ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ
Сегодня, 13 декабря, я пишу в дневник не в тюрьме, а на железнодорожной станции Луза (*47). Вчера около трех часов пополудни меня в очередной раз вызвали в тюремную канцелярию. Войдя в кабинет, я увидел жену. Что это значит?
- Садитесь, профессор Сорокин, - это был мой следователь, но говорил он теперь с ноткой подобострастия в голосе. - Эта статья в "Правде" может представлять интерес для вас.
Он показал статью Ленина обо мне (*48). Главной мыслью ее было, что люди моего типа, представители крестьянства по происхождению и демократы по прежней деятельности, лишь по несчастливому стечению обстоятельств оказались врагами коммунистов и заслуживают особого к себе отношения. Задачей коммунистов должно стать привлечение их к сотрудничеству. Наличие в коммунистической России интеллектуалов и образованных людей было бы благом для страны.
- Мы получили приказ от самого Ленина (*49), - чекист подчеркнул два последних слова, - отправить вас в Москву в распоряжение Центральной ЧК. Завтра утром вы выезжаете. Мы все организуем.
- Моя жена сможет поехать со мной?
- Нет, но она получит разрешение присоединиться к вам через два-три дня.
- Может ли она принести мне чистую одежду? Эта, - я показал на свои лохмотья, - немного запачкалась.
- Да, конечно.
Следующим утром я в сопровождении главного палача, латыша Петерсона, и русского чекиста был доставлен на станцию Луза. Над головой синело чистое зимнее небо, в лицо дул холодный ветер, жизнь, чудесная жизнь, звала и манила меня снова. Я пытался представить себе, как этот мираж стал реальностью, но не смог и бросил это занятие.
Когда прибыл поезд, мы сели в вагон "особого назначения", судя по надписи на нем. Это был комфортабельный международного класса спальный вагон, предназначенный специально для агентов правительства, в то время как остальной народ путешествовал и на крышах, и на площадках, и под днищем общих вагонов. И если все остальные пассажиры ехали в тесноте и давке, то поборники равенства удобно располагались в купе, ели мясо, хлеб, пили вино и закусывали черной икрой. Вот уж действительно равенство!
Три дня я ехал под охраной этих чекистов. Они между делом поведали мне, как охотились за мной, скольких людей убили, назвав среди прочих имена нескольких моих друзей.
Утром 16 декабря 1918 года (*50) мы прибыли в центральную ЧК в Москве. Там я встретил среди заключенных профессора Каминку, только что привезенного из Петрограда. Вскоре камера начала заполняться "свежим уловом" - студентами и студентками, священником, двумя литераторами, рабочими, мошенниками, профессиональными ворами и двумя проститутками. В помещении не было стульев, и мы сидели на полу. Около семи вечера агент в очередной раз вошел в камеру и объявил мне, что я освобожден и могу уйти, когда пожелаю.
Скрывая сильное волнение, я последовал за ним в канцелярию и, пока выправлялись бумаги, огляделся в этом центре машины террора. В кабинете находилась привлекательная женщина, изысканно одетая и увешанная множеством драгоценностей. Весело болтая, она работала с кипой документов. Прочие обращались к ней: "Товарищ Петерс", из чего я сделал вывод, что она была женой или сестрой самого главного террориста Петерса (*51). Очевидно, коммунисты, потерпев неудачу в деле обеспечения всеобщего счастья, занялись устройством своего собственного благополучия.
Наконец мне выдали бумаги, и, прижав их к груди, я вышел на улицы Москвы. Сознание того, что я спасен и в самом деле восстал из мертвых, совершенно ошеломило меня. Я долго бродил по улицам, не соображая, куда иду. С трудом собравшись с мыслями, повернул к дому моего старого друга. Но на звонок дверь в открыл незнакомый человек. Он не имел представления о том, что стало с моим приятелем, так что я направился на квартиру другого товарища. В его доме также жили чужие люди. По третьему адресу я застал моего старинного друга профессора Н. Кондратьева, который в первый момент не признал меня. Когда я назвался, он вскричал: "Бог мой! Как же ты изменился! Постарел по крайней мере лет на двадцать".
- Это время бежит так быстро, - усмехнулся я. - Несколько месяцев этой славной эпохи прогресса равны двадцати годам в нормальной жизни. Первым делом дай мне сменить белье. Мое полно вшей.
Он отвел меня в ванную комнату помыться и переодеться. Вода была холодная, как лед, но я испытал настоящее наслаждение от мытья и, вслед за этим, от горячего чая, за которым мы обсудили похождения и мытарства, мои и наших общих друзей. Три дня спустя я имел счастье встретиться с женой и другом, с которым мы так долго блуждали по лесам.
Несколько слов об этом неожиданном избавлении. Это дело рук моего старого студента, комиссара, который приходил ко мне в тюрьму. Он дал знать Пятакову и Карахану - в прошлом моим друзьям, теперь членам правительства - о смертном приговоре, и они, по старой памяти, пошли к Ленину и потребовали моего освобождения. А Ленин, рассчитывая нажить политический капитал на великодушии, написал статью в "Правду" и приказал освободить меня (*52).
Поскольку слово чести меня не связывало (*53), я чувствовал себя вправе поступать так, как подсказывала совесть. Так что если моя деятельность после освобождения и не одобрялась большевиками, - это их дело, а не мое.
СТУПЕНИ В КОММУНИСТИЧЕСКИЙ РАЙ
Проведя несколько дней в Москве, я уехал в Петроград. Уже на Николаевском вокзале увидел мерзость запустения. Город был словно зачумленный.
Голодный и расстроенный этим зрелищем, я искал лавку, чтобы купить еды, но ничего не нашел. Придя в собственную квартиру на Надеждинской улице, я обнаружил, что ее заняла еврейская семья.
За исключением нескольких книг и рукописей все мое имущество исчезло. Некоторые книги лежали возле печки, показывая, куда все девалось.
- Пожалуйста, извините нас, - сказала женщина, - мы не знали, вернетесь ли вы когда-нибудь. Кроме того, было так холодно, а у нас не было топлива.
В белье с чужого плеча, худых ботинках и рваном плаще, что носил в лесу, я пошел к соседям. И там меня тоже встретили удивлением переменам в моей внешности.
- Вы взгляните на себя, - ответил я. - Вы тоже изменились.
Госпожа Дармалатова засмеялась: "О, да, я и мои дочери сейчас носим одежду на несколько номеров меньшую по размеру". Услыхав о том, что я стал бездомным, она сказала: "Занимайте комнату или две у нас (*54). К нам должны были подселить двух или трех коммунистов на квартиру, но лучше если вместо них поселитесь вы".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});