Читать интересную книгу Легион против Империи - Александр Мазин

Что он сказал ей? Что любит… А что еще?

— Домна соблаговолит следовать за мной…

Дворцовый раб. Ну да, аудиенция окончена.

Корнелия глянула в сторону трона… Пусто. Когда мачеха успела уйти?

Не думая ни о чем, Корнелия двинулась прочь из зала…

Долго, очень долго она бродила по дворцу. Не обращая ни на кого внимания. Ни с кем не здороваясь. Впрочем, и с ней никто теперь не здоровался. Слухи в Палатине распространяются быстро.

Дворцовый раб таскался следом (ему ведь приказали сопровождать), не решаясь обратиться к патрицианке. В милости или в немилости, но она по-прежнему оставалась сестрой принцепса…

Когда Корнелия вышла из дворца, шел уже девятый час дня по римскому времени. Она оглянулась в поисках носилок… Однако носилки куда-то пропали. Вместе со слугами и рабами-носильщиками.

На самом деле причина «пропажи» была лишь в том, что Корнелия покинула дворец через другие врата, но она забыла об этом.

Вокруг кипел человеческий муравейник форума. Чужие лица… Алчные взгляды… Наверное именно эти взгляды, липкие, грязные, хищные, ощущаемые почти как прикосновения (хотя вряд ли кто-то рискнул бы ее тронуть на глазах преторианской стражи) и заставили Корнелию прийти в себя. Она опомнилась… и похолодела, осознав свое положение. Благородная патрицианка, вся в драгоценностях — одна в толпе. И некому защитить. Хорошо, если ее просто ограбят… Она спешно накинула на голову паллу, чтобы скрыть драгоценности в волосах и на шее, сделала несколько неуверенных шагов…

— Могу я чем-то помочь домне?

Корнелия стремительно обернулась — и уткнулась носом в дурно пахнущий кожаный нагрудник. Выше нагрудника — толстая шея и попорченное шрамами грубое лицо. Маленькие холодные глазки человека, которому убить — что виноградину съесть. А рожа знакомая… Корнелия его уже видела когда-то… Такие, как он, не забываются.

— Я не знал, что ты в Риме, домна, — голос хриплый, низкий, подстать внешности.

— Вчера… Мы приехали только вчера, — Корнелия постаралась, чтобы голос не выдал ее страха. Рука нащупала спрятанный под паллой маленький нож… Вряд ли поможет. Против такого быка… Где же она его видела?

— Не можешь меня вспомнить? — угадал ее мысли человек с попорченным лицом. — Понимаю. Людей в Риме много и всем нужны деньги. А у тебя они есть, домна.

— Есть, — согласилась Корнелия. — Пока еще есть…

Она уже не видела форума. Вокруг патрицианки и человека со шрамами образовался живой барьер, заслонивший ее и от толпы и от преторианцев на ступенях дворца. Живой барьер из такого же отребья, как и собеседник Корнелии.

А тот широко улыбнулся. Во рту блеснул зубной мост. Золотой.

— Мне не нужны твои деньги домна, — сказал он. — Во всяком случае — сейчас. Но в будущем я мог бы оказаться полезен. Меня зовут Антоний Гордиан Онагр. Я — отпущенник и клиент[74] твоего отца. Исполнял для него кое-какие… поручения. Я умею быть полезным, домна!

Корнелия вздохнула с облегчением. Пальцы, вцепившиеся в рукоять ножа, разжались. Она вспомнила этого человека. Видела пару раз в доме отца. Мельком. После захода солнца.

Она снова стала собой: благородной римлянкой из рода Гордианов.

— Проводи меня домой, Онагр. И найди мне носилки.

Да, носилки. Это правильно. Ноги болят… Ее маленькие кальцеи из безупречно белой кожи, усыпанной драгоценностями, — не слишком подходящая обувь для прогулок по Риму…

Глава четвертая

Дом Корнелии Престы Гордианы, затем — Аппиева дорога. Бегство

Кровь. Повсюду кровь. Лужи крови. Много… Отрубленная кисть руки… Еще одна — с серебряным перстнем, который никто не потрудился снять… И труп.

Это Фульминат.

Чернокожего телохранителя Алексия Виктора буквально изрубили на куски.

Несколько часов назад интерьер этого дома был одним из самых блестящих в Риме. Множество слуг следило за его чистотой. Каждая вещь — произведение искусства. Каждая вещь — на своем месте. Войди — и окунешься в атмосферу утонченной роскоши. В атмосферу утонченных удовольствий. Дом, в котором хозяин чувствует себя богом…

Теперь здесь — как на бойне рядом с Бычьим Форумом[75].

Корнелия замирает в ужасе, делает шаг и едва не падает, поскользнувшись на залитой кровью мозаике.

Онагр подхватывает патрицианку и отодвигает в сторону.

Его короткий меч покидает ножны… Короткий широкий меч. Таким не сражаются. Таким убивают. Внезапным ударом. Выросшая и живущая среди воинов Корнелия разбирается в оружии.

Не проблема, что меч отпущенника не хорош для сражения. Драться не с кем. Дом пуст. Все, кто здесь был, ушли. Или сбежали. Или умерли.

В человеке много крови… А здесь ее столько, что хватило бы на десятерых… Кровь везде. На мозаичном полу, на стенных фресках… В коридоре, в привратницкой, в атриуме. Черепки разбитых ваз плавают в крови, вода в имплювии[76] даже не розовая, красная. В ней плавает мертвая девушка… Рабыня, которую Корнелия привезла с собой в Сирию из Рима, а из Сирии — обратно в Рим. Корнелия ее очень ценила. Красивая и умелая. Лучше нее никто из челяди Корнелии не мог уложить волосы…

Во внутреннем дворике — мертвый раб. Еще один — на галерее второго этажа. Из кухонного закутка — запах горелого мяса. Старая толстая рабыня (Корнелия помнит ее еще молодой) лежит на решетке. Ее убили ударом в спину. Угли под решеткой погасли. Их залило кровью…

— Что теперь, домна? — спрашивает Онагр.

Корнелия видит, что он нервничает. Один из его людей возвращается, шепчет на ухо вожаку. Тот дергает изуродованной щекой.

— Преторианцы, — говорит он. — Это они. Что делать, домна?

Видно, что он уже не рад, что предложил помощь. Преторианцы, это не вигилы. Это гвардия. Император… Так можно запросто без головы остаться.

— Подожди! — Корнелия, одна, поднимается наверх, в спальню. Ее вещи так и лежат, нераспакованные. Ничего особо ценного, платья, немного золота… Драгоценности — все на ней. Старинное запястье, изумруды и рубины в красном золоте, заляпано кровью… Корнелия садится на ложе и зачем-то обтирает запястье простыней. Золоченые амуры хихикают по углам ложа… Корнелии хочется плакать, но — нельзя. Она — дочь Гордиана. Дочь и внучка императоров… Она не будет плакать, она будет драться.

Корнелия срывает с себя роскошную столу, драгоценности, заворачивает все в шелк, сует в сумку… На комоде — ее дорожное платье… Все уже выстирано, отглажено… Внизу — простые удобные сандалии.

Корнелия переодевается. Сама, без слуг. Это непривычно и отнимает довольно много времени. Сумку с драгоценностями — на пояс. И кошелек.

Корнелия сбегает вниз. В атриуме топчутся головорезы Онагра. Ничего не трогают. Ждут.

Теперь — в конюшню. Там — никого. Из людей. Зато все лошади на месте. В том числе — кони Алексия и Анастасии. Ясли полны. Белая кобыла Корнелии ржанием приветствует хозяйку.

Сердце Корнелии пропускает удар… Неужели Алексия и Анастасию схватили?

— Держи, друг, — Корнелия сует в жесткую ладонь отпущенника тяжелый кошель. — Мне нужно за город. Поможешь мне?

Здоровяк взвешивает на ладони кошелек.

— Это очень много, домна!

Но отдавать кошелек не спешит.

— В конюшне — лошади, — говорит Корнелия. — Пусть оседлают на всех. И оставь кого-нибудь — присмотреть за домом. Рабы вот разбежались…

— Вернутся, — уверенно говорит отпущенник. Получив деньги, он заметно оживился. — Я распоряжусь, чтобы тут прибрались… Пока тебя не будет.

Последняя фраза звучит уже не очень уверенно. Преторианцы. Август…

— Похоже, брат не рад твоему приезду.

— Это не он. Это мачеха, — говорит Корнелия. — Всё образуется.

Сама она не верит сказанному. Это слова для Онагра. Кто знает: вдруг он решит, что продать ее выгоднее, чем помочь.

Даже, если брат узнает, что изменится? Отец говорил: у принцепса нет ни друзей, ни родственников. Только подданные, союзники и враги.

— Онагр, мне надо к Аппиевым воротам. И дальше, по дороге еще милю. Там поместье моего деда. Знаешь, где?

Кивок.

— Там — мои друзья, — говорит Корнелия. — Проводишь меня?

Еще один кивок.

— А что за друзья? Надежны?

Вопрос понятен. Когда ты в немилости у власть имущих, друзья как-то сами собой улетучиваются.

— Легионеры. Первый Германский. Его легат — ближайший друг моего мужа. Он не предаст. Человек, которого убили у ворот… Чернокожий… Он был телохранителем у этого легата. Тела самого легата в доме нет. Надеюсь, он ушел…

— Или его увели. — Отпущенник пристально смотрит на патрицианку.

— Даже если и так, — говорит Корнелия. — Первый Германский. Там у меня много друзей (Корнелия очень хочет в это верить!) Я еду туда!