– Господа, я так счастлив сегодня, не может быть на свете другого человека счастливее меня! – говорил он.
Приход Тургенева остановил игру в преферанс, за которым сидели Белинский, Боткин и другие. Боткин стал приставать к Тургеневу, чтобы он поскорее рассказал о своем счастьи, да и другие очень заинтересовались. Оказалось, что у Тургенева очень болела голова, и сама Виардо потерла ему виски одеколоном. Тургенев описывал свои ощущения, когда почувствовал прикосновение ее пальчиков к своим вискам. Белинский не любил, когда прерывали игру, бросал сердитые взгляды на оратора и его слушателей и, наконец, воскликнул нетерпеливо:
– Хотите, господа, продолжать игру, или смешать карты?
Игру стали продолжать, а Тургенев, расхаживая по комнате, продолжал еще говорить о своем счастьи. Белинский поставил ремиз и с сердцем сказал Тургеневу:
– Ну, можно ли верить в такую трескучую любовь, как ваша?
Любовь Тургенева к Виардо мне тоже надоедала, потому что он, не имея денег абонироваться в кресла, без приглашения являлся в ложу, на которую я абонировалась в складчину с своими знакомыми. Наша ложа в третьем ярусе и так была набита битком, а колоссальной фигуре Тургенева требовалось много места. Он бесцеремонно садился в ложе, тогда как те, кто заплатил деньги, стояли за его широкой спиной и не видали ничего происходившего на сцене. Но этого мало; Тургенев так неистово аплодировал и вслух восторгался пением Виардо, что возбуждал ропот в соседях нашей ложи.
В. Колонтаева:
До знакомства с г-жою Виардо <…> Иван Сергеевич не был знатоком музыки, но после того в нем явилась страсть к музыке, которая, как известно, и не оставляла его до конца дней. Г-жа Виардо, как о ней отзывался Иван Сергеевич, была женщина с выдающимся умом, с большим талантом и многосторонним образованием: она знала в совершенстве пять или шесть языков, превосходно играла на фортепиано и рисовала. Ее увлекательный дар слова и любезность делали ее украшением и душой лучшего московского общества, но ей недоставало знания русского языка, а между тем, по желанию московской публики, ей предстояло петь на сцене русские песни и романсы. Тогда Иван Сергеевич предложил ей свои услуги. В качестве учителя русского языка он почти ежедневно являлся к ней на урок. Варвара Петровна с неудовольствием и досадой выслушивала похвалы своего сына г-же Виардо. В то время в Москве была очень богатая невеста, девица С-ва, и Варвара Петровна желала, чтоб Иван Сергеевич на ней женился, но желания матери не осуществились…
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
Обманутая надеждой на блестящую партию старшего сына, Варвара Петровна отдалась мечте о блестящей партии для Ивана Сергеевича и поэтому ревностно охраняла его холостое положение.
Когда на петербургской оперной сцене появилась блестящей звездой певица Полина Виардо-Гарсиа и Иван Сергеевич сделался одним из самых восторженных ее поклонников, то Варвара Петровна принимала это поклонение за увлечение выдающимся талантом Виардо. Она была вполне уверена, что тут истинной любви и серьезных от нее последствий, всем теперь известных, не было и не будет.
Варвара Николаевна Житова:
Перед отъездом Ивана Сергеевича за границу, в 1846 году, в Москву приезжала г-жа Виардо.
Она давала концерт. Варвара Петровна знала уже о привязанности сына к семейству Виардо и конечно не любила его, но слушать артистку поехала. Концерт был утренний. Приехав домой, она очень рассердилась за то, что Иван Сергеевич к обеду не вернулся. Сидела она все время насупившись и не произнесла ни слова. К концу обеда она сердито стукнула ножом по столу и, будто сама с собою говоря, ни к кому не относясь, сказала:
– А надо признаться, хорошо проклятая цыганка поет!
1848.
В революционном Париже
Петр Алексеевич Васильчиков. Из дневника:
3 февраля 1854 г. Тургенев у сестры в прошедшее воскресенье рассказывал свои впечатления во время 15 мая и 24 июня в Париже. <…>
Уже недели за две до Июньского возмущения все ожидали его со дня на день, несмотря на это, все казались спокойны и веселы. Наконец, в первый день возмущения прачка, принеся белье, рассказала Тургеневу, что строят баррикаду на boulevard St. Denis. Тургенев тотчас пошел туда (он сам жил на boulevard des Italiens), на бульварах толпа, веселость и беззаботность непомерная, магазины и лавки все отперты. Только уже не видно было экипажей по приближении к месту, где была баррикада. Тургенев подошел к тому месту, где стояла уже готовая баррикада, на ней блузники с ружьями и знаменами с надписями (La République démocratique et sociale ou la mort. Vive la république démocratique et sociale[28]).
Иван Сергеевич Тургенев:
С начала ничего особенного не было заметно. Те же толпы народа перед открытыми кофейными и магазинами, то же движение карет и омнибусов; лица казались несколько оживленнее, разговоры громче и – странное дело! – веселее… вот и все. Но чем дальше я подвигался, тем более изменялась физиономия бульвара. Кареты попадались все реже, омнибусы совсем исчезли; магазины и даже кофейни запирались поспешно – или уже были заперты; народу на улице стало гораздо меньше. <…>
Но вот впереди, криво пересекая бульвар во всю его ширину, вырезалась неровная линия баррикады – вышиною аршина в четыре. По самой ее середине, окруженное другими, трехцветными, расшитыми золотом знаменами, небольшое красное знамя шевелило – направо, налево – свой острый, зловещий язычок. Несколько блузников виднелось из-за гребня наваленных серых камней. Я пододвинулся поближе. Перед самой баррикадой было довольно пусто, человек пятьдесят – не более – бродило взад и вперед по мостовой. <…> Мне все еще не верилось, несмотря на ожидания и предчувствия минувших дней, что дело примет оборот серьезный.
Петр Алексеевич Васильчиков. Из дневника:
Тургенев подошел к самой баррикаде в числе многих, и блузники разговаривали с ними. Подошел отряд национальной гвардии, начальник отряда стал переговариваться с инсургентами[29], и те, которые стояли между отрядом и баррикадой, должны были отойти в сторону. Между тем шум разговоров вокруг все продолжался; начальник воротился к своему отряду, и вдруг раздался неизвестно откуда выстрел. Воцарилась мертвая тишина, и все окна затворились. Вдруг из окон дома, стоящего наискосок, раздался залп, и несколько человек национальных гвардейцев повалились.
Иван Сергеевич Тургенев:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});