— Ты имеешь в виду новенькую? Грекову?
— Да, разумеется. Кого же ещё? Она прекрасный козырь, молода, сильна и будет покорной женой. Я об этом позабочусь.
— Но она не девственница! — ухватилась за последнюю соломинку Эмма, понимая, что тонет. — И твой племянник…
— Это не помеха. Стоит ей принять обет Благочестия, как она приравняется к чистой деве. Поэтому мне и нужна твоя помощь. Ты найдёшь слова, чтобы убедить девчонку.
— Но она по уши влюблена в…
Тагир раздражённо пожал плечами и усмехнулся:
— Так ещё проще: не заметит ловушки. Просто скажи ей, что для того, чтобы выйти замуж за Дракона, нужен обет. Это даже не будет ложью.
— А как же Марк?
— Он молод, у него всё ещё впереди. Если ему так не терпится жениться, пусть возьмёт мою дочь. Красивая, скромная, чистая. Идеальная партия для младшего сына.
— Бересия? — машинально спросила Эмма, плохо понимая, что происходит.
— Нет, другая. Селена, дочь ундины. Это большая честь для любого — жениться на моей дочери, пусть ценит.
Эмма поднялась с дивана и подошла ближе, так и не решившись посмотреть Тагиру в глаза. Она понимала, что либо скажет всё, что думает сейчас, либо в следующий раз Дракон не станет терять время на излияния подруги.
Робеть ректоресса не привыкла:
— Ты понимаешь, что я не могу и не хочу этого делать? — спокойно сказала она, вперив взгляд в противника.
Дракон вздрогнул и виновато опустил глаза, чтобы через мгновение вернуться снова таким, каким Эмма его и помнила: высокомерным и холодным Истинным, сознающим свою божественную правоту во всём и всегда.
— Понимаю.
Ёмким словом было сказано многое, оно прозвучало как окончательный приговор.
— Я надеялась, что когда-нибудь ты позавёшь замуж меня. К чему тебе молодая девчонка без роду и племени?
— Я не обязан тебе докладываться, но в знак нашей дружбы, — Тагир выразительно помолчал и продолжил: — так и быть, объясню. Молодая — значит, здоровая и сильная, простодушная и покорная. Я не собираюсь тратить остаток дней на распри и запугивания жены. Пришлая не имеет родни, способной строить козни, она не будет жаловаться им, а они в свою очередь, надоедать мне. Зеркальная укрепит мой род и подарит сыновей. Ты же, Эмма, при всём совершенстве и древней крови, ни то, ни другое, ни третье!
“Что ж, — подумала она. — Так и есть”.
— То есть, мы больше не сможем видеться?
— До свершения помолвки всё останется как прежде. А дальше — долг обязывает забыть вход в твою спальню. Очень жаль.
Тагир насупился и помрачнел. Эмма ему верила: Драконы слишком самоуверенны, чтобы лгать и плести интриги, они полагают, что остальные почтут за благо и великую честь быть полезным их расе. Четвёртый Драк не был исключением, но от этого не становилось проще и болело не меньше.
Между бровями мужчины углубилась морщинка, словно черта, разделившая мир на до и после. Эмма почувствовала на языке терпкий вкус осенних ягод, предвещающий близость холода. Богине не сложно видеть конец там, где иные наслаждаются разгаром лета.
Ректоресса медленно отошла к дивану и снова села так, чтобы на лицо падала густая тень абажура. В голове было пусто и тихо, ни единой мысли или звука. Казалось, даже сердце, безупречно работавшее много столетий, замолчало, устав от одиночества.
Эмма прикрыла веки и затихла, скрестив руки на груди. Хотелось замереть, да так и остаться: ни живой, ни мёртвой. Подобным образом Бригитты восстанавливали силы и залечивали любые раны, но ректоресса пользовалась приёмом нечасто, боясь проспать слишком долго по меркам народов, населяющих Дольний мир.
Однако теперь всё это стало неважным.
Замкнувшись в себе, она еле услышала стук двери. Одиночество стало полным, но больше не могло её задеть.
Глава двадцать девятая. Желания подруг
Далида вернулась, но замкнулась в себе. Соседка подолгу просиживала на кровати, поджав под себя ноги, и молчала, изредка улыбаясь. Перед ней стояла полупустая тарелка с пирожными.
