Так что и здесь нам приходится согласиться с Г.И. Челпановым, что в вопросе о методах К.Н. Корнилов в докладе на первом психоневрологическом съезде не сказал ничего нового ни по отношению к тому, что уже было традиционным в психологии в то время, ни даже по отношению к тому, что говорил Корнилов по этому вопросу в 1921 г. и в других своих более ранних работах (обходясь без марксизма).
С нашей точки зрения, Корнилов пытался в неубедительной форме придать методическому вопросу о том, какие данные являются более достоверными и точными, принципиальный, методологический смысл. Но уже примера Корнилова с врачом достаточно, чтобы понять это.
В самом деле, разве для врача объективные данные всегда имеют преимущество перед данными самонаблюдения и самоотчета больного? Очевидно, соотношение тех или иных данных по объективности и достоверности является ситуативным. Думается, дело здесь в том, что Корнилов не различает нюансов в использовании понятий «субъективное» и «объективное», трактуя «объективное» то как относящееся к области физиологии нервной системы и поведения всего организма, то как характеристику нашего познания (объективное, значит, точное, достоверное знание в отличие от знания субъективного, т.е. случайного, неточного). Корнилов не чувствует границу между психологией и ее научными, эмпирическими и экспериментальными понятиями, с одной стороны, и философией – с другой. Впрочем, Корнилов здесь снова не оригинален, идя в своей критике субъективного метода в психологии вслед за В.М. Бехтеревым.
Отечественные историки психологии советского периода при изложении спора между Корниловым и Челпановым становятся, как и во многих других случаях, безоговорочно на сторону К.Н. Корнилова. Так, например, Б.М. Теплов по интересующему нас вопросу в 1960 г. писал: «Очень важен, конечно, вопрос о методе психологии. Основной смысл ответа на этот вопрос, который давал Корнилов, правилен и не утратил своего значения и в настоящее время» [28, с. 17]. А.А. Смирнов, как и в других случаях, излагает мысль Корнилова без каких-либо комментариев [26, с. 137], что мы должны понимать как признание правоты в рассуждениях К.Н. Корнилова. У других авторов (Е.А. Будиловой, А.В. Петровского) этот вопрос не рассматривается.
§ 4. Социальная психология и марксизм
К.Н. Корнилов в докладе «Современная психология и марксизм» критикует эмпирическую психологию за то, что она является не социальной, а индивидуальной, индивидуалистической.
Останавливаясь (вкратце) в конце доклада на социологической стороне марксизма, т.е. теории исторического материализма, Корнилов пытается поставить и разрешить проблему социальности психики и психологии, исходя из марксистских постулатов. Корнилов пишет: «В теории диалектического материализма мы имели дело с основной формулой марксизма – бытие определяет сознание. Это основное положение в применении к теории исторического материализма говорит о том, что экономическими и социально-экономическими факторами определяется общественная психология того или иного класса. И лишь на этом фоне классовой психологии нам становится более понятной и та индивидуальная психология, психология личности, которой по преимуществу занимается современная психология. Вот почему полная система современной психологии не должна замыкаться в узкие рамки только индивидуальной психологии, а должна включить в себя прежде всего социальную психологию» [14, с. 50]. О том, насколько оригинальными были подобные идеи, можно судить по словам П.П. Блонского, сказанным двумя годами ранее: «Традиционная общая психология была наука о человеке как индивидууме. Но поведение индивидуума нельзя рассматривать вне его социальной жизни. Поэтому научная психология есть та психология, которая раньше называлась социальной психологией и в качестве таковой влачила самое жалкое существование. Мы же должны поступать наоборот: исходить именно из социальной психологии и от нее идти к психологии того или иного индивидуума. Поведение индивидуума есть функция поведения окружающего его общества» [3, с. 43].
Вопрос о социальной психологии, безусловно, важен для понимания всей дискуссии между Корниловым и Челпановым, поэтому есть смысл тщательно оценить позиции каждой из сторон.
