для убогой посуды, возвышение, на котором я лежал, было тоже завалено травой. Иногда в вылазках и разведках на планетах, не входящих в состав Содружества, я видел таких людей, живших племенами. Подумал, что попал в один из подобных миров и загрустил — вырваться отсюда невозможно. От размышлений отвлекли странные звуки, доносившиеся от входа. Кто-то говорил на межгалактическом. Коряво, но говорил:
— Дёшь воте и так. Тушище. Дёшь воте тушище.
Голос был мягкий, приятный и, кажется, женский. Но долго слушать не мог, мне надо было…
Рассказчик замялся, искоса на меня взглянул и закончил фразу чуть резче, чем следовало:
— Короче, позвал я говорившего.
— Эй, дружище, зайди-ка.
На зов является моё чудовище, но я вижу только силуэт, потому что стоит против света. Спрашиваю:
— Кто там сейчас говорил?
— Сешас говорил, — отвечает, приводя меня в полное изумление, и протягивает чашу с отваром. Смотрю, а у неё мордочка умытая и руки чистые.
Училась моя сиделка быстро. Через дней десять лопотала вполне понятно, хоть и шепеляво. Волосы разобрала. Сначала пальцами, а потом я её с гребнем познакомил. Она всё предложенное материализовала. Мне лежать целыми днями скучно было, вот я и развлекался. На полу веточкой нарисую что-нибудь, расскажу, зачем это нужно. Глядь — уже есть. Нора наша расширилась, когда я вставать начал, чтобы головой за потолок не цепляться.
Сначала меня всё забавляло. Рассказывал ей, как ткань сделать, а из ткани одежду. Как зёрна в землю бросать, чтобы урожай собрать, как… Ой, не перечислить всего. Я просто вспоминал жизнь дома, а она реализовывала так, как понимала. Гамак этот дурацкий… Упомянул, как на террасе у дома в жару для отдыха развешивали, она возьми да устрой постель такую. Много ещё чего перевернула из моих воспоминаний. Может, я несколько коряво рассказывал, может, она такая бестолковая была.
Скоро мне наскучила такая жизнь. Любовь её навязчивая опостылела. Словно больше нет ничего во всей Вселенной, кроме меня. Глаз не сводила целыми днями, со всем, что скажу, соглашалась. Позволил бы, так руку мою из своих не выпускала бы. Может, если бы жили рядом люди, то проще было. Сходил к кому в гости, поговорил, пива выпил, сыграли бы в кости там или карты, а то каждый день одно и то же. Выть временами хотелось.
Как окреп, стал я уходить. Думал поохотится или рыбу поймать, но, веришь, даже такой малости на планеты не было. Горы, степь и пустота. Как она там до меня жила? Спрашивал, сказала, что не помнит и жизнь у неё началась с моего появления.
Тосковал я страшно. Мне хотелось к людям, всё равно куда, но только не здесь. Ежедневно горячо молил об этом Вселенную утром и вечером. И получил желаемое.
Брёл как-то по голой степи куда глаза глядят. Ветер гонял пыль и колючие шары сухих растений. Они обгоняли меня и неслись к горизонту. Смотрел им вслед и завидовал их свободе, не имея возможности уйти от землянки дальше, чем на день-два пути. В пустынном безводном мире меня ждала голодная смерть.
Вдруг вижу, неподалеку сияет овал портала. Нас на кораблях перекидывали только тогда, когда была необходимость ещё и технику транспортировать. Когда же отправляли налегке в обжитой мир, то пользовались портальными переходами. Поэтому я хорошо знал, что значит это сияние. Не думая, шагнул в него, надеясь на лучшее.
— И? — устав ждать, когда закончится длинная пауза, поторопила рассказчика.
— И попал. Из одной ж… хм… передряги в другую. Права ты. Портал у них сломан.
Глава 17
В горле стоял ком, а под ложечкой билась невыносимая тоска. Причиной нарастающей тревоги было беспокойство о судьбе Филиппа. Чтобы не завыть в голос от бессилия, отвлекала себя мыслями. Как акын, что вижу — то пою. А вижу я Косрока. Здоровенного мужика с мышлением деревенского… нет, не дурачка, но недоросля, который дальше околицы не бывал нигде. Весь мир для него ограничен пространством обитания и примитивным жизненным опытом. Хотя разве его в том вина?
— Так что случилось, когда ты попал сюда? Инкиж, кажется, называется этот мир.
— Инкиж… — вздохнув, подтвердил Косрок и обыденно, без эмоций объяснил: — Я потерял память. Совсем. Только имя помнил. Вышел вон там, — он кивнул головой в сторону коридора, ведущего к портальной кабине. — Стою и ничего не понимаю. Кто я, где я, что здесь делаю.
— Как же ты восстановился? Доноры из Радужного мира погибают после возвращения.
— Они дважды проходят через портал, дважды их меняет испорченное устройство. Мне повезло — я перенёсся только один раз. Да ещё иш Этал постарался. Экспериментатор охренеть.
— Хренов, — машинально поправила я.
— Что? — не понял собеседник моей реплики.
— В подобных случаях говорят «хренов». Экспериментатор хренов.
— А! Понял, — кивнул мужчина.
Великая Вселенная! Чем я занимаюсь? Вместо того чтобы искать пути возвращения, обучаю заблудившегося в космосе наёмника русским ругательствам. Точно переход мозги повредил.
Встала, подтянула сползающие штаны и скомандовала:
— Пошли!
Косрок безропотно поднялся, но уточнил:
— Куда теперь?
— Хочу несколько вопросов задать вашему великому естествоиспытателю.
— Мне его подержать, пока допрашивать будешь? — вояка хрустнул суставами пальцев, выгнув ладони.
— Интересное предложение, — фыркнула в ответ, представив нелепость картины, — но постараюсь справиться без физического насилия.
Распахнув дверь лаборатории, я чуть не рухнула на пороге, получив контузию от концентрированного «аромата» общественного туалета. Что было и неудивительно. Развязать иш Этала забыли, а средство, замедляющего обменные процессы, никто ему не вводил. Вот и результат.
— Иди-ка ты в мою комнату, — морщась, предложил Косрок. — Побудь там, пока я его отмою и переодену. Потом доставлю для допроса. Дорогу найдёшь?
— Не заблужусь, — ответила, незаметно снимая заклятие подчинения с опозорившегося учёного, и пошла, куда послали.
Сарон по-прежнему лежала лицом к стене, укрытая одеялом. Вот и пусть спит — общаться с ней желания нет. Постояла, раздумывая, то ли прокрасться к столу и тихо там посидеть, то ли попытаться разобраться с устройством кухонного отсека. Пить хотелось невероятно, поэтому выбор был очевиден.
Шкаф, в котором пряталось оборудование для приготовления еды, закрыт. Ручек не было. Просто несколько плотно подогнанных дверок, которые невесть как открываются.
— Кто так строит? — буркнула я, вспомнив незадачливого героя из любимого фильма, и в сердцах шлёпнула по дверце. Она и распахнулась.