Читать интересную книгу Их любовник (СИ) - Богатырева Татьяна

А через мгновение его уже нет.

Ни порыва ветра, ни хлопанья крыльев, ничего. Исчез. И когда у ног Никеля что-то падает с глухим звяком, он не сразу догадывается наклониться и поднять… чешуйку. Черную, с ладонь величиной, драконью чешуйку.

Он стоит, держа ее в ладонях, смотрит в пустое ночное небо, и, наконец-то шепчет:

«Прости меня, Марио. Пожалуйста. Когда-нибудь. Прости меня».

И ему кажется, что его услышали. Где-то. Когда-то.

28. День драконьей независимости

На последних фразах Бонни плакал, даже не пытаясь спрятать слезы. Честно говоря, я тоже. Было безумно жаль двоих придурков, Никеля и Марио… в смысле, Бонни. Из него получился потрясающий дракон. Как будто драконом родился.

— А дальше? — спросил он через несколько мгновений, сердито вытер лицо подушкой и подгреб меня к себе под простыню. — Только не говори, что дракон улетел навсегда. Он не такой идиот.

— Уверен, что не такой? — обняв Бонни руками и ногами, я грелась: сама не заметила, как примерзла.

— Уверен.

— Ну, наверняка они снова встретились. А вот как, зависит от того, простил ли дракон Никеля. Ты бы простил?

— Простил бы, куда б я делся. Я его люблю.

Я задумчиво поцеловала его в шершавый подбородок, заглянула в глаза.

— Только поэтому бы простил?

Бонни покачал головой и ответил внезапно серьезно:

— Нет. Я устал ненавидеть и разрушать все, что мне дорого. Никель смог признать свои ошибки и поступить правильно. Я тоже смогу. — Бонни нежно мне улыбнулся и снова прижал к себе. — Мне повезло больше, чем дракону. У меня есть вы оба, ты и Кей. Как ты сказала, никаких отмазок, только осознанные решения?

— Это Никель сказал.

— Конечно, Никель. Ты просто рассказала.

— Я же Шахерезада, мне положено просто рассказывать.

— Тогда расскажи мне, как они встретились еще раз. Я хочу счастливый конец.

— Это когда все скончались, что ли?

— Ехидна, — Бонни почти смеялся. — Я хочу конец эпической дури и начало других приключений. Что-то этакое, вместе и с драйвом. Дорасскажи мне сказку, у тебя здорово получается.

— Ладно, прогиб засчитан. А ты меня грей, а не отвлекай, мистер дракон, — велела я и переместила его руку со своего бедра повыше, на спину. — Итак, прошло некоторое время…

…недель несколько. Эль Драко вернулся на сцену, скандал вокруг него и Зимнего лорда утих — всех отвлек дракон. Вот его показывали чуть не круглосуточно. То старые кадры, то записи из лаборатории АНБ, то дебаты ученых, то споры уфологов и экстрасенсов. Свойства драконьей крови, разумеется, засекретили, но это не помешало тысячам людей требовать от АНБ поделиться эликсиром бессмертия, лекарством от рака и билетами на Альфу Центавра. Полная истерия, короче, и на ее волне — пена шарлатанов и мошенников. Все как всегда. Впрочем, Эль Драко на это все плевать хотел. Он отбрехался от дотошных спецслужб тем, что после стресса лечился в закрытой частной клинике. Хозяин клиники предоставил документы и видеозаписи, а спецслужбам предложил пройти курс лечения со скидкой, потому что оптом. Кто, кроме сумасшедших, всерьез может верить в драконов-оборотней, да вы вообще физику в школе учили, джентльмены, или все ваше образование — сериал «Секретные материалы» и «Люди в черном»?

Короче, Эль Драко дал единственное интервью на тему произошедшего: он не держит обиды на лорда Винтера, виноваты исключительно наркодельцы и он сам, что поперся в тот клуб без должной охраны. И так как он хочет помочь всем тем, кто так же пострадал от наркобизнеса, то учреждает благотворительный фонд для реабилитации подростков, желающих избавиться от зависимости и получить достойное образование и работу.

А дальше… внешне ничего не изменилось. Эль Драко по-прежнему пел в опере и давал концерты. Закончил запись нового альбома, и тот расходился бешеными тиражами.

