Теперь же, менее чем два десятилетия спустя, правительственное агентство ловко интегрировало в свою официальную позицию подправленную версию тех исторических событий. Как позабавила меня ушлость этих людей! Теперь наряду с гордостью за то, что допущен в этот круг избранных, я испытывал и некоторое чувство вины за ту роль, что отводилась мне в выстроенной ими схеме, цель которой, как я начал понимать все отчетливее, состояла — ни много ни мало — в построении первой в истории тайной империи.
Продолжая размышлять, я развернулся к окну и стал смотреть вдаль, на реку Чарльз. На противоположном берегу солнечные лучи играли на увитых плющом зданиях Гарвардского университета. Среди бизнесменов, прибывших в тот далекий день на встречу с президентом США в Белый дом, наверняка были и те, кто в свое время учился в этих стенах.
Мне вспомнилась речь Эйзенхауэра, посвященная военно-промышленному комплексу. Какой насмешкой судьбы показался мне тот факт, что кадровый военный, в период Второй мировой войны — Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Европе, стал первым, кто официально признал существование феномена, который сейчас мы называем корпоратократией.
Эйзенхауэр был свидетелем того, как люди, стоявшие во главе бизнеса, во времена корейской войны приобретали все большее влияние на американскую внешнюю политику. На его глазах они манипулировали СМИ и конгрессом США, ловко используя коммунистическую угрозу для наступления на гражданские свободы. Он не мешал им продавать военным технологии производства стратегических средств, необходимых для доставки ядерных боеголовок. И лишь позже, в период Суэцкого кризиса, стал всерьез опасаться сговора между правительством, военными и крупными корпорациями.
Да, Эйзенхауэр не остался глух к их требованиям, но я уверен, что в глубине души он противился такому ходу вещей.
Воспитанный на военной дисциплине и знающий, что такое самодисциплина, Эйзенхауэр не мог не сохранить этого качества на всю жизнь. Он просто дожидался, пока закончится его второй президентский срок, чтобы взорвать свою собственную бомбу. Ею стала прощальная речь Эйзенхауэра 17 января 1961 года, когда он покидал свой пост. Подобно многим моим согражданам, протестовавшим в конце 1960-х годов против войны во Вьетнаме, я повесил в рамке над столом у себя в кабинете текст этой речи Айка.
В ней Эйзенхауэр говорил, что экономика его страны построена на мирных инициативах. «До последних международных кризисов у Соединенных Штатов не было индустрии вооружений. Конечно, американские производители могли со временем и при необходимости ковать не только орала, но и мечи». Далее следует предостережение Айка, обращенное к Америке:
«Те, кто работает в правительственных органах, должны уберечь себя от неправомочного влияния, осознанного или нет, со стороны военно-промышленного комплекса. Риск пагубного усиления этой незаконной власти существует сейчас и сохранится в будущем.
Мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы давление этого блока угрожало нашим свободам или демократическим процессам. Ничто не должно рассматриваться нами как раз и навсегда достигнутое. Лишь бдительность и сознательность гражданского общества способны ограничить влияние гигантской военно-промышленной машины на наши мирные цели и методы. Только в условиях такого равновесия могут процветать безопасность и свобода».
«Насер на это не пошел, — голос официального представителя Агентства международного развития вторгся в мои размышления, унесшие меня далеко от Engineers Club. — Горячая голова, он надеялся нас переиграть. Насер продолжил свою безрассудную политику заискивания перед Советским Союзом. Он добился, чтобы СССР построил Асуанскую плотину. Можете себе представить, какие ощущения испытал по этому поводу ваш друг мистер Бектел, — докладчик повернулся к Маку Холлу, на что тот ответил сдавленным смешком. — И не только Бектел, но и все мы, весь наш бизнес».
«Точно так».
«Но у Бектела были связи в президентских кругах, — сказал Холл, обводя взглядом присутствовавших. — Это большой мастер лизать задницу».
Его замечание вызвало всеобщий смех.
Представитель агентства снова отпил воды и продолжил.
«А “Братья-мусульмане” между тем остались на задворках. Они считали, что своей дружбой с коммунистами-атеистами и отказом создать исламское правительство Насер предал их. Они утверждали, что это противоречит условиям, на которых они согласились выступить на стороне организации “Свободных офицеров” при свержении короля Фарука, и требовали, чтобы президент, которого они помогли привести к власти, положил Коран в основу конституции. Получив отказ и в этом, “Братья-мусульмане” организовали покушение на Насера.
