Их стенки были дополнительно укреплены бетоном и в бою могли служить неплохой защитой для нескольких трехдюймовых полевых орудий и станковых пулеметов. Некоторые из орудий, кроме всего прочего, располагались в бронированных турелях. Отчаянные предприятия партизан Чернецова завоевали им прозвище «железнодорожной кавалерии».
В январе 1918 г. капитан Чернецов узнал от своих лазутчиков, что на украинском железнодорожном узле Дебальцево в пробольшевистски настроенном Донецком угольном бассейне, милях в 30 от границы Донской области и в 100 милях от Новочеркасска (см. карту Д), собрались командиры Красной гвардии. Он тут же решил одним ударом стереть с лица земли все красное командование региона. Нет никаких сведений о том, было ли его решение самостоятельным или принималось с ведома и одобрения атамана Каледина. Все произошло внезапно и совершенно неожиданно.
В то время, как и до революции, границу Донской области то и дело пересекали железнодорожные составы. Вечером того дня, когда Чернецов узнал о собрании красных, на станцию Новочеркасск по расписанию прибыл обычный пассажирский поезд Ростов – Дебальцево. Как только телеграфист-железнодорожник дал сигнал отправления поезда на следующую станцию, люди Чернецова схватили его и отключили на станции телеграфную и все телефонные линии. После этого на север, вместо пассажирского поезда, двинулись полубронированные составы Чернецова, причем в первом из них локомотив был поставлен впереди, как у обычного поезда.
Головной состав остановился чуть не доезжая следующей станции. Из него вышли несколько человек в форме железнодорожников и пешком прошли к станционному зданию, где захватили врасплох ничего не подозревающего телеграфиста. Один из офицеров Чернецова служил прежде в железнодорожных войсках связи. Он передал на следующую станцию сигнал об отправлении того самого пассажирского поезда и тут же перерезал все телеграфные и телефонные провода. Процесс повторялся на каждой станции, пока посреди ночи вооруженный караван капитана Чернецова не появился перед Дебальцевом. При этом никто даже не заподозрил, что перед самой станцией остановился вовсе не безобидный пассажирский поезд.
Пехотинцы Чернецова незамеченными выгрузились в темноте и рассредоточились по широкой дуге вдоль границы освещенного станционного поселка, чтобы иметь возможность перехватывать беглецов. После этого передний состав Чернецова внезапно двинулся вперед, поливая станционное здание огнем из всех пулеметов. Сведения оказались верны: заседания красных проходили в большом вокзальном зале ожидания, а ночью многие их участники спали там же прямо на полу.
Я слышал очень живое описание этих событий от людей, которые, как я знал, были с Чернецовым и ворвались в зал ожидания следом за ним с винтовками наготове. Чернецов скомандовал: «Руки вверх!» – и все, кроме нескольких убитых и серьезно раненных, подчинились; какой-то человек с простреленной рукой пытался удержать ее поднятой при помощи второй, здоровой.
По приказу Чернецова в зал вкатили пару станковых пулеметов и нацелили их на перепуганную молчаливую толпу; затем зачитали вслух список из примерно сорока фамилий предполагаемых лидеров.
Чернецов объявил, что, если к тому моменту, когда он досчитает до десяти, эти люди не выйдут вперед и не сдадутся, пулеметы откроют огонь и перебьют всех в зале. Он начал медленно считать; в зале стояла полная тишина. На слове «восемь» из толпы вышло несколько человек; их отвели в сторону, где они должны были назвать себя. Остальных вытолкнули вперед их собственные «товарищи». Всех их тут же отвели на пути и расстреляли. Что произошло с оставшимися – с теми, чьих имен не было в том списке, – мне неизвестно.
Чернецов с отрядом быстро вернулся в Новочеркасск.
Нет сомнений, что рейд Чернецова серьезно подорвал военные приготовления красных в Донецком бассейне, так как по крайней мере две недели после него они не способны были ни на какие наступательные операции с этого направления. Но одновременно этот рейд послужил запалом для красного мятежа в донских казачьих войсках на северной границе области. Меньше чем через две недели предводитель мятежа подхорунжий Подтелков с нашей Гвардейской батареи взял капитана Чернецова в плен и зарубил его.
Пока Чернецов атаковал Дебальцево, в станице Каменской проходил съезд делегатов донских казачьих частей, стоящих на северной границе. На этот раз представителем от нашей батареи был выбран Подтелков.
Мы на батарее узнали о результатах съезда в Каменской, как мне кажется, 11/24 января плюс-минус один или два дня. Совет батареи объявил, что все офицеры и нижние чины должны собраться в березовской хуторской школе, чтобы выслушать важное сообщение, только что полученное от Подтелкова. Мы собрались; при этом мы ничего не знали о рейде Чернецова на Дебальцево.
Школьный зал был забит под завязку. Офицеры батареи – полковник Суворов, лейтенант Хоперский и я – протиснулись сквозь толпу и сели возле стола, где уже сидели трое членов Совета батареи. Председатель Совета, полуобразованный, но очень хитрый писарь, зачитал депешу Подтелкова. Представитель батареи сообщал о внезапном нападении Чернецова на штаб большевиков в Дебальцеве, осуждал его и атамана Каледина и рассказывал о том, что произошло после этого на съезде в Каменской. Там делегаты от казачьих войск решили сами принять меры против партизан капитана Чернецова и против атамана Каледина, а для этого сформировать Донской военно-революционный комитет. Председателем они выбрали нашего урядника Подтелкова.
Теперь, уже в этом качестве, Подтелков приказывал батарее готовиться к действиям против белых «контрреволюционеров» на юге. Офицеров, которые откажутся вести свои части в запланированный поход, следовало арестовать и привезти в штаб-квартиру Подтелкова в Каменской.
Наши казаки разразились одобрительными выкриками. После этого председатель Совета повернулся к полковнику Суворову и спросил, согласен ли тот подчиниться приказу. Суворов завел путаную речь в том смысле, что он симпатизирует чувствам и идеям казаков, но не согласен с их «тактикой».
Председатель почувствовал его колебания и прервал речь стремительными вопросами. Получилось что-то примерно следующее: «Вы сказали, господин полковник, что симпатизируете нашим идеям, не правда ли?» – «Да». – «Значит, вы признаете наши принципы?» – «Признаю». – «В таком случае вы останетесь служить с нами?» – «Да». – «Конечно, вы не захотели бы служить рядовым, так, а командиром нашим служить будете?» – «Буду». – «Вы поведете нас в бой?» – «Я… я… поведу». – «Будете вы стрелять по белогвардейцам?» – «Д-да-а». – «Ура нашему революционному командиру!»
Когда улегся возникший шум, председатель Совета обернулся ко мне. На губах его в предвкушении моего неминуемого замешательства играла довольная улыбка. Развлечение предвкушали многие из тех, кому приходилось схлестываться со мной на митингах в словесных баталиях. Особенно широко ухмылялся Пономарев, казак одного из беднейших северных районов края. Это был румяный полноватый человек небольшого ума, но с большим запасом подавленной ненависти, которая нередко толкала его на дикие, но не слишком вразумительные вспышки. Одно время он заканчивал их, выкрикивая