Никель тоже вернулся к обычной жизни, и для него даже не было открытием то, что эта жизнь — пуста и в основном бессмысленна. Правда, у него появилась новая цель, сделать аналог драконьей крови, хотя бы слабенький, хотя бы отдаленное подобие. И если бы он был ученым, то ему бы хватило на следующие три жизни. Но так как он был всего лишь лордом и бизнесменом, то мог всего лишь отдать образцы крови и чешуи в свой научный центр, и ждать, что же из этого получится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Его бизнес процветал, конкуренты даже вякать не решались — слухам, что Никель отобрал дракона у АНБ и теперь это его дракон, предпочитали верить и не проверять на практике. Новой невестой он не обзавелся, потому что не видел смысла жить с кем-то не по велению сердца. Зато стал посещать оперу, когда там пел Эль Драко и спонсировать его благотворительный фонд. Инкогнито, разумеется.

Он еще кое-что делал инкогнито. Глупость, конечно же, но… почему бы и нет? Он всего лишь после каждого концерта посылал Эль Драко цветы и… часы. Разные. Иногда это были новейшие швейцарские хронометры в платиновом корпусе. Иногда — антикварные луковицы на цепочке. Иногда — какие-то невероятные будильники или настенные часы. Не то чтобы Никель вкладывал в них какой-то особый смысл, просто когда они вдвоем были в гостях у бразильского посла, Марио поделился, что любит часы, у него небольшая коллекция… Хотя нет, не просто. Никель же сказал Марио, что нельзя врать себе. А раз нельзя Марио, то нельзя и ему. Так что, если начистоту, то каждый раз, выбирая для него подарок, он думал: «когда-нибудь наступит».

Но он бы не был Никелем, если бы только ждал и ничего не предпринимал. Ладно, он дал Эль Драко пару месяцев, и сам за эти два месяца о многом подумал. В частности о том, что тянуть кота за яйца — такая же дурь, как врать. И явился почетным гостем, читай, спонсором, на вручение какой-то премии юным дарованиям. Само собой, он выбрал ту премию, где в жюри был Эль Драко.

Ему было сложно. Даже просто поздороваться. Ведь пришлось смотреть Эль Драко в глаза — сейчас, в здравом уме и трезвой памяти, в обыденной обстановке, а не посреди голливудского боевика. Целую минуту быть с ним рядом без возможности коснуться, чувствовать его запах, тянуться к нему всем телом — и вежливо улыбаться, говорить что-то формальное и незначительное. Никель справился, хотя ему безумно хотелось свалить и надраться до невменяемости. Почему? А черт знает. Может быть, потому что Эль Драко был так же вежлив и отстранен, как он сам? Потому что не задержал на нем взгляд сверх положенных по этикету двух секунд? Сложно анализировать, когда в груди снова что-то рвется и болит.

Он дотерпел до первого антракта. Нашел Эль Драко в полном народу фойе, окруженного толпой коллег и журналистов. Подошел, благо, хотя бы протискиваться через толпу Зимнему лорду не приходилось — толпа расступалась сама.

Эль Драко увидел его, и на этот раз задержал взгляд не на две секунды, а много дольше. Он даже извинился перед обозревателем Таймс, с которым беседовал, и предложил встретиться позже. Обернулся к Никелю, без улыбки, словно встречая лицом к лицу кредитора.

Больно ли это было? Да. Но недостаточно больно, чтобы Никель отступил. В конце концов, он не испугался взбесившегося дракона, глупо было бы отступать перед человеком.

«Здравствуй, Марио», — сказал он, глядя в обычные карие глаза: никаких лавовых разломов, никаких спецэффектов, только холодная злость где-то на дне.

«Здравствуй, лорд Винтер», — ответил Эль Драко и замолчал.

Он не собирался облегчать Никелю дело. Замолкшие журналисты, музыканты и прочая публика тоже не делала ситуацию проще: никто и не подумал оставить их наедине, люди смотрели во все глаза, кое-кто даже достал смартфоны в предвкушении еще одного скандала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что ж. Никель знал, на что шел и не собирался юлить.

«Прости меня».

Эль Драко насмешливо поднял бровь.

«Думаешь, достаточно сказать прости?»

«Тебе решать, чего будет достаточно».

«Еще раз, Никель, более убедительно», — на миг в глазах Эль Драко мелькнуло драконье пламя.

Что ж, Никель предполагал, что дракон может по-прежнему ненавидеть его, не потому что такие обстоятельства, а потому что хочет ненавидеть. И он готов был идти до конца. Наплевать на всякую ерунду вроде репутации, общественного мнения и собственных аристократических заморочек, типа унижения лорда перед невесть кем. Публичного унижения. Он встал на колени, прямо посреди фойе, под прицелом десятка камер, и повторил: