Читать интересную книгу Угрюмое гостеприимство Петербурга - Степан Суздальцев

«И что же, — думал Александр Юрьевич, — я теперь должен на глазах у всего света просить прощения у старого князя? После такого я без смеха не буду принят ни в одном честном доме… нет. Все это вздор! Владимир прав. Превыше всего честь, не мнение света, не общества мораль. Пускай меня считают трусом, пускай обо мне сплетничают и показывают пальцем на меня. Я не буду драться на дуэли с человеком, которого оскорбил в своем доме. Я принесу извинения».

Когда Андрей Петрович вернулся домой, Валентин подал ему два письма. Одно было написано на английском аккуратным почерком герцога Глостера. В нем он благодарил старого князя за радушный прием, оказанный его сыну, и приносил извинения за скоропостижный отъезд. Герцог Глостер прощался, и притом навсегда. Его письмо заканчивалось словами:

«It’s really difficult to imagine a situation when I return to this country. We’re leaving Russia forever. My son was so sad when I said he never returns. But he has to understand Saint-Petersburg never will be his home. It’s not his destiny.

Now I must ride.

Good-bye, my old friend.

God bless you,

And I shall never forget».[81]

Другое письмо дожидалось с самого вечера. Суздальский распечатал конверт и прочитал:

«Милостивый Андрей Петрович,

в последнее время наши с Вами отношения несколько осложнились, и тем не менее я, едва мне доложили о Вашей ссоре с Александром Юрьевичем Демидовым, спешу написать к Вам с тем, чтобы предложить свои услуги в качестве Вашего секунданта. Я прошу Вас сразу не отказывать мне, но вспомнить, что мы долгие годы были большие друзья.

С глубочайшим уважением,

князь И.Л. Шаховской,

генерал от инфантерии».

Иван Леонтьевич писал Суздальскому, находящемуся в опале, осуждаемому светом и гонимому императором, и притом писал в дружеском тоне и предлагал свою помощь. Он сам напрашивался в секунданты, зная, что, возможно, более никто не осмелится содействовать старому князю.

Андрей Петрович прекрасно знал: стоит ему теперь примириться с государем, Павел Петрович Турчанинов сразу вспомнит о былой дружбе и примет на себя хлопоты, сопутствующие секунданту. Но что ему дружба и преданность человека, который верен лишь в часы величия и славы? Велика ли цена такой дружбы и как дорого она продается? — до этого старому князю не было никакого дела: главное было, что она в принципе имеет свойство служить предметом торговли.

Но о Шаховском Андрею Петровичу думать было отрадно.

Уже светало, когда в библиотеку вошел Валентин.

— Ваше сиятельство, с визитом к вам князь Демидов. Принять прикажете? — спросил он.

Андрей Петрович улыбнулся. Ну надо же, кто бы мог подумать, что князь Демидов так быстро найдет свой поступок глупым и придет с извинениями?

— Проси, — кивнул Андрей Петрович.

Александр Юрьевич вошел. Вид он имел усталый и немного смущенный.

— Князь, — произнес он сдавленным голосом.

— Садись. — Андрей Петрович указал на кресло рядом.

Демидов недоверчиво посмотрел на кресло, словно страшась, что, если он в него сядет, из него тотчас же вырастут цепи, которые навеки скуют его, обрекая существовать остаток жизни в неволе в мрачном доме старого князя. Он медленно подошел к креслу и осторожно опустился в него.

Суздальский безмятежно наблюдал за всем этим, не произнося ни слова. Демидову было неуютно здесь находиться: он хотел бы, чтобы старый князь обрушился на него с обвинительной речью, рассказал ему, какой он, Александр Юрьевич, глупец, пожурил бы его хорошенько, но после простил. Однако хозяин дома хранил молчание.

— Я пришел говорить о нашей с вами… — Демидов на секунду замялся, не зная, как наиболее вежливо определить ту сцену, которая имела место тому несколько часов назад, — размолвочке.

— Говори, — пожал плечами Андрей Петрович.

«Плохо дело, — решил Александр Юрьевич. — Князь явно настроен враждебно».

— Мне кажется, весь тот фарс, который случился у меня в доме… — выпалил он на одном дыхании, после чего сделал паузу, пытаясь разгадать реакцию Суздальского. Ее не последовало. — Я хочу сказать: это же просто вздор. То есть, мне кажется, это было так глупо и так неосмотрительно.

— Это ты о своем вызове? — насмешливо уточнил старый князь. — Да уж, вид ты имел весьма бледный. Надеюсь, не пришлось сменить панталоны?

Он оскалился своей жуткой волчьей улыбкой, которую всю жизнь так боялся Александр Юрьевич.