Советские историки – исследователи истории отечественной психологии – при изложении и оценке взглядов сторон однозначно становились на точку зрения Корнилова. Так, Б.М. Теплов только что процитированные нами рассуждения Корнилова не подвергает никакой критике, предваряя их словами: «В разбираемом сборнике статей Корнилов многократно касался вопроса об общественной природе психики, сознания человека» [28, с. 17-18]. И далее Б.М. Теплов критикует за теорию двух факторов, биологического и социального, о которых Корнилов пишет в другой статье сборника [13, с. 75]. Также без комментариев излагает позицию Корнилова и А.В. Петровский: «Корнилов считал необходимым, чтобы система современной психологии не замыкалась в узкие рамки только индивидуальной психологии, а включала в себя и социальную психологию, основывающуюся на теории исторического материализма» [22, с. 55], [23, с. 90]. Более подробно А.В. Петровский рассматривает вопрос о социальной психологии в параграфе «Поиски в области социальной психологии» [22, с. 167-175]. Оценивая период 20-х годов в целом, Петровский замечает: «Попытка построения марксистской социальной психологии в 20-е годы не привела к успеху прежде всего потому, что реальную разработку науки заменяли декларации» [22, с. 174]. Показательно то, что Петровский указывает прямо на неоригинальность процитированной нами выше точки зрения Корнилова. А.В. Петровский пишет: «Старая психология была индивидуалистической, следовательно, новая психология должна быть психологией социальной, общественной – эта идея постулируется всеми руководствами по психологии, начиная с книги В.М. Бехтерева «Общие основания рефлексологии», изданной в 1918 г., кончая «Учебником психологии, изложенной с точки зрения диалектического материализма» К.Н. Корнилова» [22, с. 174]. В связи с этим Петровский высказывается по поводу позиции Челпанова: «Г.И. Челпанов, который воспринимался советскими психологами как противник диалектического материализма (и был таковым), ратовал за создание «марксистской» социальной психологии, стремясь, как мы могли видеть, отвлечь внимание от перестройки эмпирической психологии на основах марксизма. Эта тактика Челпанова не могла не вызвать сопротивления со стороны прогрессивных сил в психологии, что имело своим побочным результатом ослабление внимания к социальной психологии как самостоятельной отрасли науки» [22, с. 175].
Ту же позицию мы обнаруживаем и у Е.А. Будиловой – по вопросу о социальной психологии идет резкая критика взглядов и Корнилова, и Челпанова. В частности, Будилова показывает почти текстуальное совпадение взглядов Корнилова и П.П. Блонского [5, с. 79]. Будилова также рассматривает постановку вопроса о социальной психологии Челпановым в плане более общего вопроса об общей (эмпирической) психологии: «Защита идеализма под флагом разделения психологии на экспериментальную, якобы нейтральную, а по существу идеалистическую науку, и на социальную, подчиненную марксистской методологии, была разоблачена как один из стратегических ходов идеалистического лагеря. Челпанову не удалась его попытка, он потерпел неудачу» [5, с. 80].
Характерно, что, указывая на работы В.А. Артемова [1], Б.В. Беляева [2] и рассуждения самого К.Н. Корнилова о социальной психологии, Будилова вынуждена отметить, что «противостояние Челпанову заключало отказ от признания особенностей социальной психологии, требующих не только определения ее предмета в системе марксистской психологической науки, так же как и путей ее развития, но и создания соответствующих предмету методов исследования» [5, с. 81].
А.А. Смирнов излагает точку зрения К.Н. Корнилова, подчеркивая ее совпадение с точкой зрения П.П. Блонского [26, с. 137]. Изложив точку зрения Г.И. Челпанова, Смирнов указывает: «Нельзя возражать против того, что социальная психология является лишь одной из отраслей психологической науки и не покрывает собой ее целиком. Однако отсюда не следует, что марксизм должен быть основой только социальной психологии, а не всей психологической науки, причем общей психологии в первую очередь. Между тем именно ее Челпанов имел в виду «оградить» от марксизма.
«Уступая» марксизму социальную психологию, он ценой этого старался сохранить за идеализмом всю прежнюю, индивидуальную (т.е. фактически всю общую) психологию. Такая позиция не получила общественной поддержки, и Челпанов вынужден был сложить оружие, прекратить борьбу» [26, с. 140].
Таким образом, указанные выше исследователи хотя и признают в целом верным и марксистским тезис Корнилова о социальной психологии, но интерпретацию этого тезиса самим Корниловым фактически отвергают. В то же время позиция Челпанова оценивается как уловка, тактический или даже стратегический ход с целью спасти свою эмпирическую, идеалистическую психологию. Реконструкции дискуссии, рассмотрения взглядов Корнилова и Челпанова в сопоставлении опять не получается, хотя вывод о том, кто победил в этом споре, делается однозначный.