И вот когда я закончил прикидочный расчет мучений для главного виновника моего нехорошего настроения и перешел к отработке частностей, в дверке моих «апартаментов» что-то звонко щелкнуло, и она медленно откатилась в сторону.
За ней стоял один из вчерашних монахов вместе со своей обворожительной улыбкой. Он быстро обежал взглядом мою комнатушку, несколько минут рассматривал меня, а потом поинтересовался дружелюбным басом:
– Завтракать будешь?
– Я еще не ужинал… – не менее дружелюбно уточнил я, но он, видимо, не совсем меня понял:
– Так будешь или нет?
– Да, если у вас шведский стол… – высказал я еще одно уточнение.
– Какой стол?! – опять не понял он меня.
– Шведский, шведский… – довольно раздраженно пояснил я.
Он пожал плечами:
– Стол у нас обычный, четырехугольный. Если тебе необходим какой-то особенный стол, то… придется обойтись тем, что у нас есть.
Я сполз со своего тюфяка, напялил свою замечательную шляпу и, состряпав презрительную рожу, бросил:
– Пошли, деревня!
Он посторонился, пропуская меня в коридор, и снова пожал плечами:
– Почему деревня?
– Потому что никогда шведского стола не видел!
– Небольшая потеря! – попытался он сохранить собственное достоинство.
– Да?! Так ты же не видел эту потерю! Как же ты можешь определить ее величину?!
Монах понял, что спорить со мной ему не под силу, и обиженно засопел.
Поскольку он шагал позади меня, я не преминул этим воспользоваться. Резко остановившись, я бросил через плечо:
– И не сопи у меня за спиной! Я этого не переношу!
Верзила не ожидал, что я так быстро заторможу, и ткнулся мне в спину. Чего я и ожидал:
– И не наступай мне на ноги!!! И нечего меня в спину толкать, у меня она не казенная!!!
Монах сделал шаг назад и вполголоса не то выругался, не то извинился.
«Вот теперь посмотрим, у кого настроение будет попорчено!» – злорадно подумал я, а вслух продолжал развивать тему «деревенщины».
– И откуда только такие дуболомы берутся?! Что такое шведский стол, не знают! Ходить нормально не умеют, вечно толкаются и на ноги наступают! Пыхтят за спиной, как перегретый самовар! Ну и работничков себе Епископ подбирает!
Поскольку я в запале все время прибавлял шагу, в конце моей тирады мы двигались уже довольно быстро. Именно в этот момент я снова остановился и, обернувшись, заорал:
– А еще рясу надел!!!
Здоровенный монах снова едва не налетел на меня, но успел перестроиться и шарахнулся в сторону. Стена, конечно, выдержала его напор, а вот сам монашек достаточно громко зашипел. Видимо, зашибся малость.
В общем, еще бы минут десять пути по подземелью и его лестницам, и мое настроение можно было бы назвать лучезарным, но в этот момент впереди показалась дверь, которая вела в отведенную для меня столовую.
Комнатка, немногим большая моей спаленки, была тесно заставлена маленьким столиком со стоявшим рядом с ним стульчиком. На столике был сервирован весьма скромный завтрак на одну персону. Прежде чем усесться на свое место, я критически обозрел выставленные яства. Яичница из трех яиц и двух кусочков желтоватого, плохо прожаренного сала, два тоненьких кусочка сероватого хлеба, один из которых был намазан какой-то буроватой грязью, являвшей собой разновидность местного джема, и высокий узкий стакан, на две трети наполненный желтой мутноватой жидкостью – не то соком, не то компотом с мякотью. В общем – полная мерзость!
– Так-так… – задумчиво протянул я. – Стол явно не шведский! Стол скорее американский! Не хватает только яблочного пирога и жареной индейки…
Мой провожатый никак не прокомментировал мое высказывание, хотя его сопение значительно усилилось. Я уселся на единственный в комнате стульчик и, придвинув к себе тарелку, понюхал ее содержимое. При этом и прошептал соответствующее заклинание.
Пахло это чудо поварского искусства совсем не изысканно, но вредных ингредиентов я в нем не обнаружил. Разочарованно вздохнув, я взял в левую руку тонюсенький кусочек хлеба, в правую предложенную мне двузубую вилку и ковырнул яичницу.
