Читать интересную книгу Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Жалоба Неудачника

О судьба! Молю тебя, будь ко мне милее!

Для чего ты мне дала опыт Галилея?!

Для чего мне Канта ум, Свифтова сатира?!

Для чего размах Данта, глубина Шекспира?!

Забери обратно! Дай лучше мне нахальства,

Чтоб вертеться на виду высшего начальства.

Еще лучше, если ты вдаришь прямо в точку,

То есть выдашь в жены мне высшей сферы дочку.

А за это я тебе, силы не жалея,

Если надо, помогу срезать Галилея;

Научу, как засорить чистый разум Канта;

Узкой щелкой обернуть взгляд широкий Данта;

Как до пошлости свести Свифтову сатиру;

К нам на службу привести самого Шекспира.

И опять о войне

По западному радио выступил известный диссидент и сказал, будто новая мировая война уже началась. Идиот! Если бы эта война началась, смог бы он давать это интервью?! Согласно самому определению понятия «мировая война» мировой войной является такая, в которой принимают участие ведущие страны мира, причем — всей мощью своих вооруженных сил и всей мощью государства вообще. Если бы новая мировая война началась, некому было бы спрашивать о том, началась она или нет, некому было бы отвечать на этот глупый вопрос; бессмысленно было бы спрашивать и тем более отвечать. Всякого рода войны, происходящие постоянно в Африке, на Ближнем Востоке, в Азии и других местах, суть явления обычной, будничной жизни больших скоплений людей. К новой мировой войне они никакого отношения не имеют. И не перерастут в нее. Мировая война начнется внезапно, возможно — в самый мирный период. Кто начнет ее? Вероятнее всего — мы. Причем не обязательно потому, что почувствуем свое превосходство. Более вероятно, что ринемся мы в эту авантюру от неуверенности, рассчитывая одним махом решить все свои практически неразрешимые проблемы. Каков будет исход войны? Трудно сказать. По-моему, победит та группа стран, руководители которых уже сейчас придерживаются следующих принципов. Судьба населения не играет роли. Того, что уцелеет, будет достаточно для восстановления численности населения через несколько поколений. Главным оружием в войне будет, как всегда, рядовой солдат. Но на сей раз — солдат, снабженный средствами защиты от современных видов оружия, достаточными на одну операцию. Для наших руководителей приведенные принципы — дело традиционное и привычное. Но больший интерес представляет другой вопрос: кто лучше сумеет воспользоваться результатами войны? Считается, что больше шансов уцелеть имеют народы Азии, Африки и Южной Америки. Но уцелеть — еще не значит воспользоваться итогами войны. После разгрома ведущих стран Запада (если даже они победят, они все равно будут разгромлены) все эти уцелевшие народы передерутся между собою и начнут очень быстро деградировать. Их нынешний прогресс не имеет внутренних необходимых источников, он вторичен по отношению к прогрессу в странах Запада. Итогами войны так или иначе лучше воспользуются народы стран с более высокой цивилизацией и более высоким творческим потенциалом, то есть стран Запада. Какой бы оборот ни приняла война, она не изменит соотношения сил в мире принципиальным образом. Но для Советского Союза ситуация ухудшится. Он имеет больше шансов на победу мирным, а не военным путем, то есть путем проникновения в страны Запада, дезорганизации их, провоцирования беспорядков и трудностей.

Обличитель

Около приемной Президиума Верховного Совета меня остановил Обличитель. Он сказал, что мы давно не видались, что он заходил несколько раз в институт, но меня не нашел. Я сказал, что временно подключен к спецгруппе при директоре, что очень много работы, что большую часть времени сижу в библиотеках. Он предложил мне заглянуть в приемную. Я отказался, но он все-таки заволок меня туда почти силой. В приемной толпилось множество народу. Видишь, сказал он. Ну и что, пожал плечами я. Эх ты, а еще ученый, сказал он. Пойдем, я провожу тебя до твоей богадельни и изложу одну идею.

В одной только Москве, говорил Обличитель, есть куча учреждений, около которых околачиваются всякого рода жалобщики. Жалобщики самые разнообразные. Один жилье никак получить не может, у другого с пенсией непорядок, третий... Но есть личности весьма любопытные. Они жалуются на непорядки в учреждениях, в колхозах, на заводах. Жалуются на злоупотребления властей, на несправедливые суды, на то, что их уволили за критику начальства и т.п. Некоторые из таких жалобщиков ходят сюда годами. Время от времени их забирают, высылают, сажают в сумасшедшие дома и тюрьмы. Но они снова через несколько лет приходят. На их место приходят новые такого же рода. Я пригляделся, со многими познакомился. Картина получается жуткая. Безобразия повсюду творятся вопиющие. Люди недовольны. Но помалкивают. И лишь немногие из них заболевают этим делом. На них, разумеется, обрушиваются удары начальства и карательных органов. И сами трудящиеся, интересами которых заболели эти несчастные единицы, тоже обрушиваются на своих защитников. И все-таки они появляются с неумолимой закономерностью. Сколько ни существует, например, эта приемная, не было дня, чтобы здесь не собралось должное количество жалобщиков. Причем с каждым годом увеличивается процент жалобщиков по социальным проблемам — увольняют за критику с работы, преследуют за религиозные убеждения, сажают в сумасшедшие дома за выход из комсомола и из партии и т.п. Так вот, у меня возникла идея...

Идея Обличителя прочно засела мне в голову. Закруглив свои «дела» в институте, я вернулся домой, завалился на свою новую тахту (где Она теперь?) и стал обдумывать идею Обличителя.

