Читать интересную книгу Психотерапия нового решения. Теория и практика - Мэри Гулдинг

Как уже говорилось, таких пациентов излечивать трудно. Несколько лет назад на профессиональной встрече один известный терапевт заявил, что ни один суицидальный пациент не может быть по-настоящему «вылечен». Затем он продемонстрировал свои методы работы с суицидальными пациентами, показав видеозапись лечения человека, направленного к нему после серьезной попытки самоубийства. На пленке демонстрировалось, как команда врачей спасает девочке жизнь. Он объяснил, что пригласил ее родителей просмотреть эту запись. Затем он прокрутил перед собравшимися профессионалами свой разговор с девочкой и ее родителями. Он задал ей следующий вопрос: "Что заставило тебя попытаться убить себя?". (Курсив наш, чтобы подчеркнуть нашу уверенность в невозможность заставить кого-нибудь сделать что-то.) Она призналась, что совершает попытки самоубийства, когда родители не позволяют ей делать то, что она хочет. В конце, после всех пролитых слез, терапевт поворачивается к родителям и спрашивает их: "И что это заставляет вас чувствовать?". (Курсив опять наш.) Эти люди — узники системы семейных отношений, в которой все, чтобы добиться своего, шантажируют друг друга слезами, угрозами и попытками покончить с собой. Терапевт не должен играть по правилам такой системы. Напротив, он должен вынудить каждого члена семьи признать свою независимость от шантажа, признать, что никто не может заставить его или ее чувствовать себя плохо, что человек сам отвечает за свои чувства. Вопрос терапевта "И что это заставляет вас чувствовать?" спровоцировал то, что семья так и осталась в старом сценарии, когда девочка знает, что добиться чего-нибудь от родителей можно лишь угрозой самоубийства. Неудивительно, что родители в этих условиях сказали следующее: «Мы чувствуем себя ужасно; мы не знали, что ты так переживаешь; конечно, ты можешь делать все, что пожелаешь». И с этого момента до конца своей жизни (если, правда, она под влиянием обстоятельств или внутреннего порыва не изменится) эта девочка будет считать самоубийство вполне приемлемым жизненным выбором.

Я убью себя, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь меня)

Тайное убеждение, которое требуется вытащить на свет божий, это что смерть не есть смерть. Мамочка и папочка полюбят его, когда он станет мертвым, и каким-то хитрым способом он сможет наслаждаться их сожалениями и признаниями в любви. «Классно придумано», — говорим мы. Мы высмеиваем эту «мечту», чтобы пробиться через Детский отказ клиента понять, что мертвому будет абсолютно все равно, что они почувствуют и осознают. Ведь именно он и будет тем, кто умер.

Некоторые клиенты проигрывают другие вариации на эту тему, желая умереть, чтобы воссоединиться с мертвым родителем. Старшеклассница Ивон, чья мать умерла, перестала есть, получила диагноз anorexia nevrosa (невротическая анорексия) и похудела с 55 до 32 килограммов. Ее идея заключалась в том, что если она умрет и присоединится к маме, то мама ее, наконец, полюбит. Некоторые родители так же, как и некоторые священники, лелеют мысль, что рай — реальное место, где мы все постепенно очутимся. Может это и так… мы не спорим с религией… но Ребенок, которому говорят: «Ты встретишься с бабушкой на небесах», верит, что рай — это место в конце жизненного пути. С этим Детским заблуждением и надо работать.

Боб работал с Ивон, чтобы она поняла, что мама мертва… мертва-мертва. Отца, чьи поглаживания дочери состояли лишь в озабоченности по поводу ее еды и веса, Боб попросил держать дочь во время сеанса на коленях. Боб научил его не приставать к Ивон с расспросами о еде, а искать другие способы ее поглаживать. Священника убедили прекратить с ней разговоры о том, «что подумает на небесах твоя мама о том, что ты перестала есть», потому что это только поддерживало ее заблуждение. Наиболее важным толчком в излечении было заключение Ивон антисуицидального контракта, а затем и принятие решения не убивать себя. Она почувствовала себя намного лучше и быстро набрала вес.

