Я поднялся на палубу. Ночь уже вступила в свои права — в этих низких широтах день уступает место ночи сразу, без сумерек. Остров Гвебороар чуть виднелся в темноте. Но многочисленные огни костров, разведенных на берегу, свидетельствовали о том, что дикари и не думали покидать его.
Я оставался в одиночестве на палубе в продолжение долгих часов, то вспоминая про туземцев, но уже без всякого беспокойства, так как капитан Немо заразил меня своей уверенностью, то просто отдавшись очарованию этой тропическом ночи.
Мои мечты обращались к Франции при взгляде па звезды, сверкавшие на северном склоне неба, которые через несколько часов должны были увидеть мою родину.
Луна стала подниматься, гася созвездия. Я подумал, что этот преданный спутник земли через два дня проделает тот же путь на небе, чтобы поднять морскую воду и снять «Наутилуса с его кораллового ложа.
Около полуночи, убедившись, что потемневшая поверхность воды так же спокойна, как и спящий под сенью деревьев берега я вернулся в свою каюту и спокойно заснул.
Ночь прошла без происшествий. Дикари, очевидно, испугались одного вида чудовища, лежавшего на воде. Сквозь открытые люки они имели возможность свободно проникнуть внутрь «Наутилуса».
В шесть часов утра 8 января я снова поднялся на палубу. Рассвет только разгонял ночные тени.
Вскоре сквозь разорванные клочья тумана показался остров: сначала пляж, а потом и верхушки деревьев.
Туземцы все еще были на берегу; только их стало значительно больше — человек пятьсот-шестьсот. Некоторые из них, воспользовавшись отливом, по обнаружившимся верхушкам рифов приблизились к «Наутилусу» и остановились на расстоянии не больше двух кабельтовов от него.
Я хорошо видел их невооруженным глазом. Это были папуасы гигантского роста, отлично сложенные, с высоким крутым лбом, с большим, но не приплюснутым носом и с ослепительно белыми зубами; их курчавые волосы, выкрашенные в красный цвет, резко выделялись на лоснящемся черном теле. В мочках их ушей, разрезанных на две части и оттянутых книзу, висели костяные четки.
Большинство мужчин были совершенно голыми. Несколько женщин, находившихся тут же, были одеты в сплетенную из трав юбку, ниспадающую от бедер к коленям и поддерживаемую поясом из лиан. У некоторых, очевидно вождей, шея была украшена полукольцом или ожерельями из цветных — белых и красных — стекляшек.
Все дикари были вооружены луками, стрелами, щитами. У многих за спиной болтались сетки с круглыми камнями для пращи, которой они владели с величайшим искусством.
Один из вождей подошел ближе других к «Наутилусу» и рассматривал его с пристальным вниманием. Очевидно, это была важная персона, так как он был закутан в покрывало из листьев банана.
Мне нетрудно было подстрелить этого дикаря, стоявшего очень близко; но я решил, что лучше подождать, пока он сам не проявит враждебных намерений.
Все время, пока продолжался отлив, дикари бродили вокруг «Наутилуса». Но они ничем не проявляли своей враждебности.
Я слышал, как они часто повторяли слово «ассе», и по их жестам понял, что они приглашают меня сойти на берег. Однако я предпочел отклонить это приглашение.
В этот день шлюпка, конечно, не покидала борта «Наутилуса», к величайшему огорчению Неда Ленда, которому очень хотелось пополнить свои запасы провизии.
Чтобы как-нибудь скоротать время, канадец — мастер на все руки — занялся приготовлением консервов из привезенных с острова Гвебороара мяса и «хлеба».
Около одиннадцати часов утра, как только волны прилива стали заливать верхушки скал, дикари возвратились на берег.
Толпа на берегу все прибывала; надо полагать, весть о прибытии «Наутилуса» облетела все ближайшие острова, и туземцы со всех сторон стекались на Гвебороар. Впрочем, ни одной пироги не было видно.
Время в виду близкой, но недоступной земли тянулось нестерпимо медленно, и, чтобы развлечься, я решил поскрести дно драгой. Сквозь прозрачную воду я явственно видел там множество раковин, зоофитов и морских растений. Кстати, не следовало откладывать знакомство с фауной и флорой этих мест, так как этот день, если капитан Немо не ошибся в расчетах, должен был быть предпоследним днем нашей стоянки у берегов Новой Гвинеи.
Консель принес мне легкую драгу, похожую на те, какими ловят устриц.
— Как ведут себя дикари? — спросил Консель. — С позволения хозяина, скажу, что на меня они производят впечатление не злых людей.
— И тем не менее это людоеды, друг мой!
— Разве людоед непременно должен быть негодяем? — возразил Консель. — Ведь можно быть лакомкой, оставаясь в то же время порядочным человеком. Одно не исключаете другого.
— Ладно, Консель, я уступаю тебе — это честные людоеды, но они поедают своих пленных с соблюдением всех правил приличия. Однако мне не хочется быть съеденным даже честными людьми, и я буду на-чеку, ибо капитан «Наутилуса» не принимает никаких мер предосторожности. А теперь — за дело!
В течение двух часов мы усердно закидывали драгу, но ничего интересного не выловили: драгу наполняли ракушки, которых называют «уши Мидаса»; арфы, молотки, пожалуй, самые красивые экземпляры, которые когда-либо встречались мне. Мы поймали также несколько голотурий, жемчужных раковин и дюжину маленьких черепах, которых мы решили передать на кухню. И вот в ту минуту, когда я меньше всего это ожидал, я увидел чудо. Собственно, следовало бы сказать — необычайно редко встречающееся уродство. Консель, закинувший только что драгу, вытащил ее, наполненную ракушками. Он был крайне удивлен, увидев, как я внезапно рванул драгу, вытащил из нее одну раковину и испустил крик конхиолога, то есть самый пронзительный, какой когда-либо вырывался из человеческой глотки.
— Что случилось с хозяином? — удивленно спросил Консель. — Хозяина укусил кто-нибудь?
— Нет, мой друг, но я охотно отдал бы палец за эту находку!
— Какую находку?
— За эту раковину! — торжествующе сказал я.
— Но ведь это самая обыкновенная пурпурная олива из рода олив, отряда гребенчатожаберных, класса брюхоногих, типа моллюсков…
— Совершенно верно, Консель, но, вместо того чтобы закручиваться справа налево, эта раковина закручивается слева направо!
— Неужели? — вскричал Консель.
— Да, мой милый. Это раковина-левша!
— Раковина-левша? — повторил Консель с дрожью в Волосе.
— Погляди на ее завиток.
— Хозяин может мне поверить, — сказал Консель; благоговейно беря в руки раковину, — что я никогда еще так не волновался.
В самом деле, было от чего притти в волнение. Всем известно, что в природе движение чаще всего идет справа налево.