Гибель этой лодки стала последней в ВМС США, хотя тяжелые аварии происходили и позднее. Так, на лодку «Патрик Генри» рухнула запущенная с нее же баллистическая ракета. «Джордж Вашингтон», следуя в подводном положении на перископной глубине, протаранил японский сухогруз «Ниссиомару», потопил его и скрылся, не оказав помощи терпящим бедствие морякам.
Объективности ради следует отметить и тот факт, что в ВМС США основной ударной силой являются не подводные лодки, как в ВМФ СССР, а авианосцы. Именно с этими кораблями, а с 1942 г. их построено 187, и связаны крупнейшие аварии в американском флоте. Достаточно сказать, что со времени взрыва на авианосце «Беннингтон» в 1953 г. и до недавней аварии на «Айове» погибло около пятисот человек. После гибели «Скорпиона» командование ВМС США принимает организационно-технические меры, в том числе прекращает почти на пять лет арктические походы как наиболее опасные. Надо считать эти меры эффективными, так как уже в течение четверти века американским подводникам удается избегать катастроф.
Первая авария ядерной установки в море на советском атомоходе
Трагический список потерь советского атомного подводного флота начнем с аварии на «К-8» — третьей атомной лодке, построенной на стапелях Северодвинска. Вступила в состав ВМФ в 1959 г. (первый командир — капитан 2 ранга В.П.Шумаков, командир БЧ-5 Е.П.Бахарев). Первая авария ядерной установки в море произошла на ней в октябре 1960 г. Экипаж справился с аварий, и лодка самостоятельно вернулась на базу.
Привожу воспоминания командира дивизиона «К-8», ныне контр-адмирала в отставке Л.Б.Никитина[14].
«Дату аварии — 13 октября 1960 г. — помню хорошо, так как это и день моего рождения.
Лодка готовилась к подледному плаванию, отрабатывая в полигонах боевой подготовки отдельные элементы управления, специфические для плавания в Арктике.
Как раз при вручении мне командиром праздничного торта в кают-компании из центрального поста прозвучала команда, вызывавшая меня в турбинный отсек. Пробегая через центральный пост, узнал от вахтенного инженер-механика А.Н.Татаринова о большой потере запаса питательной воды. В турбинном отсеке, оценив обстановку, я со старшиной 1 статьи Т.Г.Шевченко приступил к ликвидации аварии. Работа подходила к концу, когда, находясь глубоко в трюме среди работающих механизмов, мы поняли, что наверху что-то случилось — по беготне и большому количеству команд по боевой трансляции.
Послав Шевченко наверх для руководства личным составом отсека, я устранил неисправности и вышел наверх. В отсеке было пусто. В это время из пульта управления ГЭУ стали поступать команды, связанные с выводом обоих реакторов и турбин из действия, что мне и пришлось выполнять. Объясняясь с пультом управления ГЭУ, я с ужасом обнаружил значительное изменение условий прохождения звука в отсеке и догадался, что это связано с выходом в турбинный отсек вместе с паром второго контура газа из компенсаторов объема первого контура (в то время использовался гелий). Очевидно, произошел разрыв парогенератора. Сразу же предложил Е.П.Бахареву начать проливку реактора для предотвращения перегорания стержней урана, но это не дало положительных результатов, о чем мне через некоторое время сообщил Бахарев. Как потом выяснилось, в штатном трубопроводе оказалась заглушка, поставленная туда при строительстве корабля (видимо, для проверки систем на герметичность). Меня к этому времени вывели в центральный пост. Концевые отсеки интенсивно вентилировали в связи с большой радиационной загрязненностью. Я предложил смонтировать нештатную систему проливки реактора, что потом и выполнил вместе с Шевченко и Фурсом — старшиной трюмных реакторного отсека. Система оказалась эффективной, температура реактора стала быстро падать. Для пролива использовали и пресную воду.
Подводная лодка между тем шла в базу. Почти у всех наблюдались первичные признаки лучевой болезни — рвота, головная боль. Корабельный врач выдал облученным лекарство.
В базе быстро отправили всех отдыхать, остался только личный состав первого дивизиона, которым я командовал, для приведения в исходное состояние систем ГЭУ и проведения периодического расхолаживания установки. Оценить в море загрязненность концевых отсеков не могли, так как приборы зашкаливали. В базе оценку сделали, но она была уже не первичной. Знаю только, что после приведения систем ГЭУ в исходное состояние нас на контрольно-дозиметрическом пункте отмывали около трех часов. В результате такой «отмывки» у меня на спине почти не осталось кожи. На другой день прибывший из Москвы специалист по радиационной медицине отобрал по внешним признакам группу из 13-ти человек, в которую вошел и я. Нас отправили в Полярный, в госпиталь, где спешно открыли специальное отделение. Там кроме меня прошли лечение А.Н.Рубайло, Н.Д.Скворцов, В.Бондаренко, Тимошин, Т.Г.Шевченко, Фуре, М.Б.Джанзаков (остальных не помню). Прошли скорее обследование, чем лечение. Никаких отметок в медицинских книжках, кроме регистрации, у нас не было. Однако меня, например, не допускали к работе с ионизирующими и радиоактивными источниками три года. Нам лишь сообщили, что мы получили по 180-200 бэр, но это не очень много, и обнадежили: все пройдет.
Объективно свои ощущения в тот момент могу охарактеризовать так: повышенная утомляемость, непроходящее ощущение усталости, потливость (особенно ладоней и ног), плохой сон, повышенная нервозность, возбудимость, нетерпимость к окружающим. Неприятно удивило нас выпадение волос уже после госпиталя.
Экипаж лодки в целом сохранился, но из 13-ти человек, прошедших обследование, матросов и старшин срочной службы отправили в запас, офицеров и сверхсрочников спросили, где хотят служить, и по возможности перевели. В.Бондаренко ушел на дизельные лодки, а затем через пять лет вернулся командиром БЧ-5 на атомные, Н.Д.Скворцов перешел в учебный центр, А.Н.Рубайло вскоре тоже туда перевелся. Я длительное время был за штатом, так как не соглашался на береговые должности, а затем все-таки получил назначение в экипаж. Т.Г.Шевченко длительное время служил в учебном центре, затем вновь, уже мичманом, плавал на подводных лодках второго поколения. Он как-то сказал, что старшина 1 статьи Фуре умер через два года после демобилизации, то есть в 1962 г. Явилась ли эта смерть результатом переоблучения, не знаю, но думаю, что да, ведь ему в то время было 22 года.»
Невезучая «К-19»
Моряки, как и все люди, вступающие в контакт со стихиями, достаточно суеверны. Например, они твердо убеждены в том, что бывают корабли везучие и невезучие. Конечно, многое на корабле зависит от экипажа и от порядка, раз и навсегда установленного (или так и не установленного). Как бы то ни было, но одни лодки служат годами без малейших происшествий, а другие — не выходят из череды несчастий. К таким атомоходам следует отнести лодку Северного флота «К-19».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});