— Этот Обличитель не такой уж псих, как мне казалось, — сказал я, глядя в грязный потолок. — Да, давно пора ремонтировать комнату. Во что это обойдется? Подождет! Нет, он не дурак, этот Обличитель! Оппозиционное рабочее движение! И где? В стране, где по идее вся власть принадлежит рабочим!

— Все-таки пролетариат, — захихикал Маркс. — Никуда от него не денешься! Ты думаешь, я от хорошей жизни пришел к диктатуре пролетариата?!

— Крестьян тоже надо подключить, — серьезно сказал Ленин, — беднейших, конечно, середняка...

— Никаких беднейших крестьян давно нет, — сказал я. — И середняков нет. И вообще, теперь крестьяне — те же рабочие, только в деревне. Зарплату чуть ли не все получают. Копеечную, но зарплату.

— Они имеют приусадебные участки, — не сдавался Ленин. — Им живность всякую разрешили...

— Участки, — крушил я железную ленинскую логику, — от бедности. Если повысят зарплату, участки отберут. И вообще, если бы не участки, то с голоду загнулись бы. И живность,им разрешили временно, поскольку жрать нечего. Это все плоды твоей идиотской политики в деревне...

— Все равно надо подключить трудящихся, работающих в деревне и именуемых крестьянами, — твердо заявил Ленин.

— Неплохая идея, — сказал Маркс. — Чего ты споришь?

— А я не спорю, — сказал я. — Я из принципа. Но какова идея! Какой шум на Западе подымут!

— Вшивая идея, — сказал Железный Феликс, — шум подымут, но ненадолго. Не поверят. И раскусят скоро, что это — липа.

— Почему же липа?!

— Да потому, что твой Обличитель — нормальный псих. И жалобщики большинство — психи. И вообще, это — чисто статистические отходы, а не рабочее движение. Рабочих среди них — кот наплакал.

— К тому же, — добавил Берия, — они все у нас на учете и под надзором. Чуть чего, всех сразу возьмем. Если хочешь знать, мы сами заинтересованы в таком «рабочем движении». Тут-то мы можем всему миру показать, что это за «рабочие». И сами рабочие... И тогда всему диссидентскому движению можно устроить «варфоломеевскую ночь». Понял?

— Не совсем.

— Ты не знаешь азов марксизма, — сказал Ленин. — Пока не начнут «двигаться» настоящие, нормально работающие рабочие, ни о каком движении и речи быть не может. Возбудить к политической борьбе можно лишь...

— Но ведь были же факты...

— А что с ними сделали?! А когда ты о них узнал?! Теперь не те масштабы. Чтобы рабочие выступления отразились на политической жизни страны, они должны быть ощутимыми во многих отношениях. И чтобы их нельзя было скрыть...

— И к чему это приведет? К новой революции? К новой диктатуре пролетариата? Избави Боже! Хватит с нас одной! По горло сыты!

— Стабильность нужна! Спокойная жизнь. Теперь мирным путем можно большего достичь...

Это «рабочее движение», как бы оно ни возникало и какие бы цели ни ставило, превратится в кагэбэвскую провокацию!..

Я заткнул уши, но это не помогло. Тогда я закрыл голову подушкой с грязной наволочкой. Где все-таки Она? Надо Ее найти во что бы то ни стало!

Наука и религия

У памятника Марксу валяется дохлый голубь. Все-таки эта гадость действует, говорю я. Да еще как, говорит Маркс. Пока ты пропадал на своих идиотских заседаниях и семинарах, их тут штук двести подохло. А толку что, говорю я. На место павших бойцов приходят новые тысячи. Не скажи, говорит Маркс, химическая промышленность все-таки развивается быстрее, чем приспособляемость этих тварей. И потом, труп врага хорошо пахнет. Знаю, говорю я, ты был большой любитель выражаться театрально. А знаешь, какая мне сейчас мысль в голову пришла? Именно научный подход к человеческому обществу глубоко враждебен человеку, а не религия. Наука по самим своим методам исключает взгляд на человека как на неповторимое «я», ибо она даже индивидуальные явления охватывает лишь как стечение общих обстоятельств. Вот, например, жил этот голубь. Жил — подох. Подох, между прочим, во твое имя. Этот подох, другой подох. А сколько видов животных исчезло бесследно! А сколько было людей! Сколько обществ! Где все это? И мы исчезнем. И что? Что дает наука человеку, кроме фиксирования этой банальности насчет «все течет»?! А человек есть неповторимое «я». И учение религии о бессмертии Души — не антинаучная ложь, а человечная установка. Не Утешение, а именно установка, ориентация на человеческое начало. Понимаешь, если все человеческие страдания оправданы тем, что кто-то другой когда-то будет безмерно счастлив, то к чему была вся ваша заварушка? Если все равно, кто персонально счастлив, лишь бы был счастлив кто-то, так ведь и в прошлом были те, кто был счастлив за счет страданий других. Какое мне дело до того, что где-то и кому-то в стране выпадают на долю новые уютные квартиры, мощные медицинские средства, курорты, машины, вина, фильмы книги, если я сам имею жалкие крохи, эрзацы, отходы, дерьмо?! Ты меня понимаешь? Я не против науки. Я о том, что так называемый научный подход к человеку и человеческому обществу стал идеологическим оружием сытых, преуспевших, имеющих привилегии. Смотри, смотри! Вот еще один голубчик подох. Надеюсь, ты рад этому?