Однако их посланцы провалили дело, чем добились противоположного эффекта — популярность Насера среди египтян только возросла. Он объявил организацию “Братья-мусульмане” вне закона и бросил в тюрьмы около четырех тысяч ее участников, а главарей казнил. Те, кому удалось избежать возмездия, затаились в подполье. Кое-кто предпринимал попытки проникнуть в профсоюзное движение, в школы и даже в вооруженные силы.
Многие же покинули страну и осели в Иордании, Саудовской Аравии, Судане, Сирии, а также — как вы знаете — в Кувейте, где вы, парни, осуществляете крупный проект по электрификации, верно? — оратор снова обернулся к Холлу. — Со временем осколки разгромленных Насером “Братьев-мусульман” превратились в одну из самых влиятельных происламских сил в мире. Они ставят своей целью выгнать нас, западников, как и всех прочих представителей христианской культуры, вон с Ближнего Востока, избавиться от светских лидеров вроде тех, что правят Ираном и Египтом, и заменить их своими муллами».
Меня же так и подмывало спросить представителя агентства, верны ли недавно просочившиеся слухи о том, что, невзирая на объявленные ими явно недружественные цели, «Братьев-мусульман» финансировало и обучало ЦРУ, потому что они выступали как противники коммунистов. Однако я заранее знал, какой ответ он даст, равно как и то, как дорого обойдется мне подобный вопрос, особенно теперь, когда передо мной открывались столь соблазнительные перспективы.
«Есть ли ко мне вопросы? — осведомился сотрудник агентства, оглядывая аудиторию. — Позвольте сказать напоследок еще несколько слов. 1960-е годы стали для Египта временем бурь и потрясений. Насер взял курс на экономические реформы, руководствуясь идеями марксизма, в том числе объявил, что государству будет принадлежать как минимум 51 % всего египетского бизнеса. Это стало для нас тяжелым ударом. Все, что делал Насер, уязвляло нас все сильнее и сильнее. Мы сдавали позиции. Миротворческие силы ООН оставались в зоне Суэца до 1967 года, однако вплоть до 1970 года между Египтом и Израилем периодически возникали стычки. Суэцкий канал и по сей день закрыт для судоходства. Менее четырех лет назад, в 1970 году, Насер умер, и на его место пришел вице-президент Анвар Садат.
Мы усердно работали, пытаясь склонить его на нашу сторону, — поверьте, как человек, который сам был там, утверждаю, что мы делали все возможное. Но поначалу Садат сильно сопротивлялся. Он сумел извлечь массу пользы из соглашения с СССР, заключенного еще Насером. Казалось, Садату нравится дразнить нас. Но мы кротко сносили все нападки и продолжали оставаться в Египте. — Тут представитель агентства расправил плечи, выдвинул челюсть и, прочистив горло, произнес с английским прононсом: “Старый британский обычай — выше нос!”»
Потом немного расслабился и оглядел аудиторию, явно ожидая нашей одобрительной реакции. «Боюсь, я не ахти какой актер. Но как бы там ни было, наша тактика сработала. Садат сделал полный разворот и в 1972 году отвернулся от Советов. А потом, — представитель агентства испустил тяжелый вздох, — опять развернулся — послал войска через Суэц и атаковал израильские позиции на Синае. Одновременно с этим Сирия вторглась на израильскую территорию в районе Голан. Израиль отбил удары, а остальное вам известно: война Йом-Кипур завершилась 24 октября 1973 года объявлением о прекращении огня. Теперь Садат снова ищет нашей дружбы и способы угодить нам — предлагая договориться с Израилем об отводе войск, активно поощряя иностранные инвестиции, взывая к МВФ и Всемирному банку о помощи. Так что двери перед нами вновь приоткрылись…»
Закончив на этом речь, представитель агентства допил воду и обратился к Холлу: «Господин Холл, я всецело разделяю ваше видение ситуации, — он незаметно опустил глаза на лежавший возле его тарелки лист с текстом высказывания Холла, чтобы дословно воспроизвести его, — египетские пирамиды могли бы служить символом той роли, которую должна играть эта страна в нашей стратегии, если, конечно, нам удастся завоевать сердца и умы арабов. Египту отводится роль основания пирамиды — солидного и прочного фундамента, на котором мы будем возводить свою пирамиду, постепенно надстраивая ее ближневосточными государствами, которые войдут в орбиту нашего влияния, — представитель агентства слегка поклонился в сторону Холла, демонстрируя величайшее почтение. — Сэр, разрешите выразить вам признательность за эту формулировку, которая в точности отражает реалии нашего теперешнего положения».