Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Погоди, я самого главного не сказал… Но, чтобы душа твоя и в самом деле покойна была, не бери на себя нового греха: отпусти с миром Алексея Ивановича. Он к моим геройствам никакого отношения не имел и иметь не может. Согласен?

– Зря тревожишься. Я к твоему приятелю никаких претензий не имею. Пей! – и залпом опорожнил свой стакан, так и не чокнувшись с Найдёновым.

– Ну, спасибо, Тимофей Васильевич!.. Уважил! – улыбнувшись, сказал Иван. Затем тоже выпил, аккуратно поставил стакан на стол, встал, опустил руки по швам и ясно, отчётливо произнёс: – Я готов.

– Ты это о чём? – похоже, Семивёрстов не понял, что имеет в виду его сотрапезник.

– Мы, гражданин начальник, как?.. Пешком или на троллейбусе поедем?

– Зачем на троллейбусе?..

– Ведь тут до Лубянки рукой подать. Или вы спецмашину вызовете, чтобы, значит, с шиком на цугундер меня доставить.

– А тебе не терпится поскорее на нары забраться? – скривив губастый рот, попробовал пошутить Тимофей.

– Самое время, – в тон ему ответил Иван. – А то, как бы не припоздниться.

– Сядь! – гаркнул Семивёрстов. – И не мельтешись!.. Остряк-самоучка…

Иван опешил. Сел. Было видно, Тимофей что-то решает про себя…

Но что?..

– Ты бы лучше закусил сначала. Небось, целый день и чёрствой корочки во рту не было.

– Благодарствую, – Иван пристально глядел на него, ждал. – Что-то не хочется.

– И то верно. В этой отравиловке только самоубийцы жируют. Того и гляди, язву наживёшь или ещё чего… Похуже, – он брезгливо отодвинул от себя тарелку с недоеденной сарделькой, встал. – Ладно, пошли.

– Ну, Алёша, не поминай лихом!..

– С Богом, Ваня… С Богом!..

Друзья обнялись, трижды расцеловались.

– Чего это вы прощаться надумали?.. – расхохотался Семивёрстов. – Я разлучать вас пока не намерен. У нас с вами, друзья мои, одна дорожка.

– Как?! – возмутился Иван. – Ты же обещал!..

– Мало ли чего! – Тимофей был доволен произведённым эффектом. – "Обещалки" силы закона не имеют. Что глаза выпучил?.. За мной! – и направился к выходу.

Они вышли из "Закусочной" и, дойдя до угла, свернули налево в сторону Лубянки. На другой стороне улицы ярко горели витрины сретенского "Гастронома".

– Подождите меня, я мигом, – Семивёрстов перебежал дорогу почти перед самым капотом отчаянно сигналившего хлебного фургона и скрылся за дверью магазина.

Положение было явно "из ряда вон". Что делать?.. Как быть?..

– А может, рванём от него? – предложил Алексей Иванович.

– Ерунду городишь, – Иван был сильно раздосадован. – Теперь мы у него вот где, – и показал плотно сжатый кулак. – Пока он не знал, где я, ещё был какой-то шанс, а теперь… Нет, Алёшка, давай на Господа уповать и молиться, чтобы не оставил нас Своим попечением.

И "задержанные" принялись ждать своего "конвоира".

– Молодцы!.. Дёру не дали! – словно из-под земли перед ними вырос Семивёрстов. В руках у него были пакеты со снедью, из кармана шинели торчали горлышки бутылок. – Надо было продовольственные запасы пополнить. Ну вот, а теперь у нас полный ажур. Вы, кстати, как к "Кубанской" относитесь? Ни "Московской", ни "Столичной" не было. Всё выпили. Пришлось Чапаева взять. Видите, на этикетке мужик в бурке на лошаде скачет, так народ эту водку "Чапаевым" прозвал. По-моему, остроумно!..

Но сам не смеялся. Иван с Богомоловым тоже. Глядя на их хмурые, настороженные лица, Тимофей спросил:

– Вы чего носы повесили?.. Вперёд! – и зашагал размашистыми шагами дальше по Сретенке. Ошарашенные, ничего не понимающие приятели – за ним.

Во дворе большого серого дома, который стоял как раз напротив кинотеатра "Уран" вся троица вошла в первый подъезд, поднялась на четвёртый этаж и остановилась перед высокой дубовой дверью. Пока Тимофей доставал ключи, Алексей Иванович успел сосчитать, что в квартире № 7 проживало шесть ответственных квартиросъёмщиков: по числу кнопок электрических звонков, установленных по обе стороны дверных наличников. А сколько за этими кнопками проживало простых обывателей, даже предположить трудно. Московские коммуналки всегда многолюдьем отличались.

