Читать интересную книгу Таксопарк - Илья Штемлер

Залевский неопределенно пожал плечами.

— Обдумать надо.

— Обдумать? — крикнул Абрамцев. — Ты, Лева, вспомни, как мы построили диагностический пункт. А потом его отняли у нас. Триста тысяч дяде отдали… Да еще в райкоме — чуть ли не партбилет грозили отобрать, собственниками обозвали… Обдумать!

— Ну а вы? — Тарутин обратился к директорам филиалов.

— Господи! Им-то что терять? Не сегодня-завтра их вообще с нами сольют, — не удержался Абрамцев.

Директор первого филиала, белобрысый молодой человек, вытянул тощую шею и посмотрел на Абрамцева.

— Почему же так? И нам есть что терять, если на то пошло… Проект, конечно, интересный… Но сами посудите — для каждого ремонта мы должны гонять таксомотор в город, за сто с лишним километров! Это первое… А главное, нам вообще перекроют все пути: дескать, есть у вас центр, с него и спрос… Нет, лучше нам не соваться в эту историю. Да и денег не набрать…

Кругу возразил директор второго филиала. И они негромко заспорили…

Тарутин их уже не слушал. Он ходил по комнате широким шагом, глубоко бросив руки в карманы нового пиджака.

Шкляр подошел к схемам, свернул их в рулон.

— Напрасно потратились, Андрей Александрович. Жрать они горазды. — И, выругавшись, направился в коридор, но задержался на пороге, отыскал глазами Абрамцева. — Вот ты мне скажи, что там за окном, а?

— Ночь, чего еще?

— Ночь… Ну и олух! — Шкляр вышел в коридор.

— Что же там за окном? — Абрамцев пропустил оскорбление мимо ушей.

— Черт его знает! Псих какой-то… Зыркает из угла. Думал, бутылкой шандарахнет, — поддержал Изольдов.

Дверь коридора распахнулась, и Шкляр высунул голову с нахлобученной на лоб шапкой.

— Город за окном. Люди… «Но-о-очь». На пенсию ступай, ясно? — И он с силой хлопнул дверью.

— Впрямь ненормальный, — буркнул Абрамцев. — Где таких изобретателей набирают? Ко мне тоже один ходил. Трехколесный автомобиль навязывал. Ну и типов развелось…

Тарутин переложил свои бумаги со стола на полку.

— Мне очень жаль. Кое-кто смотрит тут на меня с неприязнью. Очень жаль. Я протягиваю вам руку дружескую и доброжелательную. Я хочу делать дело ради себя, вас, сотен парней, работающих на линии. И дело это я хочу делать не только ради любви к ближнему, а еще и ради потребности честно и добросовестно делать дело, которым занимаюсь. Ради уважения к самому себе. Иначе скучно жить. Именно так. Жизнь интересна, когда добросовестно делаешь свое дело. Это удивительно разумный закон, движущий человечеством. Будь иначе, человечество давно бы себя уничтожило…

При слабом освещении было нелегко уловить, где короткие плотные кварталы домов рассекаются улицами. Шофер вел машину осторожно, и плавное покачивание убаюкивало Тарутина. Он забился в угол заднего сиденья, прикрыв глаза. Маркин предложил довезти его до Сосновой аллеи, где жила Вика, и Тарутин согласился: вызывать машину из парка в субботу было затруднительно, к тому же и поздно…

Он рассеянно вслушивался в рассуждения Изольдова о том, что все же необходим специальный автомобиль-таксомотор с более жесткой конструкцией и усиленной ходовой частью.

— А взять водительское место, — продолжал Изольдов. — Нет чтобы отгородить его от пассажиров. В грипп кто болеет больше всех? Таксисты. Возят кого попало. Я не говорю уж вообще об опасности.

— Конвейер, — буркнул Маркин. — Будут из-за каких-то нескольких тысяч таксомоторов в год делать второй конвейер? Сам знаешь, а болтаешь, друг Изольдов.

— Хорошо! — завелся Изольдов. — А «пикапы»? Или спецмашины? Они тоже сходят с того же конвейера… Что стоит отделить водителя от пассажиров?

— Как-то я присутствовал при обсуждении в министерстве. — Маркин обернулся к Тарутину. — И знаешь, что некоторые говорили? Дескать, нельзя отделять нашего таксиста от нашего народа. Он должен быть в гуще масс. Общаться. Помогать. Советовать приезжим… Всякую чушь несли…

— А когда тюкнут его за тридцать рублей… Мало ли кого сажает он в машину, паспорт не спрашивает. Как на войне, — вставил Изольдов и продолжил без всякого перехода: — Гусь Абрамцев, гусь. И неплохой директор, а дальше своего носа не видит.

