условиям. А разве это вас радует?
— Не только радует, а это такое для меня счастье...
— Ну да, да! Я всегда предполагал, что вы бы не прочь пожить со мною... Ну, вот и поживём. Так вы точно этому рады?
— Очень рад, второй отец мой!
— Собственно говоря, тебе бы тут вовсе и быть не следовало, Росвинта! — шутя обратился к дочери Тидеман. — Ты разве не слышишь, что для его счастья и меня одного довольно.
— Отец сегодня в расположении всех дразнить, — сказала молодая девушка, обращаясь к Реймару. — Я полагаю, отец, что г-н Стеен и со мною не прочь будет повстречаться время от времени.
— Только время от времени? — повторил Тидеман с оттенком некоторого сомнения. — А может быть, не чаще ли? Ведь ты же, Росвинта, вероятно, обратишь внимание на это новое дело и частенько станешь заглядывать в контору...
— Ежедневно! — быстро отозвалась Росвинта.
— Не угодно ли послушать! — со смехом заметил купец. — Смотрите, Реймар, берегитесь, как бы ещё она вас не оттеснила от занимаемой вами должности...
— От подобной случайности ты смело можешь обезопасить г-на Стеена, заключив с ним, пожалуй, хоть пожизненный контракт.
— Ну, а если я умру?
— Об этом нечего нам теперь и говорить! — нежно заметила Росвинта, ласкаясь к отцу.
— Но всё же: ведь когда-нибудь это должно же случиться!
— Тогда я поступлю согласно твоей воле и оставлю контракт с г-ном Стееном в силе.
— Так-таки на всю жизнь?.. — продолжал посмеиваться Тидеман и поднялся из-за стола в самом приятном настроении духа.
XXVI
Вордингборгская башня
На следующий день Реймар отправился в Копенгаген.
Он очень неохотно уезжал из Визби, и, погруженный в свои думы, он ещё долго не мог оторвать взоров от исчезавшего в отдалении города и острова. Вот наконец город, со всеми своими башнями и остроконечными шпилями церквей, скрылся из виду за выступом высокого берега; вот виднеется уже только один скалистый мыс — крайняя оконечность острова Готланда — угрюмый утёс, над которым плавают в воздухе коршуны и соколы. Наконец, и он погрузился в волны, ярко окрашенные последними лучами заката.
Молодой человек увозил с собою из Визби чудные образы и светлые грёзы, и они до такой степени наполняли его воображение в течение всего шестидневного плавания, что, только уже подъезжая к Копенгагену, он снова стал думать о цели своего путешествия.
Общий вид датской столицы, плохо отстроенной, не украшенной ни роскошными храмами, ни причудливыми башенками городских зданий, произвёл на пылкого Реймара самое охлаждающее впечатление. По сравнению с Любеком и Визби, дома и улицы Копенгагена казались совершенно ничтожными, не заслуживающими никакого внимания, несмотря на то что город был заведомо богат. Товару и запасов всякого рода скапливалось в нём великое множество, и достаток смотрел, так сказать, изо всех углов; но нигде не выказывалось ни малейшего знакомства с искусствами, ни малейшего чувства красоты и стремления к изящному.
Как раз у самой гавани возвышалось мрачное здание — башня Вордингборгская, на шпиле которой был флюгер в виде огромного гуся. Реймар с удивлением посмотрел на этот странный флюгер: сколько ему помнилось, он его не заметил при последнем посещении Копенгагена.
— Не правда ли, г-н Стеен, — вдруг сказал кто-то за его спиною, — это всем нам на смех поставлено?
С удивлением обернулся Реймар к говорившему.
— Да разве вы меня знаете? — спросил он.
— Полагаю, — отвечал тот. — Ведь вы не раз изволили бывать на Шонене во время сельдяного лова. Или вы меня забыли — берегового сторожа Шрёдера, шурина бедного Ганнеке?
— А, вот оно что! — воскликнул Реймар. — Теперь признаю вас. Каким образом вы здесь?
— Да вот, — печально отвечал Шрёдер, — всё больше из-за сестры. Марика думает, что её Ганнеке всё же можно будет каким-нибудь образом освободить из плена, и потому время от времени она меня сюда и посылает. Я ей в этом не могу отказать, чтобы хоть как-нибудь утешить несчастную; да и отлучаться мне с Шонена теперь не трудно, потому, во-первых, что и делать там нечего, а во-вторых, и потому ещё, что Марика там теперь не одна — при ней и сын её Ян находится.
— Как? Ян? — повторил Реймар. — Да разве же он уже не в Любеке, не при конторе моего отца?
Шрёдер покачал головою и сообщил Реймару обо всём случившемся.
— Всё, что вы мне сообщаете, — для меня сущая загадка, — сказал Реймар, удивлённо пожимая плечами. — Но за разъяснением дело не станет. Если бы только оказалась какая-нибудь возможность возвратить Ганнеке его семейству! Неужели же ничего нельзя сделать для спасения его?
— Крепка эта башня, — сказал со вздохом Шрёдер. — Извольте-ка на неё посмотреть! Как вам кажется?
— И в этой-то мрачной тюрьме томятся наши пленные земляки? — с ужасом воскликнул Реймар.
— В этой самой, — подтвердил Шрёдер. — Они там еле перебиваются, в страшной нужде, а король-аттердаг в насмешку над ганзейцами велел ещё вздеть на флюгер башни этого гуся[6].
Реймар гневно топнул ногою.
— Настанет время, — пробормотал он, — когда ганзейцы сумеют сломать спесь аттердага!.. Ей-богу, я готов рискнуть своей жизнью, лишь бы освободить этих бедняков из их тюрьмы.
— Э-э, сударь, — таинственно шепнул ему Шрёдер, — это теперь, пожалуй, и возможно...
Реймар взглянул на него вопросительно.
— Да говорите же! — сказал Реймар Шрёдеру, видя, что тот молчит.
— Здесь не место, — отвечал тот. — Днём тут толкается множество шпионов, и вот, — добавил он торопливо, — идёт самый страшный из них, Нильс. Пойдём отсюда; лучше будет, если он нас не заметит.
При этих словах добродушный Шрёдер подхватил под руку Реймара, гневно устремившего взоры на Нильса, и увёл его на берег, где они притаились за грудою тюков, стеною наваленных на взморье.
После того как они в этом укромном уголке поговорили и окончательно условились о том, где именно и в котором часу они должны сойтись, Реймар пошёл в город и направился в ту часть его, где находился торговый дом Кнута Торсена.
Сильно билось сердце Реймара, когда он вошёл в контору и приказал о себе доложить. Как раз в это мгновение мимо него проскользнула какая-то фигура и быстро