На третьем этапе духовного развития христианин приходит к глубокому осознанию могущества Божия, Его заботы о всех людях, проявляемой в Божественном промысле о них, и Божественного благодеяния, проявляемого в искуплении человека Христом. Перед Божиим всеведением и всевидением христианин предстает в священном страхе, но на первом месте должна быть любовь, возрастающая по мере познания Божиих благодеяний. Далее следует смирение, мысль о котором рефреном проходит по всей книге, поддерживая традицию монашеской духовности. Что же может служить большим проявленияем Божиего благодеяния, чем Христос, Спаситель? Поэтому во Христе и через Христа соединяется христианин с Отцом Небесным.
Окончательное оформление доктрина книги О подражании Христу находит в христоцентричной духовности, опирающейся на положение Священного Писания о том, что Христос есть путь, истина и жизнь (Ин 14:6). Совершенная покорность Богу поддерживается благодаря частым размышлениям о страданиях и смерти Господа; следование за Христом — это "царский крестный путь", соединение со Христом, радостно переживаемое в принятии святого причастия. Однако Фома Кемпийский не позволяет читателю забывать о том, что соединение со Христом означает также и соединение с Богом Отцом, и, разумеется, с Троицей:
Благословен ecu Отче небесный, отче Господа моего Иисуса Христа, что меня нищего вспомянуть удостоил Отче щедрот и всяческого утешения, хвалу Тебе воздаю, что меня, недостойного никакого утешения, обновляешь иногда своим утешением. Благословен еси присно и препрославлен со Единородным Твоим Сыном и со Духом Святым Утешителем во веки веков… Ей Господи, Боже Святый, возлюбити меня изволивший, когда придешь в сердце мое, вся внутренняя моя радостью возвеселятся. Ты слава моя и веселье сердца моего.[447]
ЖАН ЖЕРСОН
Если Герхард Грооте и Фома Кемпийский вели борьбу со спекулятивным мистицизмом "мирными средствами", проповедуя практическое богословие, лишенное теоретических Рассуждений, то Жан Жерсон, ректор Парижского университета, развернул борьбу с чрезмерным и ложным мистицизмом в области доктрины. Первым выступил против псевдомистиков, обратившихся к астрологии и к магии за пророчествами, его предшественник по университету Пьер д'Айли (1350–1420). К сожалению, д'Айли во многом испортил дело не только своей горячностью, но и принятием нравственных принципов Уильяма Оккама. Вкратце его позиция сводится к следующему: само по себе ничто ни верно, ни неверно; мораль всецело зависит от Божественной воли; следовательноы, нечто является греховным, только если Бог это запретил, а не потому, что нарушается вечный закон, данный в Самом Боге. Следовательно, вся мораль относительна, ибо дела Божий могли противоречить Его установлениям.[448]
Жан Жерсон (1363–1429) добился гораздо большего в очищении ортодоксального богословия духовной жизни, что отчасти объясняется его основательной подготовкой в области богословия, а отчасти — уравновешенностью его характера. Его доктрина исходила из таких источников, как Псевдо-Дионисий, св. Августин, св. Бернард, викторинцы, св. Альберт Великий, св. Фома Аквинский, св. Бонавентура и картузианец Хуго Балмский. Главные его труды: De theologia mystica speculativa et practica; De monte contemplationis и De elucidatione mysticae theologiae.[449]
Жерсон, признавая, как и Псевдо-Дионисий, что Бог познаваем апофатически, встает в оппозицию Рёйсбруку и рейнландским мистикам, по его мнению, впадающим в крайности. Спекулятивное богословие для Жерсона возникает в результате деятельности мыслительных способностей, направленной на выявление истины; мистическое же богословие — плод аффективной деятельности, объектом которой является благо; но и в первом, и во втором случае Бог в некоторой степени познаваем катафатически, по крайней мере, как Благо и как Истина. Кроме того, Бог и Его свойства, несомненно, познаваемы верой в божественное откровение. Точно так же объектом созерцания не всегда является Бог Сам в Себе, потому что иногда созерцающий должен посвящать размышление Христу, христианским добродетелям или конечной цели жизни.
