Читать интересную книгу Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Если предположить, что этот образ действий навел Сталина на определенные размышления в дни перед апрельским Пленумом (что вполне возможно), то итогом явилось требование Сталина к Бухарину «решительной борьбы с правым уклоном и примиренчеством с ним в одной шеренге со всеми членами ЦК нашей партии».[443] Приняв этот ультиматум, Бухарин должен был вести борьбу против своих же бывших сторонников — «бухаринской школы», отныне именуемой «правым уклоном». Это привело к крушению остатков его авторитета. Купившись на приманку сохранить место в Политбюро, Бухарин, как и далекий чикагский гангстер Моран, лишился поддержки сторонников, его политический вес обесценился. «Вплоть до двадцать восьмого года он восклицал «идиоты!» и хватал телефонную трубку, а с тридцатого хмурился и говорил: «Надо подумать, к кому обратиться»…[444]» С двоевластием в партии было покончено. Позиции Рыкова с этого момента серьезно пошатнулись, хотя он и оставался главою правительства. Принимая первомайскую демонстрацию 1929 г., «два Аякса», Сталин и Рыков, стояли отдельно от других вождей, на правом краю ленинского Мавзолея, вглядываясь сквозь пелену моросившего в тот день дождя в изображающие восторг толпы трудящихся. Далеко от них, на гостевых трибунах нахохлились под дождем Зиновьев и Каменев, похожие на беспомощных мокрых куриц. Изгнанника Троцкого волокли по Красной площади в виде забавного манекена, который кланялся жирным фигурам «буржуев» и чистил сапоги таким же карикатурным фашистам.[445] Через три года он будет лишен советского гражданства. Бухарин затерялся в толпе членов Политбюро, которая становилась все более безликой. Вся страна воочию увидела перемену власти.

К весне 1929 г. Ягода имел все основания опасаться, что его вскоре заменят Евдокимовым, в котором он теперь видел главного врага.

Полет «Страны Советов»

В 1929 г. состояние здоровья Менжинского стало таково, что практически в ОГПУ воцарилось двоевластие Ягоды и Трилиссера. Дважды переболев в предыдущем году на фоне артериосклероза гриппом с осложнениями, в ночь на 21 апреля Менжинский перенес обширный инфаркт. Консилиум врачей допустил его к работе лишь с 1 августа, но с серьезными ограничениями: работать не свыше пяти часов в день, не более четырех дней в неделю, причем находясь на загородной даче.

12 сентября ЦК вынес решение: «обязать т. Менжинского в точности выполнять указания врачей», а уже 30 сентября консилиум этих самых врачей вынес решение, на основании которого Председатель ОГПУ отстранен от работы до 11 апреля 1930 г.[446]

Ягоде и Трилиссеру следовало теперь определить, ввиду болезни Менжинского и падения Бухарина, на кого им работать, кто их новый хозяин. Формально таковым оставался Рыков. Фактически же после краха «правой» бухаринской фракции он уже не мог выступать в роли нейтрального наблюдателя или верховного судьи между Сталиным и Бухариным. Он еще оставался председателем Совнаркома и СТО, председательствовал на заседаниях Политбюро, но уже перестал быть фигурою политического калибра.

Оставался вопрос: что делать дальше. Коммунисты с первого дня захвата власти открыто стремились к тому, чтобы обеспечить себе абсолютное господство над кастою «трудящихся», перевести их на казарменное положение. Но не могли этого сделать в крестьянской стране. Крестьянин — собственник дома и личного хозяйства, потребитель и поставщик товарного рынка, носитель «мелкобуржуазных» собственнических взглядов. Крестьянин не готов отказаться от семьи и жить в коммуне. Крестьянин не готов ходить строем. Как же переломить хребет крестьянству, если и Красная Армия набирается преимущественно из крестьянской молодежи, а городские рабочие сохраняют связи с деревней? Сталин нашел ответ на этот вопрос: массовым голодом. Голодный, истощенный человек не может восстать, не может активно сопротивляться. Выморить голодом наиболее активную часть крестьянства, а остальных частью загнать в колхозное рабство, частью превратить в дешевую рабочую силу на отдаленных стройках промышленных объектов — таков был единственно возможный план. Когда его выдвигала левая оппозиция во главе с Троцким, Бухарин и Сталин его высмеивали: не оттого, что план не нравился, а ради того, чтобы политически уничтожить Троцкого. Сталин, критикуя Троцкого как председателя комиссии по Днепрострою, на апрельском Пленуме 1926 г. заявил: «Речь идет… о том, чтобы поставить Днепрострой на свои собственные средства. А средства требуются тут большие, несколько сот миллионов. Как бы нам не попасть в положение того мужика, который, накопив лишнюю копейку, вместо того чтобы починить плуг и обновить хозяйство, купил граммофон и… прогорел (смех)».[447]