Огромный коридор весь был заставлен разнокалиберными ящиками и сундуками. На почерневших от времени стенах висели детские ванночки, картонные коробки и два двухколёсных велосипеда. Тут царил вечный полумрак: тусклая пятнадцатисвечовая лампочка не могла осветить всех его углов и закоулков. Из-за закрытых дверей долетали сюда обычные вечерние звуки: кто-то смотрел по телевизору "Клуб кинопутешественников", в другой комнате заходился в безостановочном плаче грудной ребёнок и мать, доведённая этим криком до отчаяния, остервенело баюкала его, из-за третьей двери доносилась монотонная привычная в этой семье ругань – очевидно, жена пилила своего незадачливого мужа.

– Прошу! – Семивёрстов распахнул одну из дверей, за которой оказалась самодельная крохотная прихожая, отгороженная от комнаты ситцевой занавеской. – Ноги вытирайте, как следует, чтобы не наследить, – и отодвинув занавеску, крикнул: – Мам! Я пришёл не один!.. Как ты?

Из комнаты послышался дребезжащий старческий голос:

– Всё хорошо, Тимоша!.. Ко мне Марьюшка раза четыре заходила. Всё хорошо, не безпокойся!

– Отлично!.. Я тебя сейчас кормить буду, – и обратился к друзьям. – Заходите, заходите!.. Не стесняйтесь, – и первым прошёл за занавеску.

В прихожей возникло маленькое замешательство. Уже одно то, что Семивёрстов привёл их к себе домой, вместо того, чтобы посадить под замок, было неожиданно и странно, но не это обстоятельство всерьёз пугало Ивана Найдёнова. Более всего на свете он боялся обнажить свою перекрашенную голову. Однако войти в дом и не снять шапку, этого он тоже позволить себе не мог. Вот и стоял, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, и затравлено глядел на Алексея Ивановича. Тот не выдержал и улыбнулся.

– Тебе хорошо смеяться! – трагическим шёпотом укорил друга Иван. – А мне каково?!..

– О чём шепчемся? – заглянул в прихожую Тимофей. – Не тушуйся, Володька!.. Раздевайся, проходи…

И к вящему ужасу Ивана стащил с его головы ушанку. Вместе с шарфом. Хохот, который сотряс стены коммуналки № 7 вслед за этим торжественным актом, можно было сравнить с обвалом в горах. Семивёрстов хохотал взахлёб, то взвизгивая, как поросёнок, то ухая, словно филин. От раскатистого баса он переходил к тонюсенькому тенору. Стонал, всхлипывал, рыдал!..

– Ой, не могу!.. Ну, учудил!.. Ох, умора!.. Мамонька моя!.. Герой-конспиратор!.. Помогите!..

– Тимоша!.. Что там у вас стряслось? – раздался из комнаты взволнованный старческий голос.

– Всё нормально, мама!.. Всё хорошо!.. Сейчас сама увидишь!..

Отсмеявшись, он взял приятелей под руки и повёл в комнату знакомить с матерью. Иван готов был сквозь землю провалиться.

На высокой пружинной кровати с никелированными шарами и завитушками лежала маленькая худенькая старушка. Розовое личико её, обрамлённое ореолом пушистых белых волос, покоилось на горе из трёх пуховых подушек.

– Вот, мам, познакомься: мои, так сказать, клиенты. Алексей Иванович Богомолов – церковный староста, а Владимир Александрович Найдёнов – беглый монах.

Старушка ласково посмотрела на гостей своего сына, кокетливо улыбнулась.

– Я поняла… Тимоша, конечно же, пошутил насчёт места вашей работы?

– Нисколько… Алексей Иванович, скажи.

– Ваш сын правду говорит, – подтвердил Богомолов, а Иван только головой кивнул и густо покраснел… До самых корней своих красных волос.

– Ах, как жаль!.. А я подумала, вы из цирка, – разочарованно протянула старушка.

Иван чуть не взвыл от такого тяжкого, а главное, незаслуженного оскорбления.

– Но всё равно, мне очень приятно. – Старушка опять ласково улыбнулась и в свою очередь тоже представилась: – Елизавета Павловна Семивёрстова. Это по мужу, естественно. А в девичестве я носила славную фамилию графского рода Изместьевых. Вы, наверное, слышали: мой прадед Ипполит Изместьев, генерал от инфантерии, был героем войны двенадцатого года?

Мужчины неопределённо пожали плечами, что с равным успехом означало "конечно, кто же Изместьева не знает?!", а так же "нет, первый раз фамилию эту слышим".

– Матушка моя известна не только принадлежностью к дворянской элите, – вмешался в разговор Семивёрстов. – Она у меня – самая настоящая революционерка!.. До шестнадцатого года эсеркой была, но потом с Машкой Спиридоновой разругалась и стала большевичкой. Ленина, как нас с вами, видела. И ходили слухи, но это, конечно, сугубо между нами, у них роман был… Самый настоящий. Да, да!..

– Тимоша!.. Как не стыдно?!.. Что ты говоришь?.. – она ругала сына, кокетливо улыбаясь.

Но сын никак на её реплику не прореагировал.

– А с Дзержинским бок о бок восемь лет проработала. До самой его смерти. Можно сказать, одна из тех, кто на заре революции чрезвычайку создавал. Она у меня – "Почётный чекист". Если не верите, могу знак показать.