Читать интересную книгу Слуга царю... - Андрей Ерпылев

— Предатели! — раздраженно буркнул Борис Лаврентьевич, поднимаясь из кресла и начиная расхаживать взад и вперед. — Никогда не доверял я этому полудикому степному воинству. Тоже мне «последние рыцари»… Что флотские?

Фон Лангсдорф сокрушенно развел руками: экипажи базировавшихся в Кронштадте и Ревеле военных кораблей придерживались примерно тех же взглядов, что и гвардия с большей частью армии.

— Но полиция, — ни к селу ни городу заявил он внезапно, — повсюду блюдет порядок неукоснительно. Светлейший уже переключил свое внимание.

— Иностранцы? — Вопрос адресовался министру Бочаренко. — Ноты, протесты, поддержка?

Толстяк пожевал губами, собираясь с мыслями, и ответил:

— Пока никаких тревожных сигналов из иностранных посольств и консульств не поступало. Не заметно также приготовлений посланников и их подчиненных к срочному отъезду из Санкт-Петербурга…

— Я, на свой страх и риск, приказал утроить караул вокруг всех посольств, находящихся в тревожных районах, — не то похвастался, не то поспешил оправдаться обер-полицмейстер, но Челкин не удостоил его даже взглядом, отчего он обиженно замолчал.

— Вчера вечером, еще до волнений правда, поступила нота протеста от Саксен-Хильдбургхаузенского посланника, — добавил Бочаренко. — Но я посчитал, что требование немедленного освобождения и дипломатического иммунитета для князя Бежецкого может подождать до утра…

— Пустое, — отмахнулся Борис Лаврентьевич. — Благоверная нашего инсургента чудит… Посидит ее муженек в крепости, не цаца какая…

— А что, действительно бунтовщиками верховодит его абсолютный двойник? — обернулся он к фон Лангсдорфу, мгновенно позабывшему обиду, видимо вспомнив что-то важное. — Насколько верна эта информация?

— Взятые в плен инсургенты… бунтовщики, — поправился барон, уловив изменения в тоне светлейшего, произошедшие после благоприятных известий из иностранных посольств, — утверждают в один голос, что это именно он, и никто иной…

— Бред, фантасмагория… Это непременно происки моих врагов из Таврического дворца. Срочно подготовьте телевизионное сообщение, опровергающее все злонамеренные слухи и домыслы. Снимите настоящего Бежецкого в каземате крепости и продемонстрируйте всем. По всем каналам! А этого самозванца сразу же по пленении— ко мне! Разберемся, тот ли это Бежецкий и Бежецкий ли вообще…

Откуда-то издалека донесся мощный, но приглушенный расстоянием взрыв, заставивший жалобно вздрогнуть стекла, а всех присутствующих в зале замолчать.

Челкин помотал головой, будто отгоняя наваждение, и продолжил:

— А что у нас с Думой, господа?..

25

— Что-то не нравится мне это…

Неожиданное препятствие в виде многокилометровой автомобильной пробки возникло, когда до цели оставалось рукой подать. Подобно десяткам обладателей разноцветных авто, откатив свой «Руссо-Балт-Вездеход» на обочину Московского шоссе, друзья, притихнув, пережидали армейскую автоколонну, серо-зеленой змеей неторопливо вливавшуюся в Санкт-Петербург, темной громадой нахохлившийся в нескольких километрах отсюда под исходящим зноем бесцветным небом.

— Похоже, страсти за время нашего путешествия изрядно накалились. — Петр Андреевич опустил стекло со своей стороны, и в прохладную кондиционированную атмосферу автомобильного салона широким потоком хлынул раскаленный, несмотря на ранний час, воздух, отвратительно воняющий бензином, резиной и еще бог знает чем техническим. — Не к теще же на блины армейцы собрались? Да еще с таким эскортом…

— Точно, — встрял Берестов, сосредоточенно шевелящий губами, будто пересчитывая про себя крытые защитного цвета брезентом армейские грузовики. — Такой компанией ни на блины, ни по грибы не ездят.

Вслед за кавалькадой грузовиков потянулись приземистые гусеничные машины, ощетинившиеся расчехленными орудиями и размалеванные камуфляжными разводами. Их было много, очень много…

— Ого! — обернулся к спутникам Чебриков. — Новгородскую бригаду подтянули. Смотрите, Владимир Довлатович, на борта бронемашин!

