Когда арабы писали «Тысячу и одну ночь», они не ведали, что пишут о моей Нине.
Она сменила платье и приколола на лиф настурции. Жаркие цветы словно вырастали из ее груди.
Пустующий зал на третьем ярусе. Расстеленное саржевое покрывало на вате… Мне было дурно, что я не могу предложить ей перину, кровать, все кровати мира, но она прильнула ко мне:
– Не стыдись. Мы довольно сражались поодиночке, не хочу больше, не могу. Если и быть презираемой и обвиняемой, то хотя бы за дело. Хочу быть до конца твоей.
Она прижалась всем телом, и я – я забыл себя.
После мы лежали, обнявшись. Брюсова Башня стала нам сумрачной огромной спальней, каменными новобрачными покоями. Я не мог смириться с мыслью, что скоро надо разомкнуть руки и выпустить мою синичку. Смерти подобно. А она вздохнула:
– Это даже символично. Во всем городе не нашлось нам лучшего места, чем твоя любимая Башня. Какое счастье, что она есть, что ее построили, быть может, для тебя и меня. Нет таких слов, чтобы описать, как я тосковала. Все эти дни, каждый из четырехсот сорока пяти без тебя…
– Нина, Ниночка, – затряс я ее. – Ты же сама пела про черный клевер! Про зло, которое есть молчание там, где надо говорить и не тянуть. Почему ты не позвала меня? Мы бы нашли выход.
– Я думала, стоит потерпеть, и все пройдет. А оно не проходило и не проходило.
– Расскажи мне про аварию, – я указал на ее трость.
– Нет, не хочу. Это в прошлом, так что и вспоминать не стоит.
На лицо ее набежала тень. Я все равно допытаюсь, но позже.
– Бедная моя. Я ведь и не знал…
– Не жалей меня, не надо. Кости срослись неправильно, Евпатория мало что поправила. Но если тебе это не страшно, то и мне тоже.
Она боится, что покажется мне некрасивой. Я зацеловал ее и заверил, что мне главное – чтобы ей не было больно.
– Когда узнал – я искал тебя, – добавил я. – Нашел. Почему ты не захотела меня видеть?
Она улыбнулась:
– А кому охота сызнова душу рвать? Мы ведь уговорились. Пока я тебя не видела, думала, сумею научиться жить опять. Если бы сегодня нас не свел тот сад…
Страшно подумать, что бы было.
Истекали последние минуты оцепеневшей тишины, вот-вот чирикнет первая из проснувшихся птиц, и наступит утро. Ночь принадлежала нам, но она была почти окончена. И вскоре и правда настало утро.
29 июля 1933
Мир сошел с ума, и я в самом эпицентре его безумия. Слухи о Башне оказались правдивы. Немыслимо. Сам пишу и сам себе не верю. Говорят, она затрудняет движение транспорта по площади, а его со временем становится только больше и больше. Ха, ну так давайте сообразим, кто тут был первым – Башня или транспорт.
В Союзе только и разговоров, что об этом. Споры, споры… Несмотря на то что все объединились, конструктивисты от того не перестали быть конструктивистами, да и рационалисты остались собой, понимания трудно достигнуть. А впрочем, вру, выдаю желаемое за действительное. Спорят больше о новых строениях, о проектах, глобальная перестройка Москвы, «город как среда» – все как всегда. То, что Сухарева башня может погибнуть, у всех вызывает какое-то недоумение и оцепенение. Может, это и к лучшему. Полнейшая невероятность этого нам на руку.
12 августа 1933
Когда моя синичка говорит о муже, вместо глаз у нее – клочья пыли. В ту нашу единственную ночь его не было в городе, он уехал на Украину, но теперь вернулся, и видеться удается лишь урывками.
Я предлагаю уехать, сбежать.
Нина боится Вяземского, говорит, что он найдет беглецов где угодно. Я убеждаю, что наша страна велика и беспорядочна, и в ней легко затеряться так же, как и травинке в стогу сена.
А то в другое время и я впадаю в уныние. Ну, в самом деле, сколько мне еще осталось? Врачи качают головами. Может, год, а может, и день. Какое право я имею дергать ее и требовать отказаться от всей жизни – ради меня. Ведь я не могу ничего ей обещать.
Озвучил ей это осторожно.
– А кто может? – Она склонилась мне на плечо. – Вон, прошлой зимой, муж моей знакомой Анисимовой возвращался с заседания. Его только что сделали секретарем, ужасно он этого повышения дожидался. Так разгорячился, что даже шапку бобровую с головы сдернул. А тут сосулька с крыши возьми да соскользни… И стала моя Анисимова вдовой секретаря.
– Ты всегда найдешь, чем утешить… Только отчего-то мне кажется, ты не сильно опечалилась от таких вестей.
– Он мне никогда не нравился. Подлый мелкий человек, которому лишь бы доносить и наушничать.
В этом вся она. Предпочитает промолчать, но уж если ей задать вопрос, то ответит честно и прямо, и тем, кого она недолюбливает, не избежать ее оценки – всегда, впрочем, обоснованной и справедливой.
Так мы и живем. В минуты сомнения то я убеждаю ее в том, что мы владеем сокровищем, то она меня.
Нельзя забывать и того, что Вяземский угрожал моему семейству. Но я уже все решил. Если Нина согласится быть со мной, я пойду к ее мужу и поговорю с ним без обиняков. В конце концов мы оба воевали, так что нечто общее у нас есть. Он человек хоть и властный, и резкий, но, может быть, здравомыслящий.
20 августа 1933
Меня спасают только сердечные капли и Нина. Все остальное плохо.
Я не знаю, как это произошло, но угроза нависла над Сухаревой башней нешуточная. Не думал я, что все зайдет так далеко. Хотя чего я ждал? Храм Христа Спасителя был взорван без промедлений. Но то обрядовое, сакральное строение, которому не место в государстве безбожников, а Башня… Чем она кому мешает? Движению транспорта? Смешно. Кое-кто говорит, она ветхая. Так это неправда. После реставрации она сильна и могущественна, ей стоять и стоять посреди площади, внушая трепет.
Архитекторы взволнованы. Инициативная группа (Грабарь, Фомин, Жолтовский) готовит коллективное письмо товарищу Сталину. Объясняют, насколько ошибочно стремление разрушить Башню, какой непоправимый урон может быть нанесен городу из-за недомыслия и в пылу революционно-реформаторской горячки. Надеюсь, он во всем разберется. Он должен разобраться, его великодушие и справедливость не вызывают вопросов и сомнений, я более чем уверен, что беспредел, временами творящийся вокруг, происходит с недоброй руки каких-то приближенных прихвостней (не буду называть имен), в их темных интересах и без его ведома. Он бы до такого не допустил.
Сам я вечерами теперь занят в нашей архитектурной мастерской, участвую в разработке проекта реконструкции площади, который позволит решить транспортную проблему без таких кардинальных и роковых – не могу сказать «изменений» – разрушений. Предложений много, как то: