Мы находились прямо по центру зала. Геннадий Васильевич стоял рядом и терпеливо ожидал, когда я освоюсь в новой обстановке и приду в себя. Я захлопнул рот, повернулся к нему и тут же понял, что с его внешностью что-то случилось! Он весь как-то помолодел.
Исчезли глубокие морщины на лице учителя. От них остались только две едва заметные вертикальные складочки над переносицей. Из волос исчезли все седые волосы и причёска стала более пышной. Исчез синий халат, надетый поверх старенького костюма с чёрным галстуком. Сам костюм тоже исчез. Сейчас он был одет в просторные хлопчатобумажные брюки и тонкую светлую рубашку с короткими рукавами. Три верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты. Ноги его были босы. При такой влажности и жаре это было, наверно, приятно — стоять босиком на прохладном мраморе.
Изменилось и выражение его глаз. Из них исчезла вечная серьёзность и угрюмость. Помолодевший Геннадий Васильевич с лёгкой усмешкой смотрел на меня, ожидая, когда я приду в себя и буду в состоянии говорить.
Видимо, чтобы удивить меня ещё больше, он поднял свою левую руку, на которой, как всем в школе известно, не хватает двух пальцев — мизинца и безымянного и положил её мне на плечо. Все пальцы руки были на месте!
Я испугался и отпрыгнул в сторону, в воздухе разворачиваясь к нему лицом.
— Кто вы? — был мой первый вопрос.
— Я был бы счастлив, если бы ты согласился считать меня своим наставником! — произнёс мужчина.
Я уже не был уверен, что это именно Геннадий Васильевич, который десять минут назад открыл для меня проход в это место. Да, похож! Но так мог бы быть похож на него его младший брат. Я с трудом сглотнул:
— Вы похожи на Геннадия Васильевича, но вы не он. У него не хватало двух пальцев на левой руке. И потом, он воевал, а вам от силы тридцать лет. Кто вы? — я отступил ещё дальше.
— Я это он! Ты тоже в состоянии такие фокусы проделывать, просто пока не знаешь, как. Это то самое, что ты обещал Марине Михайловне: вернуть ей молодость, когда поймёшь, как это делается… Помнишь свои слова?
— Вы подсматривали за мной? Подслушивали? — я был ошарашен.
Он кивнул:
— Да, но делал я это редко и только для того, чтобы ты не наломал дров, ещё не освоившись со своей вновь приобретённой силой. Можешь не беспокоиться, в самые интимные моменты твоей жизни я нос не совал и не собираюсь делать этого и дальше.
— Честно?
Дядька этот усмехнулся:
— Поверь мне, Саша, я так долго ждал твоего появления, что испортить впечатление о себе банальным подглядыванием, было бы с моей стороны непростительной глупостью.
Он вздохнул и грустно посмотрел на меня:
— Твоего появления я ждал долгие 1485 лет. Ждал с того самого момента, когда мой наставник объявил мне, что устал и желает умереть. Ты представить себе не можешь, сколько золота, драгоценностей и просто денег я потратил на то, чтобы не прозевать момент твоего появления!
Я ошарашенно уставился на него:
— Сколько ждали?!
— 1485 лет. Я понимаю, тебе трудно в это поверить, но рано или поздно ты свыкнешься с той мыслью, что и тебе предстоит очень и очень длинная дорога по этой земле.
Я решительно помотал головой:
— Этого не может быть! Люди столько не живут! Никто столько не живёт! Зачем вы врёте?
— Люди не живут, тут ты прав. — усмехнулся он, — Почти никто из людей. Кроме меня, тебя и ещё одного человека. Мой наставник называл таких Посвящёнными. Он сам прожил почти шесть тысяч лет. Он мог бы жить и сейчас, но устал от жизни и ушёл добровольно.
Он взглянул на свои наручные часы и сказал:
— Мы могли бы об этом более подробно поговорить, но тебе нужно быть там. — он небрежно мотнул головой назад. — Если хочешь — оставайся, но тогда я должен научить тебя, как создавать двойников. Мы отправили бы его назад, а ты мог бы пожить здесь столько, сколько сам посчитаешь нужным.
— Двойника? А что это такое? — удивился я.
