Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– А с Дзержинским бок о бок восемь лет проработала. До самой его смерти. Можно сказать, одна из тех, кто на заре революции чрезвычайку создавал. Она у меня – "Почётный чекист". Если не верите, могу знак показать.

Сообщение Тимофея повергло приятелей в шок. Трудно было поверить, что этот "божий одуванчик" создавал когда-то грозную ВЧК.

– Тимоша! Как не стыдно хвастать?! Товарищи Бог знает что подумать могут!.. Ничего я не создавала, я только безпризорниками занималась, – Елизавета Павловна засмущалась, но было заметно, что в душе она очень довольна. Но, чтобы скрыть свою радость, как всякий интеллигентный человек, решила перевести разговор на другую тему и обратилась к Ивану: – Какой у вас интересный цвет волос. Неужели натуральный?

Иван опять покраснел. На сей раз ещё гуще.

– Это он в целях конспирации себя изуродовал, – начал объяснять Семивёрстов. – Дело в том, что Владимир Александрович в данный момент находится во всесоюзном розыске, и, чтобы ввести меня в заблуждение, решил внешность свою категорически изменить. Но!.. Как видите, попытка эта оказалась не слишком удачной. С таким цветом волос можно только всеобщее внимание к себе привлечь, а о том, чтобы скрыться, речи быть не может. Но мы его простим, ибо опыта в парикмахерском деле у товарища Найдёнова никакого. Чем красили, Владимир Александрович? Неужто медным купоросом?!..

– Хной, – процедил сквозь зубы Иван. Никогда прежде не доводилось ему бывать в таком унизительном, в таком идиотском положении.

– Коварное средство! – не унимался Тимофей. – Не додержишь, бурый цвет получается. Передержишь – красный. Тут ювелирная точность нужна. Но ты особо не переживай, товарищ Найдёнов. Мы это дело поправить можем. Мой сосед Иннокентий, он тут через стенку живёт, классный парикмахер. Завтра мы его призовём и потребуем, чтобы он тебя обработал по высшему разряду и благообразие облику твоему вернул. Так что – будь спок! – как говорил палач приговорённому к отсечению головы, твоё дело в шляпе!..

И донельзя довольный собой снова захохотал.

Через полчаса, накормив мать жиденькой манной кашкой и напоив её крепким чаем, Тимофей оставил приятелей наедине с Елизаветой Павловной, а сам скрылся на кухне. Старушка, обрадованная возможности общения с живыми людьми, завела долгий разговор о своей родне по материнской линии. Из её рассказа выходило, что Иван Андреевич Крылов, наш великий баснописец, приходился ей троюродным дедушкой со стороны двоюродной тётки её матери, а бабушка Михаила Юрьевича Лермонтова – пятиюродной прабабушкой её двоюродной кузине от третьего брака второго троюродного дедушки её двоюродной тётки. Совершенно запутавшись в хитросплетениях родословной Изместьевых-Крыловых-Лермонтовых, Найдёнов и Богомолов настолько извелись, что с нетерпением ждали возвращения в комнату Тимофея. Тот ворвался с дымящейся чугунной сковородкой в руках, на которой аппетитно шипел царский омлет из дюжины яиц с ветчиной. Ну, разве можно было сравнить это роскошество с прогорклой тушёной капустой и сардельками подозрительносерого цвета, что оставили они в "Закусочной" на Колхозной?!.. И как потеплело на душе из-за того, что ужинали они за большим круглым столом под оранжевым абажуром с бахромой. "Совсем, как в детстве!" – подумал Алексей Иванович.

– Кстати, о конспирации, – Семивёрстов вытер рот полотенцем и в очередной раз разлил "Чапаева" по стаканом. – Последние годы Сталин в основном на ближней даче жил. Это по Минскому шоссе, за Поклонной горой. И, как тогда полагалось, на всём пути следования сталинского ЗИСа вдоль трассы стояли "топтуны". Наружная охрана то есть. А путь Иосифа Виссарионович от Кремля на дачу пролегал через Арбат. Улочка узкая, многолюдная. На ней "топтуны" сразу в глаза бросались. А тут ещё им всем по разнарядке выдали серые драповые пальто с пыжиковыми воротниками и такие же шапки. Одним словом, стали они все, как братья-близнецы. Берия увидел, в бешенство пришёл. Такой разнос учинил!.. "Вы бы, – говорит, – ещё погоны всем на пальто нацепили!.. Вместо того, чтобы спрятать сотрудников, напоказ выставляете?!.. Немедленно смешайте их с толпой!" "Как смешать, Лаврентий Павлович?" – спрашивает начальник охраны. Берия ещё пуще рассвирепел. "Посмотрите, как простые люди по улицам ходят! Кто с портфелем, кто с авоськой, а кто и коробку торта домой несёт!.." Начальник охраны от радости на седьмом небе оказался. "Всё!.. Понял, Лаврентий Павлович! Спасибо за ценное указание!" И на следующий день смешал топтунов с толпой: всем по коробке торта роздал!.. А вы что не смеётесь?.. Ведь смешно же… А?..

