. Туманский, еще весной просивший разрешения отправиться на воды в Германию для поправки пошатнувшегося здоровья, скончался 5 июля 1853 г. На место генерального консула в Белграде был назначен Н. Я. Мухин, но прибыл он в сербскую столицу лишь осенью. А тем временем консульскими делами заведовал секретарь консульства титулярный советник С. Попов. Нам не много известно об этом чиновнике, но те дипломатические бумаги, которые выходили из-под его пера, говорят о нем как о человеке, обладавшем нестандартным мышлением и глубоким аналитическим умом. Подтверждение этому мы находим в докладных записках, отправленных Радосавлевичем своему министерству. «Секретарь консульства Попов, – пишет Радосавлевич, – кажется настоящим вдохновителем решений своего начальника; отлично известно, что на протяжении восьми лет, которые он занимает свой пост, он является большим приятелем (un ami tres chaud) Вучича»[551]. Из приведенных выше слов следует, что именно к Попову обращалась прорусски настоенная сербская оппозиция, в то время как Туманский, находясь на посту генерального консула, сумел окончательно испортить русско-сербские отношения благодаря своим личным качествам. Министр иностранных дел Австрии Буоль подтверждает этот факт в своем письме белградскому консулу: именно во время пребывания Туманского в Белграде русско-сербские разногласия «достигли кульминационного пункта, где, к сожалению, находятся еще и сейчас»[552]. Таким образом, лишившись официальной поддержки России, сербское правительство нашло ее в лице французского консула. Чего хотят сербы? – спрашивал Буоль. Они хотят создать независимое государство, а также расширить его границы, и всего этого они надеются достичь с помощью Франции[553]. С целью восстановления военного дела в княжество был вызван военный инструктор из Парижа Орелли. Он должен был заняться формированием регулярного войска и артиллерии. Именно Орелли вместе с прибывшим военным атташе французского консульства Монденом должны были сформировать армию в 40 тысяч человек для отпора Австрии, выразившей готовность послать свои войска безо всякого предупреждения при первых признаках восстания в княжестве[554]. После того как Радосавлевич официально уведомил попечителя иностранных дел А. Симича о возможных действиях Австрии, князь поспешил предпринять ответные шаги: австрийскому консулу была вручена нота с протестом против предполагаемого вмешательства австрийских властей. На совещании у князя было решено заняться военными приготовлениями, к которым привлекались Орелли и Монден. 22 тысяч ружей, порох, ядра предполагалось отправить внутрь страны для передачи жителям Сербии. Предвидя подобное развитие событий, месяцем ранее австрийский кабинет направил в Сербию своего бывшего консула в Белграде Мейерхофера с заданием выяснить обстановку в княжестве и Боснии. В личной беседе с Туманским Мейерхофер еще раз выразил уверенность в том, что нестабильность политической обстановки в Сербии является следствием чрезмерного усиления Франции[555].