Читать интересную книгу Томчин - Иван Петров

Придавив "дорогим сыном", решил в подарках не жаться, компенсировать этот намек на порку – при случае и за дело. Подарки подобрал действительно царские: золотые слитки, безделушки из яшмы и слоновой кости, ткани из шерсти белых верблюдов, которые делают только в Си Ся. Шелка и всякую товарную номенклатуру – для создания объемности. Мехов подкинул: соболей, бобров и прочего. И в заключение отвалил золотой самородок – полметра на метр размерами, в специальном фургоне с усиленными осями. Двум богатырям не поднять. Слиток чуть больше спичечного коробка весит килограмм. А в этом самородке где‑то с полтонны. Правда, там кварцевых вкраплений много, не чистое золото. Если бы мне это подарили, я был бы доволен. А у Мухаммада лямка отвиснет.

В качестве послов для поддержания имиджа страны направил трех подданных самого Мухаммада, постоянно проживающих у нас в Монголии и облеченных моим личным доверием. Махмуд из Гургани, Али‑Ходжа из Бухары и Юсуф из Отрара. Эти не подведут, в обычаях не запутаются, мое послание донесут, скандала не допустят. Надежные люди. Проинструктированы, что отвечать при тайном личном допросе после официальной встречи с Мухаммадом. Сличение их показаний не даст ему ничего. Не впервой.

Незадолго до хорезмийских послов довелось познакомиться с интересным человеком. Знакомство состоялось у меня в юрте, куда доставили пойманного в столице императорского советника. Звали его Елюй Чуцай, тезка нашего царя Елюя – императора киданей. Как выяснилось, не только тезка, но и прямой потомок последнего настоящего императора из народа киданей, сохранивший верность угнетателям и поработителям своего народа – до последнего. Такой вот выверт сознания. Интеллигент, книжник и лекарь, что он мог насоветовать своему обожаемому повелителю? Оказалось, он еще и астролог, и на бараньей лопатке гадает.

Меня он натолкнул на мысль о создании культурной оппозиции в нашей стране. Возражать мне у нас не просто опасно, а никто даже не пытается. Я выслушиваю всех, но мое решение – истина в последней инстанции. Причина в том, что любая попытка оспорить мое решение будет воспринята в нашем монгольском военизированном обществе как попытка свержения старого, беззубого самца новым, молодым и созревшим для власти обезьяном. Как бы мне ни хотелось найти другое сравнение, но в этом вопросе наш народ не совершенен и пока напоминает стадо бабуинов. И он отнюдь не одинок в этом. Доминирующий самец. Доминирующая самка. Ну, и так далее, я не зоопсихолог. У Киплинга хорошо сказано: "Акела промахнулся". И цели свержения те же. Других в этом мире еще долго не будет.

Я подобрал его маленьким щенком. Гепардов считают за котов, но лапы у них собачьи, а уж характер – так и вовсе. Разве что не лает. Но бубнит постоянно, все обсуждает, разговаривает сам с собой. Мелкий такой попался, жалобный. Косточки тоненькие.

Для меня он так и остался щенком. Но – это для меня, остальные – только держись! На самом деле он тигр. Парень сразу решил меня охранять и, за неимением лучшего, посвятил этому жизнь. Даже охота – постольку‑поскольку, да еще и мне сделать приятное, продемонстрировать скорость и мастерство. Задушив добычу тут же теряет к ней интерес, по‑княжески презентует обслуге. Ест что дают (мясо, ессно), но предпочитает то, что побывало у меня в руках. Как‑то раз схрумкал репку, просто потому, что я от нее кусочек откусил. Гадость полнейшая эта средневековая овощ, только попробовал и тут же наткнулся на умоляюший взгляд. На! И пришлось парню делать вид, что вкуснее ничего не едал.

Его брат ужасный трус от рождения. Не дружу, но прощаю эту слабость, люблю – как неудачливого дитятю. Страх исчезает только если видит угрозу мне. Кидается защищать, зажмурив глаза и задержав дыхание. Было такое всего один раз, а то совсем никчемным считал. Любит охоту, и – побегать под надежной защитой вожака (меня) и брата. Просто домашний питомец, тем и живет. Но экстерьер великолепен, величественное животное. Могуч, красив, его довольное мурчание при чесании за ухом разносится по округе словно грозное рычание, которого, как раз, по характеру выдать он не способен. Любой желающий может его гладить, толкать, чесать – если не побоится… Меня. Пожалуй, он еще и добрый по натуре, но это лишь мнение. Может быть, я это выдумал. Простец. Кот.

Обжора! Ест понемногу (оставляет), но раз шесть на дню. Не боялся бы клянчить чаще – ел бы восемь.

Вот опять покинул свой пост у моего импровизированного трона и – бочком, бочком. Типа – в туалет. Р‑р‑р‑гх! К мисочке! На цепь посажу, ей‑богу. Поз‑зорище!

Мы понимающе переглянулись с парнем и одинаково вскинули правую бровь. Родственник, что поделаешь!

