Хансена я обнаружил в каюте. Не сняв даже меховых брюк, он сидел на откинутой койке, лицо у него было мрачное, бледное и отрешенное. Он молча смотрел, как я сбрасываю парку, снимаю с плеча и вешаю на крючок кобуру, а потом кладу в неё вынутый из кармана брюк пистолет. Внезапно он произнес: – Я бы не стал раздеваться, док. Если, конечно, вы хотите пойти с нами… – Он окинул взглядом собственную теплую одежду и горько скривил рот.
– Не самая подходящая форма для похорон, верно?
– Вы имеете в виду…
– Шкипер у себя в каюте. Зубрит похоронный ритуал. Джорж Миллс и помощник радиооператора – кажется, Грант, верно? – тот, что умер сегодня.
Двойные похороны. Снаружи, на льду. Там несколько матросов уже орудуют ломами и кувалдами, готовя место у самого основания тороса.
– Я никого не заметил.
– Они с левого борта. С западной стороны.
– А я считал, что Свенсон заберет Миллса с собой в Штаты. Или в Шотландию.
– Слишком далеко. У нас тут и так на борту подобралась такая шайка–лейка, что её не просто держать в узде. А если ещё тащить с собой… Вашингтон дал согласие… – Он запнулся, неуверенно посмотрел на меня и отвернулся. Я и без телепатии угадал, о чем он думает.
– Те семеро на «Зебре»? – Я покачал головой. – Нет, никаких похорон. К чему? Я выражу свои соболезнования другим путем. Глаза у него блеснули, он бросил взгляд на «манлихер–шенауэр», висевший в кобуре, и тут же отвел глаза. С холодной яростью в голосе произнес:
– Черт бы побрал эту черную душу убийцы! У нас на борту дьявол, Карпентер. Прямо здесь, на борту корабля… – Он стукнул сжатым кулаком по ладони. – Так и не додумались, док, в чем тут загвоздка? И кто за всем этим прячется?
– Если бы додумался, то не стоял бы здесь… Кстати, как там Бенсон справляется с больными и ранеными?
– Он все уже сделал. Я только что оттуда. Я кивнул, достал пистолет из кобуры и сунул в карман брюк из оленьего меха. Хансен тихо спросил:
– Даже здесь, на борту?
– Особенно на борту!..
Я вышел из каюты и отправился в операционную. Бенсон сидел за столом, прислонясь к стене, обклеенной кадрами из мультиков. Когда я открыл дверь, он поднял голову.
– Что–нибудь нашли? – спросил я.
– На мой взгляд, ничего примечательного. Сортировкой занимался Хансен.
Может, вы что–нибудь и найдете… – Он ткнул пальцем туда, где на полу лежала аккуратно сложенная груда снабженной ярлыками одежды, атташе–кейсов и полиэтиленовых сумок. Посмотрите сами… А что там с больными, оставшимися на «Зебре»?
– Пока держатся. Думаю, с ними все обойдется, но что–то конкретное говорить пока что рано.
Я присел на корточки и, перебирая уложенные на полу тряпки, принялся обшаривать карманы, но, как и следовало ожидать, не обнаружил ничего. Хансен был не из тех, кто мог пропустить что–либо подозрительное. Тогда я прощупал сантиметр за сантиметром все швы – и снова никакого результата. Наконец я взялся за кейсы и сумки, просматривая всякие мелочи вроде бритвенных приборов, писем, фотографии, двух или трех фотоаппаратов. Фотоаппараты я открыл, но они оказались пустыми. Я сказал Бенсону:
– Доктор Джолли взял свою медицинскую сумку на борт?
– Вы даже своему коллеге не доверяете?
– Не доверяю.
– Я тоже, – он улыбнулся одними губами. – С кем поведешься – от того и наберешься… Я проверил там все, до ниточки. Абсолютно ничего. Я даже измерил толщину дна сумки. Тоже ничего.
– Ну что ж, примем к сведению… А как пациенты?
– Их девять, – уточнил Бенсон. – Они теперь уверены в спасении, а психологическое воздействие сильнее любых лекарств, – он взглянул на лежащие перед ним записи. – Хуже всех обстоит дело у капитана Фолсома. Опасности для жизни, конечно, нет, но лицо обожжено страшно. Мы договорились, что в Глазго его тут же осмотрит специалист по пластической хирургии.
Близнецы Харрингтоны, метеорологи, обожжены меньше, но очень слабы, сильно пострадали от голода и холода. Тепло, уход и хорошее питание поставят их на ноги буквально за пару дней. Хассард, тоже метеоролог, и Джереми, лабораторный техник, у них умеренные ожоги, умеренные обморожения, чувствуют себя гораздо лучше, чем другие. Вот, кстати, странно: как разные люди по–разному переносят голод и холод… И остальные четверо: старший радиооператор Киннерд, доктор Джолли, кок Нейсби и, наконец, Хьюсон, водитель трактора и ответственный за генераторы, – с ними дела обстоят совсем благополучно. Все они страдают, естественно, от обморожения, особенно Киннерд, у всех есть небольшие ожоги и общая слабость, но силы восстанавливаются очень быстро.
Постельный режим нужен только капитану Фолсому и близнецам Харрингтонам, остальным пропишем различные процедуры. Пока что они все лежат, это понятно, но долго в постели не проваляются: люди они молодые, крепкие, выносливые.
Сосунков и старикашек на полярные станции не посылают.
Постучавшись, в медпункт заглянул Свенсон. Он бросил мне:
– Рад вас снова видеть, – и обратился к Бенсону: – Небольшая проблема с соблюдением режима, доктор, – он отступил в сторону, и мы увидели Нейсби, кока с «Зебры», который стоял за ним в униформе старшины американского флота. – Ваши пациенты услышали о похоронах, и те, кто способен подняться, хотят отдать последний долг своим коллегам. Я, разумеется, ценю и понимаю этот порыв, но их состояние…
– Я против этого, сэр, – заявил Бенсон. – Категорически!
– Против вы или за. – это ваше дело, приятель, – раздался голос из–за спины кока. Там стоял Киннерд, этот кокни тоже был одет в синюю морскую форму. – Не обижайтесь, я не хочу быть грубым или неблагодарным. Но я все равно пойду. Джимми Грант был моим другом.
– Я понимаю ваши чувства, – сказал Бенсон. – Но я знаю и ваше состояние.
Вам пока что следует делать только одно: лежать, лежать и лежать. Иначе мне трудно будет вас лечить.
– Я капитан этого корабля, мягко вмешался Свенсон. – Как вы понимаете, я могу просто запретить это. Могу сказать «Нет!» – и дело с концом.
– Вы поставите нас в затруднительное положение, сэр, – сказал Киннерд.
– Боюсь, это не будет способствовать укреплению англо–американской дружбы и сотрудничества, если мы уже сейчас начнем катить бочку на наших спасителей, – он невесело улыбнулся. – Кроме того. это не будет способствовать заживлению наших ран и ожогов. Свенсон поднял брови и взглянул на меня.
– А что скажете вы своим соотечественникам?
– Доктор Бенсон совершенно прав, – сказал я. – Но не стоит из–за этого начинать гражданскую войну. Если уж они сумели пережить пять или шесть дней в ледяной пустыне, не думаю, что какие–то несколько минут их прикончат.