Это уже потом Павел понял, что, как бы Дюков ни старался натянуть на плейбойскую голову шутовской колпак, он никогда не говорит попусту, а тогда только рассмеялся и предложил самозваному умельцу покрасить потолок у него в кладовой, и если он сделает это хорошо, то получит в заказ всю квартиру.
Дюков сотворил из потолка чудо. Он не только его выровнял так, что Павел даже решил, будто тот затянут винилом. Дюков украсил его лепниной, и сделал это так роскошно и качественно, что Павел на мгновение ощутил себя посетителем императорских покоев.
— Подарок от фирмы,— великодушно бросил Дюков в ответ на поднятые брови Павла,— Даже не думай про полиуретан. Никакой синтетики. Гипс и алебастр! Но потолок — это ерунда. Тем более в кладовой. Знал бы ты, как я умею красить машины!
Тут все и выяснилось. Предки Дюкова уехали лет десять назад в Америку, перетащили туда всех родственников и самого Дюкова в их числе. Он там даже отработал три года в ремонтной мастерской, прошел весь путь от подсобного рабочего до шефа покрасочной камеры, но не прижился. Так и вернулся обратно, чтобы, изрядно перевалив годами за четверть века, завоевывать славу покорителя интерьеров.
— В каком смысле? — не понял Павел.
— Во всех,— доверительно объяснил Дюков,— Сначала с помощью покраски и лепки, а потом с помощью тех прекрасных созданий, что поселяются в созданных мною интерьерах.
— А что ты знаешь о машинах? — прищурился Павел.
— Все,— скромно ответил его будущий напарник.
— Почему «Альфа-Ромео» так называется? — спросил Павел тут же.
— Ломбардское акционерное общество по производству автомобилей,— усмехнулся Дюков.— Или «Anonima Lombarda Fabbrica di Automobili» по-итальянски. Вот тебе и Альфа. Тысяча девятьсот десятый год. А еще через пять лет фирма перешла к Никола Ромео. Вот и Ромео. Машины отличные. С лицом и характером. Красить приятно, но редко удавалось. Хотя ненадежные. Ломаются.
— «Двадцать первая» «Волга»,— подкинул Павел.
— Пятьдесят пятый год,— расплылся в улыбке Дюков,— Хотя конвейер заработал в пятьдесят шестом. Кажется, в декабре. В пятьдесят девятом ее слегка прибам- басили. В шестьдесят втором еще раз. В шестьдесят четвертом пробежались по потрохам, что мне не очень интересно. А пятнадцатого июля семидесятого года шикарная машинка с диваном вместо переднего сиденья закончилась. И было таких диванчиков без малого шестьсот сорок тысяч!
— Прототип? — загорелся Павел.
— Это просто,— развел руками Дюков.— «Ford-Cus- tomline». Пятьдесят второй — пятьдесят третий годы. Но «двадцать первая» даже на вид полегче. Так что я бы сказал так — сделана по мотивам. Что, командир? Ремонт закончу, хочешь, на пробу покрашу тебе какой-нибудь старенький «шестьдесят девятый» так, как даже «кадиллаки» не красят?
— Хочу,— твердо сказал Павел.
Дюков его не обманул. Правда, покрасить ему пришлось на пробу не «козла», а редкую «Опель-Олимпию» сорокового года, но результат превзошел самые радужные ожидания клиента.
— Нет слов.— Павел погладил крыло, которое вдруг обрело не только гладкость и блеск, но и удивительную глубину, и посмотрел на Дюкова с уважением,— А если бы у меня была покрасочная камера?
— А если будет? — улыбнулся, как Дед Мороз на новогодней открытке, Дюков,— Возьмешь в компаньоны? Мои предки, конечно, суп не золотыми ложками едят, но ради единственного отпрыска поступятся частью накоплений.
Предки Дюкова поступились. Хватило и на покрасочную камеру, и на сопутствующее оборудование, и на расширение павильона. Вскоре Дюков не только помогал Павлу, но и принимал заказы на покраску со стороны. Дела маленькой фирмы пошли в гору. Удалось рассчитаться с долгами и даже прикупить две машины: маленькую и напористую — Шермеру, большую и неоправданно дорогую — Дюкову. Все шло своим чередом, и даже женитьба Павла никак не повлияла на дружеские отношения двух совершенно разных людей. Одно только удивляло Павла: как совмещался в отличном парне Димке Дюкове редкий профессионал и редкий же житейский обалдуй. Он даже спросил его об этом, когда помогал прикинуть варианты ипотеки для покупки квартиры.
— Понимаешь,— Димка вздохнул и тут же хитро ему подмигнул,— жизнь — это праздник! И ее нужно не жить, а праздновать. Отмечать! Беда в том, что человек, у которого каждый день праздник, окружающим кажется идиотом. Пусть даже он отличный мастер и неплохой парень.
30
Павел смотрел на вычерченную им схему как на механизм, предназначения которого не знал. Но этот механизм работал. Пытался уничтожить или покалечить Шермера, но делал он это случайно или целенаправленно, Павел ответить себе не мог. К тому же схеме чего-то не хватало. Павел почувствовал это сразу, но вглядывался в вычерченные круги и имена не менее получаса, пока не догадался, что все те персоны, которые он указал, либо известны ему, либо попадались ему на глаза, но ведь мог же быть и еще кто-то?
Он помедлил еще немного и обозначил чуть в стороне — мясник. Обвел слово в круг и пометил рядом со знаком вопроса: «взрыватель». Теперь можно было пытаться делать какие-то предположения.
Первым предположением стало то, что он на самом деле не сошел с ума и серые действительно исчезали. Или их вовсе не было. То есть они были, но не во плоти! Или он не видел собственными глазами у одного из клиентов, как в хитром устройстве колеблется в магнитном поле ничем не закрепленный шар глобуса? Хотя глобус-то был материален... Но тот же Дюков, который штудировал любую информацию об открытиях и изобретениях, кричал как-то, что придумано голографическое изображение, которое можно пощупать. Почти полная иллюзия. Пока какой-то шарик или что-то подобное, но еще немного — и он исполнит мечту осязать тела Брижит Бардо и Эммануэль Беар. Конечно, мутный человек в сером костюме не понравился бы Дюкову, но вряд ли секретные службы начали бы исследования с оживления секс-символов. В любом случае — кто знает, до каких умений дошли ученые в шпионских лабораториях?
— А пластырь? — тут же спросил себя Павел,— Пластырь на шее серого? В том месте, куда попал нож! Этот пластырь в пользу сумасшествия или реальности? Нет,— понял он через пару минут.— Здесь пока нужно остановиться, чтобы не заморочить самого себя окончательно.
Газоанализатор. Он был у серого, и он же был у майора. И он реален. Хотя в первый раз исчез вместе с серым. Впрочем, черт с ним, голову сломаешь. Павел соединил майора и серого линией. Язык, которому его обучала Томка и на котором изъяснялся серый,— один и тот же. Еще одна линия пробежала между кругами. Томка — дочь майора. Третья линия — и треугольник замкнулся. Томка, серый и майор — одно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});