сделал полшага обратно к столу, но К. заслонился руками: нежный свет вдруг резанул, глаза заслезились.
— Вы — дух Будущего, — продолжил он, заикаясь. — Значит, вы… потащите меня смотреть очередные последствия, а потом швырнете обратно, еще более грязным и жалким, чем я есть сейчас, хотя жальче и грязнее уже некуда! — Он открыл глаза. Призрак не реагировал; по каменной его позе казалось, будто он только выжидает момента напасть, и от этого отчаяние сменилось почти злостью. К. повысил голос: — Что вы хотите мне продемонстрировать? Как меня бросит невеста, как меня уволят, как граф будет хохотать надо мной, даже если… когда я его упеку, или?.. — Он не стал продолжать, опять уставился на свою ладонь. — А сделать? Что вы желаете в качестве платы за свои услуги? Первый ваш предшественник меня отравил, второй порезал, ну а вы, вы? — Он как ужаленный рванулся корпусом вперед и сделал то, чего еще недавно ни за что не позволил бы себе с мистическим существом: уцепился за свободный конец пеньковой веревки, намотал на запястье, дернул, подтаскивая юношу ближе, точно упрямящегося барана. — Может, вы накинете это мне на шею? И хорошенько сдавите? Пусть тогда эффект будет окончательным, пусть, потому что еще немного — и я уничтожен, с меня хватит прошлого и настоящего, хватит, я…
«Я боюсь будущего, которое натворил». Но это сказать уже не вышло.
Пальцы резко разжались и оказались потными, зубы застучали. К. осознал, как выглядит со стороны и как все прозвучало; как хочет куда-нибудь провалиться — лишь бы не видеть этих грустных, точно иконописных глаз. Последнее было хоть как-то возможно: трясущиеся руки потянулись к лицу, закрыли его, под ресницы хлынула спасительная темень. К. вздохнул, но на середине этого вздоха горло все-таки пережало окончательно, до удушья, как если бы веревку и вправду накинули. Он сгорбился, прокашлялся и, ощущая нарастающую слабость, прошептал:
— Простите. Мне жаль. Я несомненно заслужил, но пощадите, пощадите…
Дух молчал, и в темноте показалось, что он вовсе исчез. К. не решался проверять это, не решался даже шевелиться, дышал теперь с большими паузами: между ребер вдруг заныло, стрельнуло, снова заныло — и начало ритмично колоть, точно злая швея все никак не могла понадежнее воткнуть иглу в бархатную подушечку. Какая будет ирония, если сейчас хватит удар, как отца; если К. упадет замертво, никому не успев ни на что пролить свет. Если Василиском останется тот, кто никогда им не был, а настоящий так и будет вечерами принимать гостей, кормить перепелами в абрикосовом соусе и хохотать, громко хохотать в перерывах, когда не демонстрирует эрудированную эпикурейскую натуру. Нет! Ужас разрастался с каждым уколом, пульсировал в рассудке отчаянным воплем: «Соберись, подчинись, прогнись, тебя же не убудет!», но легко сказать…
— Боже, — прошептал вдруг призрак. Не сгинул, обиженный бесцеремонностью? — Боже, это мне жаль, что помощь наша сопряжена для вас с наказанием. Цель не в этом, нет, конечно, мы…
К. не сразу понял эти робкие слова, а когда понял, щеки запылали, как у мальчишки: так резко прилила к голове кровь; забылось даже межреберное колотье. Он отвел от лица ладони, глянул на призрака удивленно-виновато — и, сам того не осознав, с горечью рассмеялся. Действительно ведь… сам зажег свечу. Сам повторял про себя: «Светлые мысли летят на свет»; сам невольно в самой темной, древней глубине сознания увязывал их со Cвятками, с крамольной языческой надеждой, мол, вдруг свет приманит кого-то — или что-то? — еще? А что он говорил первым духам? «Помогите в моей беде»; «Я готов на любые ухищрения»… Многое говорил, разве что душу в залог не предлагал, потому что не просили: так хотел дорваться до правды. Дорвался, а теперь? Пятится и скулит, умоляет о пощаде, и кого умоляет — нежного мальчика в рясе, которому непонятно зачем передан с рук на руки, который, похоже, светлее светлых — и если бы не эта чудовищная веревка, был бы похож на… на…
— Впрочем, такое часто бывает, — хрипло произнес К., отметая мысль и стараясь улыбнуться менее мертвенно. — Когда высшие силы помогают, они вечно либо испытывают, либо наказывают. Чтобы золотом осыпали, в радугу нарядили, это увольте…
Призрак вдруг снова склонился к нему и плавно тронул левую сторону груди самыми кончиками пальцев. Горячий солнечный луч метнулся под рубашку, под кожу, под ребра, разлился там — и колотье ушло. Призрак отстранился.
— Мы умеем и помогать, — сказал он, покойно укладывая меж ладоней свой крестик.
Глядел он серьезно и встревоженно, но все так же тепло. К. хотел было поблагодарить, но не смог, просто смотрел в ответ, ожидая, когда же снова протянется рука, когда последует просьба или приказание, — и не зная, как поступить. Но призрак молча сжимал крестик с видом задумчиво-рассеянным. От ладоней его все ярче разливалось свечение.
— Вы только поэтому не желаете идти? — наконец спросил он, в этот раз без тени укора. — Что измучены стыдом и разочарованиями?
— Нет, не только, — подумав, признался К. и снова сел прямо, сложил руки на столе, даже чуть вытянул навстречу юноше. Слова не были жалобой, не были оправданием, поэтому произносил он их теперь спокойно и даже веско. — Я просто не вижу в том смысла, простите. Кроме как лишний раз травить себе душу и подрывать остатки сил.
— Смысл огромен. — Призрак нахмурился. — И совсем иной…
— Ваши почтенные, — К. пожал плечами, — друзья, компаньоны, кто бы они ни были… уже навели порядок в моем уме и помогли мне со, скажем так, повторным расследованием. Меня более не сбивают ложь и… привязанность. Ваш непосредственный предшественник, видно, решил, что я в шаге от самосуда и мне нужен голос здравомыслия вроде вас, но это уже не так. — Дух опять, видимо, порывался возразить, но К. попросил: — Не прерывайте, вы спросили сами. Я клянусь, что не сделаю глупостей. Я усвоил все уроки, что касаются соприкосновения чувств, времени и благих дел…
— Не похоже, — возразил дух почти упавшим голосом, и К. на миг разъярился от этих слов. Тут же он, впрочем, спохватился: да так ли много знает новый его собеседник? Как они там, в своем ведомстве, обмениваются сведениями?
— Я хорошо подумаю, — продолжил он, сцепляя пальцы крепче, чтобы совладать с нервами. — Как расшатать ту историю, кого привлечь. Я не стану более обманывать Аркадия Борисовича, не стану и скороспело на кого-либо нападать; я выстрою план и…
Ему было еще что сказать. Но тут призрак опять покосился на часы; глаза его вдруг беспомощно блеснули, с губ сорвалось: «Стойте!» —