Рассматривая вопрос о деятельной и созерцательной жизни, Жерсон утверждал, что не все христиане призваны к созерцанию, а потому величайшим заблуждением является попытка увлечь все души на этот путь. Многие христиане в силу своего характера или же в силу своих житейских обязанностей могут вести только деятельный образ жизни. Действительно, грешно было бы людям, обремененным обязанностями деятельной жизни (например, приходским священникам, церковным иерархам, родителям и т. д.), пренебрегать ими и сворачивать на путь созерцания. Этим людям тоже необходимо было бы погружаться в созерцание, однако их созерцательная деятельность должна, как правило, представлять собой только периодическое самоуглубление. Призванные же к созерцательной жизни не должны даже пытаться войти в созерцание, пока не пройдут достаточной подготовки; более того, им следует время от времени заниматься каким-нибудь физическим трудом или еще чем-то, поскольку никто не способен в этой жизни пребывать в созерцании постоянно.
Так как созерцающего ожидает особенно много искушений, то все призванные на этот путь обязаны иметь духовного наставника. Наставник же должен быть человеком не только знающим, но и идущим по тому же пути. В связи с тем, что мистиков обычно почитают, они склонны к ошибочным и даже абсурдным теориям больше, чем не столь благочестивые христиане. Некоторые, вроде бегардов, доходили до абсурда, полагая, что принадлежащие к мистическому союзу освобождаются от обязанности соблюдать божественные законы; отсюда вытекают и те возмутительные аморальные поступки, которые они совершали, ссылаясь на мистический опыт. Другие, путая естественные и сверхъестественные уровни, трактовали неуправляемое брожение страстей и чувственности как действие благодати и переживание сверхъестественного, а потому тоже очень быстро покорялись зову плоти. Третьи, склонные более к мыслительным спекуляциям, изобретали богословие, неизбежно приводившее их к крайнему идеализму или пантеизму, и многие из них, пораженные гордыней и высокомерием, отказывались от послушания Церкви и впадали в явную ересь. Наконец, отдельные заблудшие мистики впадали в квиетизм, который учит фаталистическому подчинению Божией воле, проповедуя при этом безразличие к спасению, пренебрежение молитвой и добрыми делами.[450]
Чтобы обойти указанные опасности, Жерсон составил перечень правил различения духов и оценки мистических учений. Все христиане обязаны признавать доктрины, которым учат Церковные Соборы, Папы, епископы, ученые богословы, а также люди, обладающие даром различения духов. Учение любого мистика должно согласовываться с Писанием и Преданием. Всякое возбуждающее страсти или убивающее добродетели учение должно быть отвергнуто.
Различение духов — Божий дар, хотя в определнной степени эту способность можно развить благодаря изучению душ и опыту общения.
Первое, на что следует обращать внимание, — это умственное и физическое здоровье мистика, поскольку люди с неуправляемыми эмоциями или ярким воображением могут с легкостью впадать в заблуждения. Особое внимание также требуется в случаях с начинающими свой духовный путь и с женщинами.
Во-вторых, необходимо проводить исследование откровения или видения с крайней скрупулезностью, однако наставник должен быть в высшей степени сдержан и даже скептичен, чтобы сохранять беспристрастность к утверждениям мистика. Жерсон даже предлагает наставнику прибегать к суровости, чтобы подвергнуть мистика испытанию на смирение.
В-третьих, наставнику надлежит выяснить причину, побуждающую мистика говорить об откровении или видении, поскольку подлинные мистики, как правило, довольно неохотно беседуют на эти темы даже с наставником.
В-четвертых, что не уступает по значению всему предыдущему, наставник обязан принимать во внимание образ жизни мистика; например, насколько добросовестно тот выполняет возложенные на него в жизни обязанности и какими добродетелями отмечена его жизнь, ибо подлинно мистические явления обязательно способствуют совершенствованию личности и не приводят к гордыне.
Последний этап — фактическое распознавание духов — наиболее трудный, поскольку требуется определить, воистину ли явление сверхъестественно или же его можно объяснить естественными причинами или действием дьявольских сил. Подлинность Божественного отличается от игры воображения или дьявольского наваждения своей весомостью, которая суть смирение; своей гибкостью, которая суть благоразумие; своей твердостью, которая суть терпение; своей формой, которая суть вера; своим цветом, который отливает золотом любви.[451]