Вид этих пожелтевших, но все еще острых и крепких клыков настолько красноречиво демонстрировал всю внутреннюю мощь Андрея Петровича, что Демидов даже не подумал оскорбиться на сказанное.

— Князь, вы… правы.

«Что? — Демидов сам удивился словам, которые слетели с его уст, прежде чем он успел осознать их смысл. — Неужели я и вправду сейчас это сказал».

Старый князь нисколько не удивился. Столько раз на переговорах ему случалось оказывать на собеседника моральное давление, что это успело войти в привычку, как и то, что человек соглашается прежде, чем успеет принять для себя то обстоятельство, что он согласен.

— Андрей Петрович, — произнес Александр Юрьевич, — я бесконечно виноват перед вами. Вы пришли в мой дом с благими намерениями — теперь я понимаю это. Однако тогда, на балу, я… я думал, что вы хотели… — «Хотели осмеять меня перед светом», — думал закончить он, однако только теперь осознал, что в итоге это и получилось.

— Ты пришел посыпать голову пеплом? — строго спросил старый князь.

— Я пришел признать, что совершил чудовищную ошибку, когда…

— Когда вызвал меня на дуэль?

— Да.

— И что? — с нажимом произнес Суздальский.

— Как что? Я считаю…

Александр Юрьевич замолчал. И правда — что теперь? Он объявит, что отменил дуэль с Андреем Петровичем, потому как считает свои действия недостойными, что принес свои извинения и что согласен на брак Анастасии с сыном злейшего своего врага? Да над ним же будет смеяться весь Петербург!

— Ты считаешь, что не пристало драться на дуэли со старцем? — прорычал Суздальский.

— Право, нет! — запротестовал Демидов. — Я нисколько не считаю вас старцем!

— А кем ты меня считаешь?

«Ах, ну зачем, зачем я продолжаю этот и без того затянувшийся анекдот? — думал Андрей Петрович. — Он же признал себя виноватым, пришел просить прощения. Для чего я продолжаю нажимать на него? Неужели я все еще чувствую удовольствие от этих глупых препираний?»

— Я считаю вас величайшим человеком, которого когда-либо знал! — поспешил заверить его Демидов.

«Ну вот, теперь он начал мне льстить, — думал Андрей Петрович. — От этого мне только гаже. Хватит! Необходимо перейти к делу».

— Что будет с Анастасией? — спросил он по-прежнему строго.

— С Анастасией?

— Да, Саша, с твоей единственной дочерью, — кивнул Суздальский. — Ты не забыл, что во время всего этого безумства, которое ты изволишь величать не иначе как размолвочкой, ты обрек Настю на сердечные муки?

— Как? — вырвалось у Демидова.

— Очень просто. Мой протеже Ричард и его отец герцог Глостер были изгнаны из твоего дома, да притом самым отвратительным образом. — Каждое слово, четко произносимое Андреем Петровичем, эхом отдавалось в подкорке мозга Демидова. — И произошло это на глазах у всего петербургского света, но, что куда важнее, на глазах у Анастасии. Ты видел ее после того, как Ричард с Уолтером покинули нас?

— Я… я не успел…

— Ты нашел время на то, чтобы устраивать весь этот безумный спектакль, однако… — Андрей Петрович осекся. «К делу, — одернул он себя, — ближе к делу». — Ты понимаешь, что Редсворды сейчас уже на пути в Англию?

— Где они? — воскликнул Демидов. — Они здесь? В вашем доме? Я поговорю с ними!

— О чем, Александр?

— Я согласен! Пускай! Пускай он возьмет ее в жены! Если они так сильно любят друг друга, я не стану чинить им препятствий! Дайте мне только поговорить с этим мальчиком, дайте…

— Слишком поздно, Александр, — покачал головой старый князь. — Они уже уехали.

— Нужно срочно послать за ними гонца! Воротить их!

— Успокойся, Александр. Они уже не вернутся.

— Как?

— Ты действительно находишь это странным, Александр? — усмехнулся Андрей Петрович.

— Я… да… но как же… как же она? — в ужасе произнес Демидов.

— О ней надо было подумать раньше, — медленно произнес старый князь.

«Ну какого черта? — думал он. — Как можно быть таким жестоким и говорить любящему отцу подобные вещи?»

— Значит, они… они не смогут?.. Никогда?..

— Это так, Александр, — с грустью в голосе ответил Андрей Петрович. — Мне очень жаль.

Пока происходил этот душещипательный разговор, князь Петр Андреевич курил у себя в кабинете. Едва он разжег огонь в своей трубке, к нему явился Валентин и принес два конверта, перетянутые одной шелковой лентой. Одно письмо было адресовано ему, а на другом аккуратным почерком Ричарда были выведены буквы: «Анастасии».