Я почти умру, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь меня)

Это решение похоже на «Я убью себя, и ты пожалеешь об этом», за исключением того, что клиент не считает себя ни депрессивным, ни суицидальным. Как правило, подобное раннее решение принимается, когда ребенок видит, что во время болезни пренебрежение и негативные поглаживания резко меняются на любовь и заботу. Иногда один или оба родителя — врачи, которые до болезни не были особо щедры на поглаживания. В других случаях в семье много детей, и на каждого просто не хватает родительских времени и энергии. Однако когда ребенок заболевает, он узнает, как добиться заботы и времени от всей семьи. Хотя часто здесь же присутствует сообщение «Не будь», мы не верим, что оно — предпосылка для принятия детского решения "Я почти умру…". Мы знакомы с врачом, отец которого тоже врач, в детстве перенесшим серию отитов. Когда он болел, мама меняла свое расписание так, чтобы оставаться дома. Позже при пункции ему занесли инфекцию, вкололи укол против столбняка, в результате которого у него была сильнейшая анафилактическая реакция, из-за которой он чуть не умер. Ему кололи в сердце адреналин, делали искусственное дыхание и ряд других спасательных мероприятий. Это событие стало одним из острейших детских воспоминаний. Он заработал тяжелейшую аллергическую крапивницу, и мать с отцом в течение всего времени его выздоровления оставались дома и заботились о нем. С тех пор он имел еще несколько тяжелых инфекционных заболеваний, одно из которых было бы смертельным, если бы к тому времени как раз не поступил в продажу пенициллин. Он снова почти умер.

Он рассказывает забавные истории о том, как чуть не разбился, прыгая с парашютом, или как дважды чуть не сгорел в самолете, на котором он облетал свое лесничество. Он «едва избежал смерти», когда за несколько дней до Перл-Харбора его уволили по здоровью из ВВС, в то время как все его друзья погибли в Гвадалканале. Его жизнь полна подобного рода приключениями или, точнее сказать, несчастными случаями, и его истории всегда вызывают «живительный» смех висельника. Хотя сейчас он и перестал рассказывать истории о «на волосок от смерти», курить он не бросил и, вероятно, все еще живет по своему старому сценарию, несмотря на все «героические» попытки выскочить из него.

Эти случаи особенно трудны для лечения, потому что пациенты должны расстаться с позитивными поглаживаниями. Люди действительно любили их, когда они «почти умирали». Естественно, что Ребенок задается вопросом: «И что же мне даст расставание с таким стилем жизни? А есть ли, вообще, смысл жить, не получая теплых, заботливых поглаживаний?». И хотя взрослый пациент знает, что сможет и другими способами получить подобные поглаживания, Ребенок борется -буквально до последнего вздоха. Поэтому так важно, чтобы в процессе лечения Ребенок пациента увидел, как можно получать поглаживания за то, что он живет, а не за то, что «почти умирает».

Я тебя заставлю убить меня

Это позиция типичной разуверившейся жертвы насилия над ребенком. Дети приходят в такое отчаяние, когда они страдают от боли, причиняемой насилием, что выбирают единственный путь в жизни — желание умереть… подобно тому, как безнадежные раковые больные желают одного — прекратить свои страдания. Психолог, в детстве подвергавшийся насилию, продолжал жить по сценарию «Я заставлю тебя убить меня». Он гулял по ночам в опасных местах, затевал драки в барах. На семинаре, проходя терапию, он осознал, что его поведение направлено на «поиски смерти». После этого он вернулся в раннюю сцену, в которой мать швыряла его об стену. Он вновь ощутил, как подначивал ее, отказываясь плакать или признать свою вину; он вспомнил, как думал, что она убивает его и что он скоро умрет. Своим новым решением он подтвердил, что не был тогда убит, что в конце концов избавился от нее. И затем вдруг объявил, что прекратит поиски человека, способного его прикончить.

Первый шаг в лечении — установить сцену, в который клиент мог бы осознать, что пытается подставиться смерти. Многие это отрицают. Терапевту требуется отыскать ключи к двери, за которой прячется понимание собственных намерений пациента. Например, один терапевт-пациент стоял с Бобом на веранде, когда мимо на мотоцикле с ревом пронесся наш бывший повар. Боб заорал: «Надень свой чертов шлем, идиот!», и терапевт расхохотался. Когда Боб спросил, в чем причина смеха, тот ответил, что тоже любит носиться на крутом мотоцикле и никогда не надевает шлема. Затем он гордо, с легким «юморком», поведал Бобу о своем жеребце: как часто тот пытался его прикончить. Боб ответил, что не видит ничего смешного в возможности быть убитым, и спросил, не хочет ли терапевт поработать, чтобы защитить себя от убийства кем-нибудь, в том числе лошадью. Сначала терапевт отрицал свою суицидальную позицию, но позже проделал успешную работу по выходу из смертоносного жизненного сценария. Иногда Боб создает себе неприятности, когда в свободное от терапии время противоречит людям за столом или у бассейна, слыша смех висельника. Шоковая ценность подобной конфронтации, тем не менее, перевешивает переживаемую неловкость. Ведь иначе такие люди прошли бы мимо нас, как они проходили мимо сотен других людей в своей жизни.