Аппетит, как оказалось, действительно приходит во время еды. А особенно он ко мне пришел, когда я, оглянувшись через плечо, увидел, какими глазами смотрит на мою яичницу сопровождавший меня монах. Можно было подумать, что передо мной стоит пудинг английской королевы!
Так вот, я съел все и даже выпил ту сладковатую бурду, что была налита в стакан. Самое большое удовлетворение я испытал, когда услышал за спиной горький вздох-стон разочарования. Этот жлоб надеялся, что после меня останется что-нибудь съестное! Фигу!!
Я тяжело поднялся из-за стола, громко рыгнул прямо в монашью морду и поинтересовался:
– Куда теперь пойдем?
– Теперь тебя хочет видеть Епископ… – с жестокой радостью сообщил мне монашек и снова приветливо улыбнулся.
– Ну?! Наконец-то! – обрадованно воскликнул я, чем привел монаха в полное замешательство. Судя по его растерянной физиономии, выходило, что радоваться встрече с Епископом мог только сумасшедший. К тому же я поспешил его подбодрить:
– И что же ты стоишь, милейший? Давай, давай, поспешай…
– Ты что, действительно совершенно не боишься? – изумленно пробасил он.
– Пусть меня боятся! – высокомерно ответил я, небрежно махнув рукой.
Монах повернулся и направился к выходу из столовой.
Теперь он шагал впереди, показывая мне путь, поскольку коридор, по которому мы шагали, начал ветвиться. И я не преминул этим воспользоваться! Широко вышагивая, я поминутно наступал ему на подол рясы или на стоптанные каблуки башмаков и при этом беззлобно ругался:
– Здоровый вроде мужик, а еле плетется… Ну смотри, опять споткнулся! Ты ноги-то поднимай, что как старик по полу шаркаешь! Да шевели ногами-то, шевели, что на месте стоишь! И ряску свою подшил бы, что ли, метет пол, как баба плохая, люди на ее подол наступают!
Через пару минут монашек мало что не бежал впереди меня, поминутно оглядываясь, чтобы оценить разделяющее нас расстояние.
Однако и это развлечение кончилось слишком быстро. Увлеченный погоней, я не заметил, как вслед за своим провожатым влетел в просторную приемную. Монах лихой рысью пересек помещение и спрятался от меня за маленьким столиком, притулившимся возле большого письменного стола секретаря.
А секретарь у Епископа был что надо! Жгучая брюнетка, с миндалевидным разрезом наглых глаз, тонким, несколько длинноватым носиком и ярко-алыми губами, подчеркивавшими матовую бледность щек. Не обращая внимания на вошедших столь странным способом посетителей, она спокойно продолжала полировать свои длинные холеные ногти. Только когда запыхавшийся монах натужно пробасил:
– Вот, доставил по поручению Епископа! – она оторвала свой взгляд от ноготков и посмотрела сначала на моего провожатого, а затем перевела свои глазищи на меня.
– Ага… Так это и есть наш знаменитый гость? – Ее голос был низким с хрипотцой, словно у заядлой курильщицы, а тон высказывания позволял думать, что Епископ вкупе с остальными местными мужиками притаились у нее под каблуком. Ох и не люблю я такой тон! Именно поэтому мне пришлось удивленно-равнодушно приподнять левую бровь, ледяным взглядом раздеть то, что было видно у девицы над столом, чуть разочарованно хмыкнуть и уже после всего этого произнести:
– Да, милочка, это и есть ваш знаменитый гость… И этот гость весьма разочарован хваленым местным гостеприимством…
Она попыталась независимо хмыкнуть, поняла, что хмык получился не очень, чуть покраснела, вскочила из-за стола и быстро направилась к двойным арочным дверям в углу приемной. Уже взявшись за витую бронзовую ручку, она обернулась, опять хмыкнула, и на этот раз вполне прилично, и, вильнув бедрами идеальных очертаний, исчезла за дверью.
– Ну все, – раздался рядом несколько успокоившийся басок монаха. – Теперь она тебя сожрет!
– Ничего, подавится… – ответил я спокойно, а про себя с некоторым удивлением отметил, насколько эта чернявенькая курильщица похожа на секретаря нашего проректора по хозяйственной работе Катьку Ермоленко. Такая же заносчивая хмыкалка и, наверное, такая же… поклонница Эроса.