Тебе, тебе даря последнее дыханье,
Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.
О, многое прошло; но ты не полюбил/а,
Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.
Я не виню тебя, но мне судьба судила
Преступно, без надежд, — любить все вновь и вновь.
Настоящее стихотворение — аллегория, где поэт обращается к любви и смерти. Согласно указанному источнику, Хобхауз на копии этих стихов написал, что они никому конкретно не посвящены и представляют собой «поэтическое скерцо». Из процитированного на английском языке отрывка трудно определить род местоимения thee, как, впрочем, и РОД некоторых других обращений, выраженных в данном стихотворении местоимениями, поскольку в английском языке категория рода, в частности, местоимения you (you said — ты сказал/а), при отсутствии более широкого контекста, с чем мы и сталкиваемся в приведенном стихотворении, не всегда поддается столь точному определению, как в русском. Данное стихотворение слишком хорошо известно в переводе Блока, чтобы произвольно менять род местоимения. Но в таком случае процитированное стихотворение не соотносится с предваряющим его абзацем.
Байрон был легендой своего времени и остается таковым в наше время. Он был романтиком, однако в отличие от своих собратьев по перу его романтизм был окрашен в менее радужные и оптимистичные тона, поскольку поэт придерживался несколько иных взглядов на ту непреодолимую пропасть, которая разделяет наши идеалы и реальность. Герой Байрона презирает условности, его судьба предрешена, он страстен. Этот образ заставляет и геев, и прочих людей переоценивать свои воззрения. С самого начала пример легендарного Байрона воодушевлял геев: уже в 1833 году появилась поэма анонимного автора «Дон Леон», где описывались похождения гомосексуалиста. Предполагают, что это достоверная биография Байрона, о чем не принято говорить открыто. Долгое время «Дон Леон» оставался в забвении, и автор его до сих пор неизвестен. Однако поражает осведомленность, с которой в поэме отражены главные события гомосексуальной жизни Байрона.
Неудивительно, что «Дон Леон» в течение стольких лет был окружен молчанием: критика почти всего XIX и большей части XX века решительно отвергла массу фактов, свидетельствующих о бисексуальности Байрона, — довольно распространенная среди исследователей и достойная сожаления практика скрыть очевидное. Если коснуться любой иной темы, то такое умышленное умолчание фактов рассматривалось бы как явная нечистоплотность ученого, но когда разговор заходит о гомосексуализме, то уважаемые биографы поэта и литературоведы с завидным постоянством выставляют себя беззастенчивыми лгунами. Отчасти по этой причине Байрон включен в настоящее издание, чтобы пристыдить некоторых «так называемых ученых» за попытку «очистить» свои темы от гомосексуальной любви.
39. ЛЕНГОЛЛЕНСКИЕ ЛЕДИ:
Леди Элеонора Батлер Сара Понсонби
note 41 note 42
Леди Элеонора Батлер родилась в семье ирландских аристократов-католиков, воспитывалась в монастырской школе во Франции. По возвращении в Ирландию Элеонора не проявила интереса к замужеству, целиком посвятив себя учению. В 1768 году леди Батлер познакомилась с тридцатилетней Сарой Понсонби, единственной дочерью одной из состоятельных дублинских семей. В течение десяти последующих лет Элеонора и Сара постоянно переписывались и навещали друг друга, их дружба становилась все крепче и крепче. В 1778 году подруги решаются на неслыханный по тем временам поступок: переодевшись в мужское платье, приятельницы убегают из дома. Родственники настигают беглянок и возвращают домой, подруги вновь совершают побег, и на этот раз успешно. Элеонора и Сара поселились в Уэльсе, купив в пригороде города Ленголлена небольшой домик, который сами прозвали «Плас Ныоидд». Подруги установили для себя жесткую систему «самоусовершенствования», проводя свои дни в чтении, изучении иностранных языков, литературы и географии. С особым трепетом Элеонора и Сара относились к трудам французского романтика Жан-Жака Руссо. Предпочтя жизнь на лоне природы и ежедневный труд в саду, они стремились следовать идеям Руссо, который считал, что природа создала всех людей добрыми, равными и не испорченными пороками города. И действительно, мир начал воспринимать образ жизни Элеоноры и Сары как живое воплощение идей Руссо. Слава о них как о людях, всецело посвятивших себя незатейливой сельской жизни, разнеслась по всему свету. Подруги вели активную переписку с внешним миром, к ним наведывались многие знаменитости того времени, среди которых были Дюк Веллингтон, сэр Вальтер Скотт, Эдмунд Берк, леди Кэролайн Лам, Джозиа Уэджвуд и Роберт Сауди. В 1787 году король Англии пожаловал Саре Понсонби пенсию, в дополнение к скромному содержанию двух дам, которым ограничились их семьи.
После посещения «Плас Ньюидд» Уильям Уордсворт написал в честь двух подруг вдохновенное стихотворение, обращаясь к ним как к «влюбленным сестрам, чья любовь позволяет подняться над суетой, над временем». И Уордсворт был не единственным поэтом, увековечившим эти взаимоотношения: вдохновленный посещением приятельниц, Сауди написал стихотворение; его примеру последовала и Анна Сьюард, которая охарактеризовала взаимоотношения двух женщин как отношения «Давидовой дружбы», имея в виду библейскую любовь Давида и Ионафана. И действительно, несмотря на годы, прошедшие после их смерти, про «ленголленских леди» — а мир знает их именно под этим именем — по-прежнему слагают проникновенные стихи.
В 1790 году в одном из выпусков «Дженерал ивнинг пост» была опубликована статья под заголовком «Необыкновенная женская привязанность», где приятельницы изображались следующим образом: «Мисс Батлер высокого роста, мужеподобная, неизменно одета в костюм для верховой езды, шляпу вешает на манер спортсмена, вошедшего в помещение, и во всех отношениях похожа на молодого человека, если не считать нижних юбок, от которых она пока не отказалась. Мисс Понсонби, напротив, обходительна и женственна, кротка и прелестна». Это напоминает классическую лесбийскую пару мужлан — голубка. Однако нельзя утверждать, что это описание привело дам в восторг. Интересно бы знать почему. Никто из знакомых не верил в то, что они «лесбиянки». Скорее всего потому, что на самом деле они таковыми и не были. Или, может быть, потому, что сельский образ жизни двух дам надежно уберегал их от малейшего намека на пороки города, с которыми мог невольно ассоциироваться газетный портрет, несмотря на всю симпатию, с которой он был написан. Когда леди спросили своего друга Эдмунда Берка, стоит ли подать иск на газету, последний отсоветовал обращаться в суд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});