— Да вижу я, вижу, — ответил Бекбулатов. — Их эмблема мне хорошо знакома… Меня больше беспокоит, что все питерские радиостанции молчат с самой ночи. Я уже весь диапазон проверил: Москва, Варшава, Гельсингфорс в полном порядке, а на петербургских частотах один треск да шипение. Говорил я вам, Петр Андреевич, что непонятица эта мутная с безвластием долго не протянется…

Чебриков не стал возражать, также как парой часов раньше решил не посвящать товарищей в то обстоятельство, что поминальник его тоже не подавал признаков жизни — явление само по себе неординарное.

Двухдневное путешествие трех спутников, проходившее без сучка без задоринки, затормозилось в нескольких километрах от финиша, натолкнувшись на непреодолимое препятствие.

По трезвом размышлении решили отправиться в Санкт-Петербург не на поезде или тем более самолете (что было сопряжено с опасностью разоблачения Берестова и Бекбулатова, не имеющих, естественно, никаких документов), а на автомобиле Чебрикова, к счастью, мощном и просторном, к тому же вызывавшем у встречных дорожных полицейских законное почтение. Войцеха оставили «на хозяйстве», не рискнув брать с собой это нелепое создание, грозящее превратиться на заключительном отрезке путешествия в нешуточную проблему. Впрочем, тот, пресыщенный приключениями, особенно и не рвался к новым, закопавшись с головой в книжные сокровища, собранные под крышей чебриковского дома. За то, что он умрет во время их отсутствия с голоду, путешественники не опасались, так как граф сдал его с рук на руки своей «экономке», весьма, кстати, симпатичной и далеко не старой особе, рекомендовав своим дальним родственником из Австрийской Польши, совсем не понимающим по-русски. Единственное, чего опасались и хозяин, и его гости: как бы рассеянный историк не спалил дотла по своей феноменальной невезучести жилище графа…

Следом за бронетранспортерами снова потянулись грузовики, и, казалось, конца и краю им не будет.

— Все, ждать смысла нет! — завел наконец двигатель граф, осторожно, по самому краю обочины, под негодующую какофонию клаксонов, выруливая из пробки в обратном движению направлении. — Тут мы ничего не дождемся, да и прорываться с парадного хода в город не имеет смысла: там, без сомнения, многослойные полицейские заслоны выставлены, чтобы таких, как мы, отфильтровывать. Ничего себе компания подобралась: сумасшедший отставной жандарм да два беспаспортных бродяги!

— Что же теперь? Обратно?..

— Почему обратно? Две с половиной тысячи верст прокатились, а теперь обратно? Не-э-эт, мы зайдем с черного хода! Где-то здесь должен быть проселок…

На проселок, ведущий к одной из известных графу верных лазеек в Северную Пальмиру, свернули километрах в полутора от начала пробки, но воинская колонна все никак не кончалась, в ней чередовались то грузовики, то бронемашины, колесные и гусеничные, то танки. На разной высоте по направлению к городу то и дело проносились хищные пятнистые туши боевых вертолетов, напоминающих рыщущих в поисках поживы стервятников…

* * *

Автомобиль медленно катился по улице вымершего города, слепо взиравшего на пришельцев плотно зашторенными глазницами. Только иногда мелькало за каким-нибудь из стекол белое лицо и тут же скрывалось из вида.

— Стоп, ваше сиятельство! — скомандовал Бекбулатов, завидевший прозрачный колпак над телефоном-автоматом, приткнувшимся у стены какого-то явно казенного учреждения. — Я отлучусь на минуточку…

Где-то далеко, на пределе слышимости, раздавалась частая стрельба, треск очередей — сухой стрекот автоматов и более отрывистый лай крупнокалиберного пулемета, иногда бухали взрывы. Не хватало только воя сирен, окон, заклеенных крест-накрест полосками бумаги, да сваренных из рельсов противотанковых «ежей» на проезжей части…

— Как в блокаду… — пробормотал Сергей Владимирович, вспоминая виденные им десятки раз в разных кинофильмах сцены военного Ленинграда и чувствуя, как сжимается сердце.

— Что вы сказали? — обернулся к нему через плечо Чебриков.

— Да вот, блокаду вспомнил, — промолвил старик, припомнив, как ротмистр расспрашивал его еще в то, прошлое, знакомство об истории страны. — В Отечественную…

— Какую Отечественную? — переспросил, как раз в этот момент распахнувший свою дверцу Бекбулатов. — Восемьсот двенадцатого года, что ли?

— Нет, Владимир Довлатович, — ответил за Берестова граф. — В мире господина Берестова, который вы проскочили транзитом, была и другая Отечественная война, вторая. Там ее называют Великой. К слову сказать, князь, она действительно была великой… С той, про которую вы вспомнили, и не сравнить. Четыре года сограждане Сергея Владимировича воевали… Хотя Москву все-таки не сдали.