Когда я вошел в дом, мать разговаривала с богатырем. Она суетилась, накрывала на стол. Он снял шлем и положил рядом с собой на лавку; я никогда не видел такой прекрасной вещи раньше, и внезапно вся наша с матерью изба показалась мне такой убогой и жалкой, что я чуть не заплакал со стыда.
— Да, я был в Киеве во время крещения, — говорил богатырь. — Что тебе сказать, Ксения? Даже самое благое дело можно испортить грязными руками. Возьми стеклянный кубок грязными пальцами — и ты испачкаешь его.
«Стеклянный! — подумал я горько. — Хотел бы я посмотреть на стеклянный кубок!» (Я никогда не видел стекла, только много слышал о нем, что оно прозрачное, как вода, и твердое, как лед.)
— Нет, князь Владимир сделал благое дело, но наша с тобой вера такова, что нельзя в нее загонять силком. Правда, говорят, что детей приучают битьем, но ведь это не всех детей. Ты же не била своего сына?
— Никогда! — сказала мать с гордостью.
— Вот видишь… — Он потер лоб. — Не знаю, не знаю, не радостное это было крещение. Я-то к тому времени уже давно носил крест на груди, и, когда его вешали на кого-то насильно, — нет, это не по мне.
Я робко присел в углу, словно это был вовсе не мой дом. Богатырь будто не замечал меня.
— Давно ты живешь одна?
— Я не одна, я с сыном. Постой, а откуда ты узнал?
— Не так трудно, не так трудно. — Он засмеялся. — Ведь я все же не песняр, не бродяга… Добрыня никогда не видел отца?
— Видел, но не помнит его. Четырнадцать лет назад мой муж утонул в озере. С тех пор мы вдвоем. Я знаю травы… живем.
— Ты знаешь не только травы. Сыну ворожила?
Мать испуганно вздрогнула и покачала головой.
— Да, трудно ворожить своим… Да и не стоит: о будущем своих лучше ничего не знать… — Он обернулся на шепот за стеной: — Темно, все окно загородили…
— Ждут — ты выйдешь, поговоришь.
— Они будут ждать долго, а потом уйдут, а затем будут рассказывать, что я о чем-то совещался с тобой. Что я приезжал к вам. А впрочем, — он вдруг посмотрел на меня, — может, я и правда к вам приехал? Ведь зачем-то же я завернул сюда, что-то же меня привело к вашему порогу.
Мать посмотрела на него, на меня и вдруг вся сжалась, как будто поняла что-то. Я еще ничего не понял. Она смотрела в пол, потом медленно, как будто у нее не осталось сил, поправила волосы и села. Что она думает, что с ней, спрашивал я себя, но по молодости и по глупости не знал ответа. Зато я хорошо запомнил это мгновение, и даже теперь, через много лет, я вижу фигуру своей матери в этот момент: свет падает на нее из окна слева, серебрит ее контур, она опустила глаза, но как будто говорит мне что-то, а я не слышу…
— Ты когда-нибудь держал меч в руках, Добрыня? — неожиданно спросил богатырь.
— Нет.
— На, попробуй. — Он вытащил сверкающее лезвие из ножен.
Мать пристально смотрела на меня, как будто хотела что-то сказать.
— Не хочу. Это не мой меч.
— Но ты же никогда не держал в руках меча! А этот меч чего-нибудь да стоит. Возьми!
— Нет.
— Показать тебе волос Змея? Он достался мне не просто так. Змей был совсем рядом.
— Нет. — Мать смотрела на меня так же внимательно.
— Тогда я покажу его ребятам на улице… Это удивительный волос. В нем есть своя Сила.
— Пускай.
— Послушай, Добрыня, попробуй прижать мою руку к столу — я вижу, ты силен не по годам.
— Нет.
— Что же ты все «нет» да «нет». Я думаю, ты меня одолеешь.
— Я не буду.
— Ты боишься? Ты стесняешься, как красна девица!
— Думай что хочешь, богатырь.
Он нагнулся и заговорил вполголоса:
— Хочешь, я научу тебя Силе? Немного, столько, сколько ты сможешь вобрать. Но для тебя это будет большая Сила. Она будет больше Силы твоей матери. Ни у кого в округе не будет такой Силы.
— Не хочу… Не хочу брать то, что не принадлежит мне… по праву.
Он расхохотался:
— «По праву»! Я уеду отсюда, и уже никто и никогда не научит тебя ничему, по праву или не по праву, и ты останешься таким же, как все. А я могу научить тебя сейчас многому.
— Нет.
— Ну и как же ты собираешься жить, Добрыня? Тебе не нужен меч, тебе не интересен волос Змея, тебе не нужна даже Сила!
— Я буду пахать землю… ловить рыбу…
— Пахать? Не смеши меня! Ты создан не для этого! И ты отказываешься овладеть тем, для чего ты предназначен?
Я впервые посмотрел ему в лицо:
— Я предназначен жить как все. Мне ничего не нужно.
— Хорошо… Сейчас я уеду от вас. Я оставлю тебе талисман — он принесет тебе счастье в той жизни, которой ты хочешь жить.
— Не надо.
— Что, ты не веришь в талисманы?
— Верю.
— Так что же?
— Нет.
— Почему?
— Я не хочу.
— Ты как маленький ребенок. Почему — нет?
— Я не знаю.
Он смотрел уже не на меня, а на мою мать.
— Что скажешь, Ксения?
Мать молчала. Он поднялся. Надел шлем. Поправил меч:
— Поехали, Добрыня?
Я смотрел на мать. Мое лицо горело. Я молчал. Впервые я столкнулся с тем, что молчание можно ощущать. Оно было — как стог сена, как лес даже, может быть. Мать молчала. Я смотрел на нее. Она смотрела в сторону.
— Мама…
— Я знала, что однажды так все и кончится, Добрыня… Я не гадала тебе, но я видела по твоему лицу, что ты не останешься здесь… Нет, не останешься… И я боялась, что ты уйдешь незнамо куда и пропадешь. С ним ты не пропадешь. Я верю ему. Я… я не хочу, чтобы ты уходил. Но я знаю, что ты так или иначе уйдешь. Лучше, чтобы ты ушел так. Сразу. Чтобы я… плакала Уже потом. Это нельзя, чтобы я совсем не плакала.
Богатырь скажет тебе: материнские слезы — Божьи слезы. Сына Богородицы распяли. А ты всего-навсего уходишь. Ты только… не забывай меня. Она умолкла. Богатырь поднялся:
— Бог будет с тобой, Ксения. И Добрыня будет с тобой. Ты действительно не можешь его удержать. Ты знаешь, что ты родила не простое дитя, что ему суждено что-то другое, чем просто покоить твою старость и родить тебе внуков. Помни: Бог будет с тобой. И Добрыня вернется. Он будет часто возвращаться, я знаю. Где бы он ни был, с кем бы он ни был, его сердце будет с тобой. И ты будешь чувствовать это. Не надо собирать его в дорогу. Пускай он уйдет так. Так будет легче.
В каком-то оцепенении мы вышли во двор. Богатырь седлал коня. Толпа стояла за плетнем. Слезы душили меня. Но я ничего не мог с собой поделать. С собой — или с чем-то иным, много выше и сильнее меня? Не только жажда иной доли звала меня. Я боялся смотреть на мать. А она смотрела на меня во все глаза, словно из меня в нее должна была перелиться Сила.
— Я готов, Добрыня. Прощай, Ксения. Я виноват перед тобою.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});