С кровати донёсся голос Елизаветы Павловны:

– Тимоша, я анекдот этот уже в сто двадцать пятый раз слышу!..

– Ну, и что?!.. Я их развеселить хочу, а они… Сидят, как на поминках.

Гости его и в самом деле сидели хмурые, и выражение их лиц было похоронное.

– Вы как хотите, а я выпью. С вами, друзья, от тоски засохнуть можно, а я вас к себе не за тем звал. Ну, будем здоровы! – он смачно выпил и, отправив в рот последний кусок омлета со своей тарелки, предложил. – Пойдём, покурим.

Они вышли из комнаты и по коридору направились в другой конец квартиры.

– Я сейчас вам главную достопримечательность покажу: свою берлогу… Осторожно, тут кованый сундук стоит, глядите, как бы штаны не порвать… Наш дом в середине девятнадцатого века построен, поэтому тут много разных сюрпризов. Теперь направо, и… мы почти у цели.

Они вошли в огромную кухню. Тут царил тот же полумрак, что и в коридоре, и от этого фигуры двух женщин у плиты на фоне ярко светящихся газовых горелок казались призрачными. Ирреальными.

– Бабоньки!.. Привет!.. Как мы себя ощущаем?

– Нормально, – буркнула та, что помоложе.

А та, что постарше, затараторила, как заведённая.

– Ой, Тимошенька!.. Ты что-то припозднился сегодня!.. Как ни зайду к Лизавете, а тебя всё нет да нет. Видать, работы много, да?.. Только о деле и думаешь!.. Ты гляди, сердечный, работа работой, а о себе тоже подумать надо, чай, не из железа сделанный. И мать цельный день одна… Я, правда её не бросаю… Вот гляди, морсу сварила клюквенного. Обратно пойдёшь, банку с собой прихвати. Пусть бедняжка напоследок порадуется, ведь не долго уже…

– Уймись, балаболка!.. – рассердился Семивёрстов, но так, больше для виду. – Не тебе, Марья, решать, какой срок матушке отпущен!..

– Ой, не мне!.. Ой, не мне!.. – тут же согласилась соседка. – А к тебе, я гляжу, гости пожаловали… Здравствуйте, товарищи дорогие!.. Откуда будете?..

– С кудыкиной горы, – оборвал её Тимофей и предупредил. – Вы с ней осторожней будьте: язык без костей, а уши – длинней заячьих. Всё-то ей знать надо!..

– И что ты такое говоришь, Тимофей Васильевич?!.. Товарищи неизвестно что подумают!..

– А тут и думать нечего. Всё и так ясно. Ты, Марья, стучи, но не так откровенно.

Молодая соседка презрительно фыркнула.

– А ты, Дуня, сегодня что-то не в настроении. Случилось что?..

– Ты, Тимофей, курить пошёл, вот и иди себе, а ко мне не лезь, – огрызнулась Дуня. – Неча зря приставать!..

– Ой, ой, ой!.. Какие мы сегодня недотроги!.. Зайдёшь попозже, я тебе настроение в один миг поправлю. Учти, у меня ветчина имеется… И кое-что ещё, и кое-что другое, о чём не говорят, чему не учат в школе, – и приобняв её за талию громко чмокнул в щёку.

– Отвяжись, сказала! – не любила, видать, она, когда к ней на людях с нежностями приставали.

– Милости прошу к моему шалашу! – Семивёрстов щёлкнул задвижкой и открыл едва приметную дверь в самом углу кухни, за которой скрывался совершенно исчезнувший в современных домах так называемый "чёрный ход".

– А знаете, почему он чёрным назывался?.. В дореволюционные времена по этой лестнице уголь для печей носили, чтобы буржуинов согревать, а теперь я здесь отогреваюсь, – Тимофей щёлкнул выключателем и осветил своё "убежище". – И в прямом, и в переносном смысле. То есть и душой, и телом.

Берлога Семивёрстова, действительно, была чудом коммунальной изобретательности. В углу лестничной площадки стоял топчан, покрытый лоскутным одеялом, на каменном полу лежал штопаный-перештопанный, но всё же настоящий ковёр; настольная лампа на бронзовой подставке в виде наяды или купальщицы, но с отбитой напрочь головой, украшала прикроватный столик, сооружённый из остатков ножной швейной машинки товарища Зингера; на одной стене висел сильно потёртый выцветший гобелен "Олени на водопое", на другой – полка с книгами, среди которых попадался и Пушкин, и Карл Маркс, и совершенно истрёпанный, зачитанный до дыр Зощенко; а на ступенях лестницы лежали вышитые крестиком диванные подушки разных размеров.

Красота, да и только!.. Богомолов в восхищении покачал головой, а Иван даже языком причмокнул.

– Что, нравится?.. Располагайтесь! – довольный самим собой и произведённым эффектом, Семивёрстов широким жестом гостеприимного хозяина указал своим гостям на топчан, а сам, соорудив из подушек некое подобие кресла, утонул в их разноцветной глубине.