«правительства Куусинена». Чтобы без лишних политических издержек отделаться от несвоевременного вмешательства посредников, Москва уверяла последних, в духе процитированных выше ответов Молотова Авенолю и Винтеру, что ни с кем не воюет и пр. и пр. Отказываться от поступавших предложений о мире Кремль вынуждали и неудачи Красной Армии на Карельском фронте в декабре 1939 – январе 1940 гг.: в таком контексте принятие услуг миротворцев могло быть расценено как свидетельство слабости.
С другой стороны, изо дня в день усиливалась международная изоляция СССР и нарастала угроза активного противодействия его политике со стороны самых разных стран. Уже 2 декабря США объявили весьма болезненное для армии и народного хозяйства СССР эмбарго на поставку стратегического сырья и ряда промышленных изделий. 14 декабря по результатам рассмотрения обращения Финляндии в Лигу наций и ввиду невыполнения Советским Союзом решения Совета этой организации о прекращении боевых действий он был из нее исключен. Из сочувствовавших Финляндии стран начались поставки вооружений и посылка добровольцев. Общественное мнение Швеции и Норвегии усиливало давление на свои правительства в пользу оказания борющемуся соседу более действенной помощи. По соображениям военно – политического и экономического порядка за окончание войны, наконец, выступала и Германия. В состоявшейся 25 января беседе с Молотовым Шуленбург настойчиво зондировал вопрос о приемлемости для СССР германских посреднических услуг [14, c. 52].
Все же решающим обстоятельством, подтолкнувшим Москву на путь мирного урегулирования вооруженного конфликта, явилось начатое еще в декабре обсуждение Лондоном и Парижем плана посылки экспедиционных войск на помощь Финляндии. Первоначально в Кремле рассчитывали «обогнать» союзников на поле боя; однако военное решение вопроса затягивалось, и даже взятие Хельсинки могло в этом смысле оказаться ничего не значащим в случае продолжения сопротивления отдельных частей финской армии и широкого партизанского движения. Кроме того, воцарение в столице никем не признанного правительства не создавало никакой правовой реальности и отнюдь не закрывало «финский вопрос».
Чтобы сорвать планы англо – французского вмешательства, в Москве было решено припугнуть Швецию и Норвегию с целью укрепить их в намерении остаться в стороне от конфликта и всеми силами противостоять запросам из Парижа и Лондона на военный транзит. Однако обнаруживать свой испуг перед интервенцией союзников Москве очень не хотелось. Поэтому в качестве предлога для предъявления претензий ухватились за скромную помощь, которую общественность двух стран оказывала борющемуся соседу, и сочувственное отношение к нему их прессы. 5 января правительство СССР сделало непропорционально жесткие представления правительствам Швеции и Норвегии, обвиняя их в нарушении политики нейтралитета и чуть ли не подготовке войны против СССР.
Впрочем, ларчик открывался просто, и сделал это сам Кремль. 15 января в «Известиях» появилось сообщение «В Наркоминделе СССР» о советских представлениях и полученных ответах на них Осло и Стокгольма. Последние признавались «не вполне удовлетворительными». «Такая позиция правительств Швеции и Норвегии, – предупреждал НКИД, – таит в себе опасности.[102] Она свидетельствует о том, что правительства Швеции и Норвегии не оказывают должного сопротивления воздействию тех держав, которые стремятся втянуть Швецию и Норвегию в войну против СССР» [21, c. 38–40].
В этих условиях, хотя до Хельсинки было уже «рукой подать», в Москве сочли целесообразным вступить на путь переговоров с законным правительством Финляндии по дипломатическим каналам, предоставленным посредниками. Позже курс на «неожиданное завершение финской войны» Шуленбург объяснил так: «Если англичане и французы намеревались занять Норвегию и Швецию, то можно с определенностью предположить, что советское правительство знало об этих планах и, очевидно, было напугано ими. Советскому правительству мерещилось появление англичан и французов на побережье Балтийского моря, ему виделось, что будет вновь открыт финский вопрос […] Наконец, их больше всего пугала опасность вовлечения в войну с двумя великими державами» [23, док. № 95].
С другой стороны, наметившееся к концу января улучшение положения на Карельском фронте теперь позволяло пойти на компромисс с Хельсинки, «не теряя лица». И хотя еще 25 января германскому послу было заявлено, что «больше мы не можем мириться с таким положением, как соседство ярко враждебного правительства Финляндии», и о безальтернативном характере договора с «териокским правительством» [14, с. 52], в действительности неофициальный контакт с представителем законных финских властей был уже установлен. А немцев просто не хотели пускать в Финляндию, даже как посредников.
Еще в конце декабря 1939 г. с инициативой возобновления мирных переговоров вновь выступило правительство Швеции, на сей раз сугубо неофициально предложив эту идею советскому полпреду в Стокгольме А. М. Коллонтай. Из Москвы ответили согласием, и 10 января в Стокгольме по инициативе известной финской общественной деятельницы Хелли М. Вуолийоки состоялась ее встреча в качестве неофициального представителя правительства Финляндии с полпредом СССР. Столь необычный выбор Хельсинки объяснялся тем, что обе дамы являлись хорошими знакомыми и даже были дружны. Сама же Александра Михайловна, связанная с Финляндией жизненными узами, представлялась ее правительству идеальной кандидатурой на роль посредника в трудных переговорах с Кремлем. С правящей Скандинавией полпреда также сближало совместное участие в дореволюционном европейском социал – демократическом движении. Взятое вместе, это, плюс огромный дипломатический опыт, позволили Александре Михайловне сыграть замечательную роль в проведении сложнейшей операции по поиску путей к установлению мира.[103] В ходе их первой встречи Вуолийоки сообщила советскому полпреду о готовности финляндской стороны пойти на уступки СССР ради окончания войны, о чем последняя сразу информировала НКИД [64, ф. 059, оп. 1, п. 331, д. 2276, л. 33].
21 января для продолжения контактов с посланницей Хельсинки из Москвы прибыли сотрудники НКВД Б. А. Ярцев (Рыбкин) и А. Г. Грауэр. Согласно полученным инструкциям Вуолийоки подтвердила, что правительство и Сейм Финляндии готовы принять за основу мирного соглашения условия договора СССР с «правительством Куусинена».
Основываясь на этой информации, 28 января Молотов направил Коллонтай для передачи шведам и дальше – финнам следующее сообщение: «Вообще говоря, принципиально мы не исключаем возможность компромисса с правительством Рюти – Таннера. Что касается фактического решения вопроса, необходимо знать меру уступок правительства Рюти, без чего не стоит и разговаривать о компромиссе». Правительство Финляндии предупреждалось, что теперь советские требования пойдут дальше тех, что выдвигались на переговорах в Москве [64, ф. 059, оп. 1, п. 332, д. 2278, л. 26–27]. Благодаря этому шагу были ослаблены позиции наиболее воинственного крыла финляндского руководства, которое видело в продолжении войны и англо-французском десанте единственное спасение, справедливо указывая при этом на категорический отказ Москвы от каких-либо переговоров. Одновременно получили дополнительный стимул миротворческие усилия Швеции и Норвегии.
2 февраля был получен ответ Хельсинки. В нем предлагалось возобновление переговоров. Их исходной точкой должен был стать результат, достигнутый в Москве осенью 1939 г. Допускалась