Иногда мне требуется принять более мягкое решение, но сам я этого сделать не могу. Непонятная доброта в нашем обществе воспринимается как слабость, с аналогичными последствиями. А если зарубежные властители прослышат про мою бесхарактерность, то вообще – сливай воду. Тут же набегут о Монголию ноги вытирать. Поэтому нужна мне интеллигентная высокоученая оппозиция, такая слабая, что снисхождение к ее просьбам о милосердии будет восприниматься подданными как снисхождение тигра к лягушке, просто побрезговавшего на нее наступить. Такая, своего рода, "общественная палата".

Я предложил уважаемому тезке императора стать нашим библиотекарем и кое в чем дальше мне помогать. На вопрос – почему? (вот же, интеллигенция!) выдал ему: "Царство, завоеванное на коне, не может управляться с коня". Пусть выучит, проникнется и собирает свитки, рукописи. Мои монголы получили указание сдавать найденную бумагу с рисунками, но, не видя в ней прока, бережно не хранят, жгут, теряют. Пропадают документы, будущее историческое наследие. Теперь все библиотекарю сдавать будут. У Чингизхана ничего не пропадет, сохранятся рукописи для следующих поколений. Я ведь читать так и не научился. Познакомится библиотекарь с нашим канцлером Чинкаем, через аппарат которого, не смотри, что монгол, все государственные документы проходят, и с учителем грамоты всей нашей знати, венгерским письменником Татотунгой, бывшим хранителем печати, а теперь – смотрителем государственного архива. Они его введут в свой круг. А мой брат Шиги, Верховный судья Монголии, присмотрит, чтобы все у них было ладно. А не справится – будет и мне на бараньей лопатке гадать. Лучше бестолковая оппозиция, чем никакой. Будем работать, длиннобородый? А куда ты денешься с подводной лодки?

Не отвлекаясь на мелкие стычки и завоевание городов и городков, уже не раз побывавших в наших руках, попытался решить проблему Цинь одним ударом. Дал еще раз хорошенько отдохнуть практически не пострадавшему корпусу Собутая и в конце лета отправил его на завоевание Южной столицы империи Цинь – Кайфына, в котором укрывался сбежавший император. Так сказать, за ушко и на солнышко. Пусть народ и крестьяне Цинь занимаются пока чем хотят: выращивают урожай или сидят, напрягшись, в гарнизонах городов и ожидают очередной осады. У нас с императором свой разговор. Если получится, остальное – дело техники.

Сорокатысячный корпус Собутая двинулся в глубокий рейд на юг, не обращая внимания на запертые города, и дошел до заставы Туньгуань, намертво перекрывшей горный проход в долину Хуанхэ. И там встал. Неоднократные попытки продвинуться дальше не дали ничего. Надо было дело делать, а не лоб себе разбивать, и Собутай повел дивизии в обход, по горным тропам. Переход Суворова через Альпы, в данном случае – через хребет Суньшань, удался. Войска вышли в долину у города Жучжоу, но тут императора забила истерика, и из Шаньдуна был отправлен особый корпус – около двухсот тысяч солдат. Битва произошла у городка Синьхуаин, примерно в десяти километрах от южной столицы. Монгольские дивизии были вымотаны горным переходом, и продвинуться дальше не удалось. Впервые – ничья. Собутай был вынужден отступить. Он был в бешенстве, но сколько ни ори, лошади этих криков не понимают. Конская часть корпуса в горах выработалась в ноль. А пешие монголы не на много лучше китайцев. Похрабрее, разве.

На конец года нами было взято восемьсот шестьдесят два города и городка, окруженных стеной и прочими укреплениями, в том числе – срединная столица Цинь Жунду, а также северная и западная столицы. В восточной сидел Пусянь: надутый, важный и развоевавшийся, к концу года перешедший в наступление и отобравший у киданей еще Шэньчжоу и Гуанин. Руки до Пусяня у нас так и не дошли. В южной столице сидел император. Я сделал еще одну попытку поговорить и переслал ему предложение: отказывается от титула, признает Цинь вассалом Монголии и сдает все города, которые пока удерживает. Отказался. Прав. Я бы тоже отказался. Больше всех этому обрадовался Собутай, он у нас очень мстительный товарищ. Глядя на его лицо, думаю: может, и зря император так поступил.

Поеду домой, соскучился.

Мясорубки пока не изобрели, да и изготовить ее в местных условиях ни один литейщик и кузнец не возьмется. Поэтому доставленную лесным сватом кабанятину, оленину и лосятину просто очень мелко нарубили и перемешали. Тесто приготовил и пельменей наделал. Хорошо, что моя женская бригада помогла, быстро схватывают. У китайцев пока манты не изобрели, так что, сделал я все‑таки вклад мирового масштаба в кулинарную науку. Прошел вклад на "ура". Сам Великий хан Монголии у котла стоял, лично помешивал. И лепил тоже. Не хухры‑мухры. Потеплеет – на шашлыки съездим. Еще один вклад организую. А мариновать мясо буду в кефире. С уксусом боюсь намудрить.