— Видит, Шура, видит. — Маркин скрестил руки на груди. — Видит. Только в голову не берет, не верит. Да и ни к чему ему. Наполучал шишек за свой век, не сосчитать. Хотя бы с этим диагностическим участком. Обидно ведь. Сколько труда вложил, а взяли и отобрали. Да еще чуть ли не с выговором… Такие директора, как Абрамцев, на своих плечах таксомоторную индустрию налаживали, а что это значит, сам понимаешь, трех сердец не хватит, а у него одно, да и то таблетки глотает…

— Так ведь и вы тоже, Павел Кузьмич, — вставил Изольдов.

— Что я? Думаешь, мне хочется влезать в тарутинскую петельку? Забот и без того хватает. Только по-старому никак. Вот уже где! — Маркин дотронулся ладонью до горла. — Выход надо искать. Под лежачий камень, сам понимаешь…

Тарутин опустил руки на колени, расслабился. Он всегда успокаивал себя таким вот полным расслаблением, напряжение покидало тело, и дыхание становилось ровным, глубоким. Он уже не слушал, о чем беседовали его коллеги под ровный гул мотора. Он улыбался, тихо радуясь тому, что этого не видят в темноте салона. Ему было сейчас уютно и хорошо… Он ехал к женщине, которая его ждала и которая ему чертовски нравилась. Образ Вики виделся ему в глянце бокового стекла. Явственно. И осязаемо. «Как мальчишка, честное слово», — подумал он о себе со снисходительным укором. Он не мог понять, в чем была причина такого состояния. Ведь не в первый раз он спешил на свидание к женщине. Возможно, в жарких словах Вики, сказанных по телефону, в их тоне была неприкрытая, прорвавшаяся, точно магма, жажда близости с ним, которая не могла не вызвать в нем ответной реакции. И он был так ей благодарен за открытое проявление чувства. Будучи по натуре человеком стеснительным, он иногда со смущением вспоминал и свою настойчивость тогда, в один из первых вечеров их знакомства. Корил себя за нетерпение. И злился на нее… И вот этот звонок. Дождался. Или он все не так понял? Возможно, она просто хочет его повидать? И встреча эта будет новым испытанием его терпения?! Ну да бог с ней… Вероятно, она права в главном — надо до конца исчерпать все, что посылает судьба: и ожидание встречи, и саму встречу. До конца. Не торопить события. Наслаждаться мгновением. Ждать, когда свершится естественный переход одного состояния в другое. В этом и есть великое удовлетворение…

Тарутин попросил остановиться у начала Сосновой аллеи, чтобы несколько кварталов пройти пешком.

С туманно-белого потолка свисал шнур с тремя шарами на конце, словно леска, пропущенная сквозь лед и натянутая под тяжестью грузил. И Тарутину казалось, что грузила продолжают медленно опускаться к изголовью широко раскинутой тахты, пряча до поры свои крючки с наживой…

Вика прикрыла глаза. Обнаженные руки закинуты на затылок.

— Рассматриваешь меня? — не поднимая век, проговорила Вика. — Чувствую. Твой взгляд щекочет кожу.

— Я смотрю в потолок. На этот светильник, — помедлив, ответил Тарутин. — Кажется, что шары опускаются.

— Иногда и мне так кажется. Иногда мне кажется, что я рыба. А эти светильники — крючки, что охотятся за мной.

Тарутина поразило совпадение их мыслей. Он даже хотел оказать Вике об этом, но передумал…

Память лениво перебирала воспоминания… Торопливый проход через темный коридор. Короткий прищелк дверного замка. Мягкие сухие Викины губы. Отброшенный в сторону халат. В ночном полусвете стройная фигура, прильнувшая к одетому в строгий вечерний костюм Тарутину. Жадные, нетерпеливые ее руки в следующее мгновение уже срывали с Тарутина пиджак, галстук, рубашку…

— Где же ты, где же ты? — шептала она горячо, покрывая поцелуями глаза, щеки, шею и грудь Тарутина…

Тот пытался ей помочь, но руки уже не слушались его, мешали, подчиняясь нетерпеливым требовательным Викиным движениям. Она проводила сухими ладонями по обнаженным костистым его плечам.

— Ты весь мой сейчас. Сильный, красивый. — Она терлась щекой о его щеку.

Тарутин опустил руки на ее бедра, и ноги его ощутили холодок ее ног…

— Не торопись, Андрюша, милый, — слабея шептала Вика.

Тарутин молчал, сдерживая себя. Но так и не сдержался, он уже не контролировал свои движения. И Вика их принимала, отдаваясь этому стремительному порыву…

И теперь, постепенно отойдя от первой сумасшедшей волны, бьющей их тела в этой тихой, затерянной в ночи комнате, Тарутин пробуждал в себе воспоминания… Он вспомнил и о своих мыслях в машине по дороге сюда. О своей неуверенности. Он готовился встретить ее другой, и этот порыв в первое мгновение, признаться, застал его врасплох. Да-да… Она может быть и такой. Она может быть разной. Просто он ее еще не знает… Какое это блаженство — знать и не знать…