В такой позе её и нашла Ада, вернувшись с занятий. Девушка сначала кинулась к вновь обретённой подруге, обняла её и заплакала, не стесняясь слёз. Разлука помогла понять, насколько Аде близка бывшая суккуб.
И дело вовсе не в осиротевшей комнате, где ранее силами Далиды поддерживался идеальный порядок. Ада с гордостью сообщила, что почти превзошла подругу в мании уборки: девушка отвела каждой вещи своё место и не позволяла пыли скапливаться на письменных столах. На самом деле, ритуал помогал скоротать время и унять грызущую тревогу.
Далида радостно закивала, и по её сияющим глазам было видно, насколько она рада видеть Аду и узнать, что та по ней скучала.
— Не стоило так волноваться, — пожала она плечами, мягко уйдя от вопросов, сводящихся по сути к одному: где она так долго пропадала. — Мне надо будет снова отлучиться.
— Опять исчезнешь на неделю? Как хочешь, но я пойду с тобой.
— Нет! — Далида решительно встала, её пухлые губы превратились в узкую линию. — Тебе нельзя!
— Да что такое происходит?!
Ада подошла к Далиде и обняла её, подруга ответила лёгким похлопыванием по спине и, отстранившись, заглянула Аде в глаза:
— Прости, что я пока не могу тебе всё рассказать, даже намекнуть не получится. Всё поменялось, и в первую очередь я сама. Сейчас мне надо уйти, но к вечеру вернусь. Обещаю.
— Пропустишь занятия?
Далида отвела глаза.
— Когда ты думаешь уходить?
— Сейчас, только переоденусь.
— Нет. Я про институт. Ты ведь решила бросить Кломхольм?
— Не сейчас, — Далида отошла к окну, отодвинула занавеску и, простояв с минуту, вглядываясь вдаль, на зелёный луг, вернулась. — Если всё получится.
— Я поняла! Ты решила выйти замуж? Только не уходи от ответа, пожалуйста!
Далида тяжко вздохнула, словно сожалела о своём решении:
— Нет! Пока не собираюсь. И больше ни слова об этом!
Далида быстро переоделась в своё любимое платье до колен, прикрыв глубокий вырез тёмной шалью. Это было настолько необычным для подруги, стремящейся оголить как можно больше тела, что Ада не удержалась и спросила:
— Ты какая-то другая?
— Глупости! Просто в моей жизни скоро начнётся новый период. Я на это надеюсь, — улыбнулась Далида и выскользнула за дверь.
Вернулась она поздно вечером. Ада уже легла в постель. Густая паутина дрёмы, оплетающая разум, вмиг разлетелась на тоненькие нити. Далида была не одна.
— Пр-риветствую! — произнёс катравый голос.
Ада подскочила и, накинув на себя халат, включила свет, другой рукой приглаживая разметавшиеся во время сна кудри.
Далида стояла у двери и покатывалась со смеху. Девушка осторожно поставила на пол золочённую клетку.
— Что делаем? — продолжил беседу сидящий в клетке серо-красный попугай, размером с откормленного гуся. Он склонил набок голову и взглянул на Аду голубым глазом, в котором читалась подозрительность.
— Это что за жар-птица? — спросила Ада, разглядывая диковинку.
— На себя посмотр-ри! — тут же фыркнул попугай и насупился, взъерошив перья на шее.
— Знакомься, мой питомец! — подавив смех, ответила Далида. — Саймон.
— Спор-рно!
— Помолчи! — прикрикнула подруга.
Ада подошла ближе и села на корточки, чтобы получше разглядеть птицу.
— Я выклюю вам глаза и улечу на свободу! — пафосно заявил попугай, продолжая сидеть на жёрдочке.
— Милаха, однако! — с опаской заметила Ада. — Где ты его взяла?
— В лавке Витора. Он не опасен.
— Кто? Дубовик? По сравнению с этим Саймоном, должно быть так и есть.
— Да я про птицу! Давно о таком дерзком мечтала. Говорят, его поймали далеко на юге, в Эльсиде.
— Грязные оккупанты! — птица взмахнула крыльями. Даже просторная клетка была мала для него.
— Ой, бедняга! Тебе тесно. Завтра же куплю новую, после занятий.
— Всё-таки решила ходить? Правильно.
— Конечно! Мало ли как пойдёт! — вздохнула Далида, ставя клетку поближе к окну.