Он знал — седой гроссмейстер не отступит от своего слова, и молодой мастер, только что доказавший своё право зваться гроссмейстером, станет мужем красавицы. На миг душу обожгло раскаянием. Ведь стеклянное чудо невозможно создать даже самыми совершенными инструментами. А Его инструментом была магия. Не обман, не подлог, но всё же…
Но куда более сильное чувство заполонило душу. Любовь. Он любил и был любим, и ничто в этот день не смело омрачить Его счастье. Любовь лилась ярким летним солнцем сквозь драгоценные оконные стёкла, любовь создала чудо в форме вазы, любовь вела упрямого подмастерья вплоть до гроссмейстера, и путь этот был длинною всего в три года!
Гнев! Он стоял на стене, и смотрел на солдат маркиза, готовящихся к новому штурму. Болел левый бок, и на повязке, наверняка, опять проступила кровь. Но уйти Он не мог. Он был единственным магом города, не позволяющим двум магам-наёмникам вельможи запугать или усыпить защитников стен.
Гнев поддерживал Его, гнев добавлял Ему сил, позволяя оставаться на ногах. Он — последняя надежда города, последняя надежда гильдии стеклодувов, раненного тестя и напуганной красавицы жены.
И Он черпал гнев полной горстью. Гнев на короля, некогда даровавшего городу множество прав и привилегий, за богатейшие дары. В каком ещё королевстве во дворце застеклено каждое окно? Но сейчас лживый венценосец закрыл глаза на действия одного из своих приближённых аристократов, предоставив тому полную свободу воли.
Гнев на маркиза, решившего подмять городок и гильдию под себя, просто по праву силы.
Гнев на трусов-горожан, большинство из которых пугливо отсиживалось в своих домах, не смея поднять оружие за свою свободу.
Очередное заклинание, сплетение ярких нитей надвинулось с левого фланга, и Он в очередной раз развеял незнакомую структуру. Он не знал, что это, Он всего лишь самоучка, но Он сильнее тех недоучек, что после пары лет обучения на болотах возомнили себя магами!
Знакомый мастер подал Ему кубок, и Он выпил подогретого вина со специями, не отрывая глаз от противника. Маркиз коварен. Что ещё придумает после очередного неудачного штурма подлый враг города?
Кубок вдруг выпал из онемевшей руки. Он хотел крикнуть: "Измена!", но тело уже не повиновалось Ему. Несколько работников гильдии вдруг ударили в спины собственным товарищам, ещё несколько ухватились за запорный брус, чтобы открыть путь войскам маркиза…
Гнев пылал в Нём, гнев обжигал — но молодой гроссмейстер не мог даже пошевелиться. Гнев стучал копытами лошадей по мостовой, гнев звенел боевыми кличами и оружием последних защитников, всё ещё пытающихся отбросить захватчиков. Гнев взлетел на крыльях беспамятства…
Боль. От неё плыло в глазах, судороги сотрясали всё тело, и крик сам рвался хриплым карканьем, минуя разум.
— Прекрасно, просто превосходно! — Ненавистное узкое лицо вновь нависло над Ним. — Я очень благодарен тебе, малыш! Из-за твоего упрямства я познал новые грани боли. Ты самый удачный мой эксперимент. Остальные подыхали почти сразу, маркиз уже почти разочаровался в моих методах… Но я обрету, я получу Силу Боли!
Сколько времени прошло? Он не знал. Часы, дни, недели? Всё слилось, утратило значение в бесконечном океане боли.
Он очнулся в пыточной проклятого маркиза, и маг-недоучка, исполняющий здесь обязанности палача, тут же поведал удивительные вещи. Оказывается, благородный хозяин не сердится на глупого молодого гроссмейстера за бессмысленное сопротивление, и даже готов принять Его службу, как мага. Но слишком дорого обходится найм магов, и потому молодому глупцу придётся принести клятву верности на одном замечательном артефакте…
Он отказался, не раздумывая, и познал боль. Маг-палач прекрасно владел своим ремеслом. Клещами и крючьями, калёным железом и варёным маслом, странными зельями и жуткими заклинаниями. Кромсал, жёг, исцелял, терзая тело своими жуткими инструментами, а разум — вкрадчивыми речами.
Сколько времени прошло с тех пор, как палач разочаровался в обычных средствах и взялся за свою чудовищную машину? Сначала Он видел, как под действием специального зелья медленной растворялась правая рука, оставляя лишь тонкие ниточки нервов. Ведь маркизу нужен маг, а не мастер. Магу руки не слишком нужны, а мастеров у вельможи и так хватает — тех самых, что помогли хозяину захватить непокорный городок. Тех мерзавцев, что теперь назывались гроссмейстерами.
А затем жгут нервов был подключён к жуткому творению палача-безумца, машине, слепленной из дерева и железа, стекла и кости. И упивающийся своим гением садист сыграл первую симфонию боли, наконец исторгнув из упрямого пленника кое что ещё, помимо проклятий. Открыл своей жертве такие грани боли, о которых и не подозревает здравый рассудок.
— Ты ещё не передумал, малыш? Знаешь, даже я уже утомился, а ты всё ещё упорствуешь! Ради кого ты так страдаешь? Ради работы, друзей, семьи? Работать со стеклом ты уже не сможешь, да и вернуть прежнюю жизнь уже не сумеешь. А вот если бы согласился сразу, да стал бы одним из приближённых маркиза, может, и сумел бы защитить свою семью. Хозяин ведь очень огорчился, подсчитав потери своих бойцов, и утешил прочих, отдав город им на целую неделю. Хотя, может это и к лучшему? Ты ведь женат уже два года, а детей пока нет, а так хоть орлы маркиза об этом позаботятся… Забавно, правда? Будешь ещё прикидывать, в кого такие глазки у сынка или доченьки? Эх, скучный ты, малыш. Пожалуй, пришло время и вторую руку подключать, по-хорошему ты не понимаешь…
Он почти не понимал слов. Просто слушал боль, поющую в теле. Огонь боли, пожирающий хрупкую человеческую плоть. И вдруг понял, что слышит и огонь, пылающий в жаровне, чует угли, тлеющие в камине, осязает язычки пламени, лижущие пропитку факелов. И он позвал это пламя, потому что не мог больше терпеть. Он жаждал стать пеплом — ведь пепел не испытывает боль, пеплу чужд страх за родню, пеплу не интересны человеческие страсти.
И Огонь пришёл. Он бешеным вихрем прошёлся по телу, ожог и оставил свою метку всюду — от волос, до кончиков пальцев на ногах. Но желанная смерть не пришла.
Ярко вспыхнули и обратились в пепел кожаные ремни, удерживающие торс и левую руку. Расплавились и стекли с лодыжек тёплыми струйками железные оковы. Жалобно заскрипела и осела, расплылась под ласками пламени машина боли, творение безумного палача. И с последними волнами боли вспыхнули и сгорели ниточки нервов, свисающие из обрубка правой руки.
— Как несправедливо, малыш! — Отступающий к стене певец боли, пытался защищать лицо руками, но одежда пылала, и на коже вздувались пузыри ожогов. — Я так долго, столько лет пытался обрести всего лишь Боль… А ты так легко, почти бесплатно, получил Огонь! Как жестоко, как подло с твоей стороны!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});