Город будоражил раздраженными криками чаек, которые промышляли по местным помойкам, вокруг него были просторы: море до самого горизонта, и дороги, уводящие в степь. Для гильдийцев Лерей был как тренажер-головоломка, в нем постоянно что-то требовало ремонта, так что технари только успевали отслеживать, чтобы стабильно работал такой же старый, как город, водопровод, не останавливались степные ветряки, дающие электричество на маяк и местную станцию, и чтобы время не нарушало гармонию и красоту центральной части Лерея, с белоснежными зданиями трех библиотек, типографией и приморским вокзалом, где шла основная торговля.
Блейки мог бы изменить Гане, мог бы уйти надолго в другие края, но опять погрузиться в мир смоделированных интерфейсов и неизвестно кем поставленных целей — и тем самым изменить Лерею — не смог бы уже никогда. Сочный, пахучий, продуманно геометричный город крепко держал его в реальности: призрачной красотой обледеневших причалов и опаловой зимней водой, из которой мальчишки таскали сонную рыбу, чтобы изжарить и съесть ее тут же, согреваясь у костра. И, слушая детские вопли, глядя на чаек, ощущая порывы холодного ветра, Блейки думал, что этот уровень жизни стоит того, чтобы пройти его по полной программе, даже если придется как-то где-то немного извернуться, как бы и кто бы там на базе про него не подумал.
И вот когда он просчитал и решил, что все пути ведут обратно к Морану на базу, Старр признался Просперо Тесла, где он намерен достать нужные для связи аппараты. Старик не удивился, старик давно уже наблюдал за Блейки, гадая об его роде и племени, и многое из того, что говорил тогда, запинаясь, Блейки, частично мог себе представить и раньше. Тесла только попросил его немножко посчитать еще за коммерческий интерес всей этой затеи, и чтобы Блейки не думал о себе пренебрежительно за сам процесс.
* * *
Блейки рассчитывал на мягкое предзимье, чтобы сначала на дирижабле добраться от моря до Двуречья, а там рвануть верхом предгорьями по полузнакомому тракту. Но после Единой заштормило так, что полеты закрыли. Тратить силы на переход по знакомой местности Старр не хотел, а потому немного пересмотрел планы.
Прежде всего пришлось отказаться от идеи быстренько добраться до гор и разыскивать базу, ориентируясь на вершину с приметным озером. К медному руднику, недалеко от которого Тесла нашел Старра, и от которого предполагалось вести поиски, вел только один, довольно старый горный тракт, от обжитого Двуречья на неделю пути освоенный и наезженный, а дальше относительно заброшенный. Старый Просперо здорово окоротил самоуверенность парня, всучив тому прочную шелковую палатку, шерстяное одеяло и магниевый стержень для огнива.
— Я скажу тебе, что по реке вниз плыть довольно легко, — объяснил он, дописывая письмо на тамошний завод, в гильдию литейщиков, — но подниматься вверх по дороге, да еще зимой, это довольно весело для такого мальчика. Но зато зимой лес довольно сонный, и горные склоны просматриваются насквозь. Думаю я, ты вполне имеешь свои шансы дойти, где ты ушел.
— Господин Тесла, — благодарил Блейки, подсовывая старику перерисованные им карты, — вы уже покажите мне, где там постоялые дворы, и я буду вас помнить теплым словом всякий раз, когда устроюсь на ночь.
— Чтоб ты так смотрел за собой, сколько теплых слов я про тебя помню, цоппер, — морщился Тесла, прикидывая, сколько у парня шансов до зимы пройти по дороге хотя бы в предгорья. По-всякому выходило так, что до весны его ждать обратно не стоит, но Тесла верил в то, что Блейки вывернется, так же твердо, как в то, что кот всегда падает на четыре лапы.
Вот так и случилось, что с первым солнечным днем Блейки Старр покинул Лерей все в тех же старательно ушитых Ганей штанах, имея при себе достаточно багажа, чтобы пройти всю страну из конца в конец, фляжку питьевого спирта, три жареных курицы и три пары варежек, приготовленных тремя славными лерейскими хозяйками независимо друг от друга, потому что Блейки всегда был отзывчив на женские капризы и признателен для женской заботы.
Глава 16
Лерей проводил Блейки последним теплом и солнцем, Двуречье встретило мелким дождем пополам с первым снегом. Яркий шар дирижабля еще болтался над причальной мачтой, как последнее осеннее яблоко на ветке, а Блейки уже телеграфировал Тесла, что долетел, купил низкорослую тягловую лошадку с черной гривой, закинул вещи в нечто среднее между фургончиком и крытой кибиткой, и отважно двинулся в путь, догрызая дареную курицу, как приятное воспоминание о далекой приморской любви.
Двуречье особенно славилось глинами и посудой, и не раз и не два Блейки пришлось жаться к обочине, пропуская тяжело груженые повозки, громыхающие на запад. И не раз и не два его собственная повозка застревала в грязи, так что в другое время Блейки, конечно, охотно переждал бы распутицу где-нибудь и с пользой, но теперь, с охапкой поручений и бумаг всякого рода, да еще и подробным планом тракта, он ни за что не хотел останавливаться и упорно двигался дальше. Выходило так, что за каких-нибудь три недели неспешного, но безостановочного пути Блейки уже увидит широкие карьеры и деревянные башенки медных рудников, а оттуда начнет поиски тропинки к той самой горе, откуда начиналась вся его недолгая здешняя жизнь.
На десятый день, когда все письма были розданы, курицы съедены, а первая пара варежек потеряна, мягкая слякоть сменилась жестким морозцем. К этому времени Блейки как раз достиг последнего по тракту стоящего села. Дальше на карте были обозначены хвойные леса и относительное безлюдье, и Блейки сменил своей повозке колеса на полозья, проверил у лошадки упряжь, подковы и храбро поехал дальше.
Под полозьями звонко хрустели смерзшиеся иголки и тонкая ледяная корка, Блейки кутался в одеяло и сжимал рукоять походного ножа, про себя думая, что старый Тесла был-таки прав, когда звал его упертым: через лес обычно ездили караванами, а уж по таким, полузаброшенным и не слишком людным дорогам — тем более. Кто мешал ему подождать, пока соберется достаточно повозок и ехать с хорошей компанией? А теперь каждое движение в лесу, пусть даже и сонном, настораживает, и спиной Блейки словно бы чувствовал, как прощупывали его невидимые глаза, прислушивались к скрипам повозки чуткие уши, и беззаботность Старра, свойственная ему среди людей, таяла, как снег от дыхания, оставляя между лопаток липкое ощущение тревоги.
Чувство это все усиливалось, так что к полудню Блейки решительно расчехлил самострел, к вечеру натащил для костра здоровенных засохших елок и сидел с взведенной тетивой всю ночь, настороженно всматриваясь в темноту между стволов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});