Откуда же теперь взять искомые миллионы? Сталин ответил и на этот вопрос. Необходимо, чтобы на Западе наступил кризис перепроизводства и чтобы капиталисты в поисках новых рынков сбыта согласились в массовом порядке сбывать необходимые агрегаты и оборудование в СССР в кредит. Необходимо, чтобы на Западе началась массовая безработица, и иностранные инженеры направились в СССР в поисках работы по специальности. Правда, кризис перепроизводства на Западе грозил сокращением советскому экспорту и, соответственно, истощением валютных резервов. Однако Сталин решился пойти на отрицательный торговый и платежный баланс, рассчитывая покрыть его массовыми изъятиями золота и валюты у населения. Эта авантюрная экономическая политика, известная под названием «безумие импорта», нашла своего гения-исполнителя в лице профессора статистики Станислава Струмилина, подстегиваемого страхом репрессий. Он выдвинул «золотую» формулу советской экономики: «Лучше стоять за высокие темпы развития, чем сидеть за низкие».

Сталин, как и всякий гениальный политик, обладал способностью всегда сосредоточиваться на главном направлении, отвлекаясь от второстепенных. Те же, кто пытался одновременно бороться на нескольких фронтах, как Зиновьев или Бухарин, терпели поражение.

До 1929 г. Сталина совершенно не волновали экономические вопросы — если только он не использовал их в сугубо полемических целях. Бажанов пишет: «В первые дни моей работы со Сталиным я все время ходил к нему за директивами. Вскоре я убедился, что делать это совершенно незачем — все это его не интересовало. «А как, вы думаете, надо сделать? Так? Ага, ну, так и делайте». Сталина все эти государственные дела не интересовали, он в них не так уж много и понимал, ими не занимался и ничего, кроме чисто формальных ответов, давать не мог. Если его спрашивали о ходе решения какой-либо проблемы, он равнодушно отвечал: «Ну, что ж, внесите вопрос — обсудим на Политбюро»… (а интересовали его только власть и борьба за нее)».[448]

С 1929 г. ситуация изменилась. Теперь Сталина волнуют не только сводки о ходе хлебозаготовок, но и известия из-за океана: не начался ли очередной экономический спад на Западе? Поэтому ему пока в равной мере требуются и Ягода, и Трилиссер. Он сделал вид, что поверил их групповому письму от б февраля 1929 г.: «В контрреволюционной троцкистской листовке, содержавшей запись июльских разговоров т. Бухарина с т. т. Каменевым и Сокольниковым о смене Политбюро, о ревизии партийной линии и пр., имеются два места, посвященные ОГПУ:

1. На вопрос т. Каменева: каковы же наши силы? Бухарин, перечисляя их, якобы сказал: «Ягода и Трилиссер с нами» и дальше:

2. «Не говори со мной по телефону — подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ».

Оба эти утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета или на т. Бухарина, или на нас, независимо от того, говорил или нет что-нибудь т. Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически опровергнуть перед лицом партии…».[449] Сталин не был столь наивен, чтобы поверить чекистам. Ворошилов в одном из писем Сталину в 1932 г. недоумевал: «Жаль, что нет с Сочи (не понимаю почему) связи с «вертушкой», все же можно было бы почаще сноситься непосредственно, а не посредством переписки».[450] Сталин же хорошо понимал, что лучше пересылать письма с партийными фельдкурьерами, чем разговаривать по телефонным линиям, давая возможность Ягоде быть в курсе этих разговоров.

Так кто же реально правит страной — Председатель Совнаркома Рыков или Генеральный секретарь ЦК Сталин? Оба они провозгласили генеральную чистку советского госаппарата. На кого из них ориентироваться, чтобы остаться на плаву? Ответом на этот вопрос стала позиция органа ЦК ВКП (б) — газеты «Правда», которая еще с ленинских времен являлась главным флюгером внутрипартийной борьбы. 1 сентября 1929 г. она вышла с крикливым заголовком «Ударить по недостаткам», под которым шла речь о «расхлябанности, разгильдяйстве, отсутствии руководства». Вывод статьи гласил: «Недостатками заготовительных аппаратов, вялостью темпа их работы широко пользуется частник». Дальше — больше, Целых 5 статей помещались под общим заголовком: «Направим действенную самокритику против извращений пролетарской линии партии, против конкретных проявлений правого уклона». Рядом — призыв: «коммунары Ленинграда, смелее развертывайте самокритику, бейте по конкретным проявлениям правого оппортунизма». Тональность статьи расцвечивалась мрачными, прямо-таки апокалиптическими красками: «Скрывающиеся в недрах Ленинграда, а иногда проникающие на ответственные посты в наших учреждениях аферисты, дельцы, частники, агенты иностранного капитала довели до плачевного состояния громадный механизм ленинградского комхоза. Городское хозяйство Ленинграда в опасности». В разделе «листок Рабкрин» — отчеты о ходе чистки соваппарата с характерными заголовками: «Рационализированные совдураки», «Сталинградские самостийники» и т. п.