История – это не объект косной природы, не некое закристаллизовавшееся Прошлое, а живой организм, структура которого определяется нашей памятью и нашей волей, а свойство забывчивости является ее неотъемлемым и необходимейшим качеством. Без него она не могла бы творить «здесь и сейчас», как не может сотворить бабочку гусеница, не меняясь через кокон и куколку.
Так неужели Эверетт считает, что его теория ветвящейся реальности «исчерпывает вопрос» о структуре мироздания и теперь для следующих за ним поколений ученых и мыслителей остается только уточнять «технические детали»? Мелькнувшую об этом мысль я мгновенно отбросил – не мог Эверетт так думать!
Просто в силу понятной житейской усталости («Плохо, ежели мир вовне изучен тем, кто внутри измучен») и, одновременно, не отпускающего творческого напряжения, его взгляд несколько «замылен» и все новое должно «пробиваться» к нему через отлаженные фильтры восприятия, отсекающие возможные помехи реализации его собственных замыслов. Вот свяжется он с Барбуром, получит его перевод статьи Маркова и Муханова, сложит в уме «2+2», и вспомнит тогда и о моей книге, и об идее склеек! Во всяком случае, я на это надеялся.
Пока же следовало сохранить текст ответа Эверетта и в специальной папке в разделе «VIP-корреспонденты» и, на всякий случай, переписать его на CD, где сохранялись самые важные для меня документы. И написать ему ответное короткое благодарственное письмо, в котором нужно сообщить, что подробнее напишу позже, после обдумывания и анализа его ответов на мои вопросы.
Это было необходимо не только для соблюдения правил приличия, но и потому, что я был искренно ему признателен за его – не побоюсь употребить «высокий штиль» – благородный поступок. Ведь ему, «нобелиату», пришлось написать письмо никому не известному «русскому» корреспонденту!
Текст ответного письма я подготовил с помощью электронного переводчика. Многие не любят и даже ругают этого «помощника полуграмотных юзеров». Но что поделаешь с таким «тяжелым наследием» советской средней школы и собственной юношеской лени? И я был благодарен компании «Promt» за ее заботу обо мне…
Отправив письмо, я подумал, что сегодня проявилась замечательная преемственность интеллигентских традиций. Ведь когда-то и Ему, тогда 13-летнему мальчишке, ответил на письмо с «научными рассуждениями» сам Альберт Эйнштейн. И он, мальчишка Хью, в далеком 1943-м, хотя и был безмерно рад полученному письму, но ведь, садясь за стол со старой перьевой ручкой в руках и намерением сообщить нечто важное для великого физика, не сомневался ни секунды, что Эйнштейн, как бы ни был он занят своими собственными идеями, обязательно прочтет его рассуждения и ответит. А сегодня в роли такого мальчишки оказался я – далекий рассеянин с всклокоченной бородой и «пауками» на почти слезящихся от напряжения глазах…
Напряжение это достигло такого уровня, что глаза мои снова закрылись…
Привел меня «в чувство» раздавшийся из динамика приятный женский голос:
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Университет»!
Я очнулся от легкой дремы, которая частенько накатывает на меня при длительных поездках в полупустых по вечерам вагонах моковской подземки.
Александр Константинович назначил мне встречу в метро, поскольку допоздна просидел на заседании какой-то межведомственной комиссии по нефтеразведке. Он и прилетел в Мокву на один день для участия в этом заседании. А посвящено оно было утверждению планов бурения пробных скважин по результатам расшифровки «красной фотосъемки», сделанным в Ленцке под его руководством.
Когда я вышел из вагона, Александр Константинович уже ждал меня на скамеечке посреди зала. Я узнал его не по полиэтиленовому пакету с новой книжкой, которую он хотел мне подарить. Хотя именно этот атрибут был им заявлен как опознавательный в ходе нашего телефонного разговора, когда мы договаривались о встрече.
Просто выглядел он как-то «не по моковски» – более непосредственный, более открытый, более любопытный к окружающему, чем типичный пассажир моковского метро.
И, кстати, совсем не «по-профессорски». Я бы сказал, что имел он вид чирковского Максима на второй день управления Министерством Финансов. И чувствовалось, что ещё кипела в нем энергия прошедшего заседания. А то, что было оно не простым, мне было ясно – делили там бюджетные деньги.
– Здравствуйте, Александр Константинович!
– Здравствуйте, Игорь Петрович!
Мы присели на лавочку и, как прилежные школяры, достали авторучки и книжки и принялись надписывать их друг для друга. Краем глаза я видел, каким каллиграфическим был его почерк.
Передав друг другу книги, и, тем самым совершив обмен «верительными грамотами», мы разговорились о положении дел «на фронте эвереттики».
Я, конечно, прежде всего передал ему привет от Самого Эверетта, рассказав, что Эверетт писал мне о том, что он ценит работы Александра Константиновича.
Он всплеснул руками, глаза за стеклами очков вспыхнули, и он сказал:
– Ну, право!.. Не мне бы это слушать, а нашему ректору. А то вот уж второй год не могу пробить новый компьютерный комплекс для своих аспирантов – денег у него нет на «эти фантазии»… Правда, есть у него ещё один хороший аргумент. Он говорит, что теория вероятностей точно установила – в одну и ту же воронку дважды снаряд не попадает. Имеет он в виду, что после присуждения Нобелевки Эверетту больше в этой области «ловить нечего» – второй премии никому уж не дадут, а потому и у него, ректора, денег «нет»…
Я согласился с тем, что хорошо бы сподвигнуть Эверетта сформулировать принципиальные проблемы своей области науки, как сделал это в свое время Гильберт и делает сейчас Алфинзбург. Это и для ректора, и для Нобелевского комитета было бы неплохим ориентиром.
Начали мы и сами составлять проект такого списка. И согласились, что первым номером здесь стоит «проблема решающего эксперимента». Решение Тегмарка является абсолютным, но очень уж бесчеловечным! Была тут у меня мыслишка…
Нужно бы попробовать один вывод из гутсовских построений о многомерном движении проверить на электронном ускорителе… Договорились, что я напишу статью для его нового журнала, где эвереттике всегда открыт «фиолетовый светофор».
Говорить было трудно – приходящие и уходящие поезда гремели и скрежетали, оба мы уже хотели спать, и завтра ему суждено было лететь в Ленцк, а мне – в Амгарск…
Глава 24
...
О Петрофабриченском феномене, интригах спецслужб разных стран, рассейской и американовской уфологических школах, различиях принципов бизнеса в Рассее и Америке, «фотографе» и «музыканте» под колпаком КГБ, колючих шипах в букете роз для нобелиата Алфинзбурга, а также о причинах неплодотворности публичных дискуссий на рассейской почве. Второй светлый морок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});