Геннадий Васильевич вновь усмехнулся:
— Ты сам, наверно, обратил внимание на то, что дел много, а в сутках всего двадцать четыре часа. Ты в состоянии создать любое количество своих двойников. Собственно говоря, слово это не вполне точно описывает это создание. На самом деле — это ты сам, только как бы второй экземпляр, понимаешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я помотал головой:
— Нет, не понимаю… Как это, второй экземпляр?
— Сложно объяснить… Просто зажмурься и скажи, что хочешь раздвоиться. Тебе сразу станет понятно, что такое двойник.
Я недоверчиво хмыкнул и зажмурился. Когда открыл глаза, рядом с Геннадием Васильевичем стоял… я сам! Мальчишка, похожий на меня как две капли воды! Он и таращился на меня точно так же, как, наверно, таращился на него я. Пацан показал пальцем на меня и, повернув голову к Геннадию Васильевичу, удивлённо спросил:
— Это что, мой двойник?
Неужели у меня такой противный, писклявый голос? — огорчился я.
— Вы оба двойники друг для друга! — весело усмехнулся Геннадий Васильевич. — Кстати, очень удобно! Вы можете общаться между собой мысленно и на любом расстоянии. Вести, так сказать, военный совет, если предстоит разделить между собой дела или просто подумать о каком-нибудь сложном деле. Одна голова хорошо, а две лучше, не правда ли?
Мы оба синхронно кивнули и вновь уставились друг на друга.
— Я рекомендую вам, не появляться на людях вместе и следить за тем, чтобы вас не уличили в том, что вы одновременно находитесь в разных местах. Хотя иногда, для создания алиби, это может быть даже необходимо. И ещё. Сейчас вы разделитесь. Один останется здесь, со мной, а второй вернётся в школу и будет жить так, как будто ничего не случилось. Тому, кто останется здесь, я объясню в том числе и то, как объединять двойников, если нужда в них отпала. В любом случае, всё, что я расскажу одному, станет известно и другому. Это очень интересная игра — в двойников. Она вас позабавит, ручаюсь!
Мы с двойником посмотрели друг на друга, и я мысленно произнёс:
— Возвращайся! Я останусь. Нужно выяснить, что за фигня тут творится.
Двойник кивнул и в моей голове прозвучал мой собственный голос:
— Точно! И выясни у него, как нам друг от друга отключаться. Если я всё время буду слышать ваши с ним разговоры, то сам не смогу ничем другим заниматься.
— Угу, выясню!
Я вздохнул, и тут мой двойник открыл смотровое окошко. Мы оба увидели пустую мастерскую. Урок ещё не начался. Ему нужно было уходить. Там, в каморке Геннадия Васильевича осталась вся моя верхняя одежда — шуба, шапка, рукавицы.
Мой двойник подмигнул мне и исчез. Я видел его глазами, как он идёт в сторону каморки Геннадия Васильевича. В нос ударили знакомые запахи: машинного масла, алюминиевой и железной стружки, древесных опилок — запахи обычной школьной мастерской.
Двойник достиг двери каморки, и я увидел Геннадия Васильевича. Того самого, которого знали все ученики нашей школы — пожилого, одетого в синий халат и с двумя отсутствующими пальцами на левой руке. Он оторвался от своей газеты, поднял на меня глаза и с усмешкой спросил:
— Посидишь ещё или домой пойдёшь?
— Нет, нужно идти. Марина Михайловна ждёт.
На этом месте я пожелал отключиться от своего двойника и тут же вновь оказался в мраморном зале. Молодой Геннадий Васильевич стоял напротив меня в своих белых брюках и рубашке и улыбаясь ждал моих слов.
— Там, в мастерской, ваш двойник?
— Да, Саша. Я всё тебе объясню, но для начала мы подберём тебе что-нибудь более соответствующее здешнему климату. Упарился небось?
Я кивнул. Действительно, мой лоб уже давно покрылся испариной, которую я время от времени вытирал рукавом. Для тропического климата мои толстые лыжные штаны и фланелевая рубашка действительно не отвечали сезону. Геннадий Васильевич — будем уж этого молодого дядьку называть так — громко хлопнул в ладоши.
Он смотрел при этом куда-то мне за спину. Я оглянулся и увидел быстро идущую к нам от колоннады совсем юную девушку. На вид ей было лет пятнадцать. Невысокая, стройная. Но выглядела она так… как будто только что выскочила из какой-то восточной сказки. Почему-то именно так я и представлял себе ту персидскую принцессу из сказок 1001 ночи, о которой рассказывал Наташке с Надюшкой.