Наконец проулок вывел его на широкую улицу, заваленную мусором. Несколько свиней-кейбабари (сплошь хрюканье и кривые бивни) боролись с анемичного вида грибожителями за какие-то отбросы. Свет поблек до темно-синего, став холоднее воздуха. Отдаленный призыв на молитву из Религиозного квартала доносился точно из-под воды, казался криками утопающих в пучине.
В дрожащем свете публичного фонаря Лейк разобрал название улицы — Саламандра, — но не смог найти его на карте. Долгое время, в темноте, прерываемой неравномерно стоявшими фонарями, он шел в полном одиночестве, изучая таблички и не находя ни одной из улиц на карте. Гоня от себя мысли о том, что, наверное, уже заблудился, он пытался решить, как лучше всего запечатлеть на холсте окружившие его тени.
Постепенно он осознал, что темнота, которая раньше хотя бы прерывалась светом фонарей, теперь приобрела дымчатый характер, и он вообще ничего не видит. Туман. Наползший с реки Моль туман. Лейк выругался, проклиная свое невезение. Сперва погасли звезды, закрытые грузом теней и тупой, крадущейся яростью тумана. Это был злобный туман, издевательский туман, проедавший небо и пространство между предметами, поглощающий саму ночь. От него пахло рекой: илом и черноватой водой, рыбой и болотами. Он катился через Лейка, точно тот и не существовал вовсе. И тем самым Лейк тоже становился эфемерным, ведь больше не видел рук и ног, не чувствовал ничего, помимо липкой влаги тумана, когда он льнул к нему, ложился на него. Он превратился в призрак. Он свободен. У этого прокаженного тумана нет реальности. И пока он в нем, реальности нет и для него тоже.
Заблудился и потерялся, поворачивает то направо, то налево в грязно-белой вате, не зная, продвигается ли вперед или идет по собственным следам. Свобода обратилась вдруг в страх, в страх перед неведомым, в страх опоздать. Поэтому, углядев впереди тусклый огонек, он пошел быстрее, забыв о препятствиях, запнувшись о которые можно подвернуть ногу и даже упасть.
Через квартал он вышел к источнику света: к высокой, закутанной в зеленый плащ фигуре ловца насекомых, державшего большое круглое стекло, к которому сверху был прикреплен раскачивающийся, словно буек, фонарь. Как и большинство ловцов насекомых, чье ремесло породил голод, этот тоже был худым, с костлявыми, но сильными руками. Стекло у него было таким большим, что ему приходилось держать его обеими руками в рукавицах, и, стремясь добраться до света, о него разбивались кузнечики, мотыльки, жуки и летающие муравьи.
Стекло играло роль липкой линзы в круглой медной оправе: когда оно наполнялось насекомыми, линзу снимали и убирали в мешок. Затем ловец вставлял сменную, и все повторялось сызнова. Когда он возвращался домой, улов осторожно снимали с линзы, потом варили, запекали или солили, а на следующий день эта снедь свисала на нитках с его пояса — уже на продажу. Сколько вечеров Лейк провел, связывая насекомых в связки особым узлом, которому научил его отец!
Он настолько погрузился в воспоминания и туман, что первой его мыслью было: этот человек и есть его отец. Почему бы и нет? Они оба стали бы призраками, вместе плыли бы в ночи.
Первые слова, с которыми он обратился к ловцу, были осторожными, — в дань уважения к собственному прошлому:
— Прошу прощения… Прошу прощения, сэр?
С медлительной грацией мужчина повернулся посмотреть на последний улов. Складки капюшона скрывали его лицо, оставляя на виду только длинный, похожий на серп нос.
— Да? — Голос у него был низкий и звучный.
— Вы не знаете, как пройти на Арчмонт-лейн? Моя карта никуда не годится.
Подняв костлявый палец, ловец указал куда-то вверх.
Лейк поднял глаза. Прямо над фонарем ловца висела табличка: «Арчмонт-лейн». Лейк стоял на искомой улице.
— А! Спасибо.
Но ловец насекомых уже убрел в туман, превратился во всего лишь тень под фонарем, но и та уже начала расплываться…
Отсюда найти дом 45 было сравнительно просто: в отличие от других подъездов слева и справа он почти не пострадал от времени и небрежения, и над дверью сверкал фонарь. Цифры «4» и «5» блестели золотом, дверь была выкрашена бордовой краской, ступеньки подметены, дверной молоток — близнец печати на конверте — и все пропитано запахом мыльной пены.
Ободренный такой чистотой, еще мысленно слыша шепоток совета Рафф, Лейк поднял молоток и опустил его — один, два, три раза.
Дверь чуть приоткрылась, изнутри хлынул свет, и на Лейка глянул безумный глаз, обведенный по краю чем-то запекшимся и красным. Глаз был нечеловечий, и в его черном зрачке отразилось искаженное лицо самого Лейка. Лейк невольно попятился.
Когда неизвестный заговорил, его голос прозвучал нереально, фальшиво:
— Чего вам надо?
— У меня есть вот это. — Лейк предъявил приглашение.
Жутковатый глаз моргнул.
— Что там говорится?
— Это приглашение на…
— Скорей! Наденьте маску! — прошипел голос.
— Маску?
— Ваш маскарадный костюм!
— Ах да! Извините. Минутку.
Вытащив из кармана резиновую маску лягушки, Лейк натянул ее себе на голову. По ощущению она была как скользкое желе. Ему было неприятно, что резина касается кожи. Когда он поправил маску так, чтобы хоть что-то было видно через отверстия в ноздрях лягушки, дверь распахнулась, открывая роскошный вестибюль и протянутую руку мужчины с фальшивым голосом. Его владелец стоял чуть в стороне, и Лейку, видевшему лишь то, что было прямо перед ним, пришлось ограничиться зрелищем манящей его руки в белой перчатке и шепотом «Входите же!». Он сделал несколько шагов вперед. Захлопнув за ним дверь, мужчина ее запер.
Впереди за стеклянными дверьми Лейку была видна лестница из полированного розового дерева и у ее подножия глобус на резном столике, ножки которого заканчивались львиными лапами. В подсвечниках по стенам мерцали свечи, в их водянистом свете было что-то религиозное. Слева он мельком увидел плотно стоящие книжные шкафы, к которым были придвинуты массивные столы, а справа открывалась гостиная с портретами по стенам. Лицо и табличку с подписью у каждого портрета закрывал черный креп: в результате со стен на него смотрела череда плечей и шей. Запах мыла поблек, сменившись слабым душком гниения и плесени.
Лейк повернулся к входной двери и открывшему ее человеку (надо думать, дворецкому) и увидел перед собой мужчину с головой аиста. Обведенные красным глаза, безжалостный клюв, тусклая белизна перьев на лице, которые сливались с поразительно белой шеей на худом, облаченном в черно-белый костюм теле.
— Вижу, вы уже одеты, — выдавил Лейк, хотя и был неприятно потрясен. — И, к несчастью, в естественного врага лягушек. Ха-ха. Но, возможно, теперь вы скажете, зачем меня сюда вызвали, мистер?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});