Читать интересную книгу Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

Колоннаду перенесли на высокий холм, олицетворяющий гору Парнас – обиталище Аполлона, и дополнили каскадом, который должен был ассоциироваться с дарящим поэтическое вдохновение Кастальским ключом. Воплощение этого поэтического замысла, как утверждает легенда, и привело к катастрофе. Однажды во время грозы подмытый фундамент не выдержал, и часть Колоннады рухнула. Однако, продолжает легенда, это придало еще большую эффектность всей композиции, и Колоннаду решили не восстанавливать, а живописно разбросанные обломки оставили там, где они упали. По одной из дворцовых легенд, проснувшись ранним утром и увидев раскрытую в сторону дворца Колоннаду, вдовствующая императрица Мария Федоровна будто бы воскликнула: «Это Аполлон хочет любоваться моим дворцом!»

По другой легенде, молния ударила в Колоннаду еще тогда, когда она находилась на открытом лугу, и жители Павловска приходили любоваться удивительным творением природы. Затем уже Колоннаду перенесли на новое место.

Остается добавить, что ни один историк ни о какой грозе, вмешавшейся в замысел архитектора, вообще не упоминает, а такие признанные авторитеты, как Курбатов и Грабарь, считали, что эти разрушения сделаны намеренно, с тем чтобы придать Колоннаде более выразительный вид. Тем более, что имитация древних развалин в то время была очень модной, свидетельством чему только в Павловском парке могут служить Руинный каскад, Руины у Краснодолинного павильона и Пиль-башня.

Пиль-башню – оригинальный романтический павильон с соломенной крышей и узкой наружной лестницей на подпорках, ведущей на второй этаж, – создал в 1797 году возле декоративной водяной мельницы Винченцо Бренна. По сохранившемуся в Павловске преданию, на этом месте некогда находилась настоящая пильная мельница, оставленная будто бы Марией Федоровной жившему там крестьянину, которого, кстати, никто никогда не видел. Еще про Пиль-башню рассказывают, что в комнатах первого этажа при Павле I содержались под стражей камер-пажи «за шалости и нерадение к своим обязанностям».

Наружные стены Пиль-башни были расписаны выдающимся театральным художником и декоратором Пьетро Гонзаго, создавшим поразительно правдоподобную иллюзию разрушенной временем античной постройки. Блестящий мастер «обманных» картин, Гонзаго создавал ложные перспективы, рассказы о которых, как о блестяще исполненных фокусах, восторженно передавали из уст в уста посетители парка. Говорят, что на стенах Розового павильона Гонзаго ухитрился так изобразить стекла оранжереи, за которыми были видны фруктовые деревья, что создавалась полная иллюзия реальности. Существует предание, рассказанное одним французом, восторженным почитателем Павловска, будто какая-то бедная собачка «расквасила себе морду, пытаясь вбежать в несуществующее пространство фрески Гонзаго, написанной под библиотекой Павловского дворца».

Выдающиеся архитекторы прошлого придавали исключительное значение архитектуре малых форм, соразмерных человеку. Миниатюрные мостики и уютные беседки, каменные балюстрады и гранитные ступени, мраморные вазы и чугунные скамьи придавали парковым уголкам редкую выразительность. Особое место в этом ряду занимают различные ворота. Они гармонично вписываются в зеленую архитектуру и легко сочетаются с каменной. Среди многочисленных ворот Павловского парка есть легендарные – те, что открывают крутой спуск к Холодной бане. Чугунные пилоны этих невысоких ворот увенчаны низкими широкими вазами с фруктами. Мысль о таком украшении, согласно преданию, была подсказана «одним влюбленным, пообещавшим прекрасной дачнице, что ваза фруктов, стоявшая во время беседы на столе, сохранится навеки».

Несмотря на превращение Павловска в официальную резиденцию императора, Павловский парк в то же время оставался его семейной собственностью, и в этом качестве сохранял все приметы частной жизни. Это был обыкновенный, характерный для того времени дуализм, который проявлялся буквально во всем. Имение… но царское. Усадьба… но дворцовая. Дом… но гипертрофированный до размеров гигантского парка. Здесь принимали гостей во дворце, завтракали в Вольере, музицировали в Круглом зале, отдыхали в Молочне. Здесь были площади для учений и празднеств, которые естественно уживались с алтарями скорби и уголками памяти.

Это наблюдение может подтвердить одна из петербургских кулинарных легенд, рассказанная известным профессором-кулинаром Николаем Ивановичем Ковалевым. При Марии Федоровне в Павловск был приглашен один из известнейших поваров английского двора. По-русски он не понимал и поэтому «молча недоумевал» русской привычке шинковать для салата свеклу. За границей этого не знали. Но когда повара начали заливать салат уксусом, англичанин будто бы что-то понял и наконец разверз уста. Он воскликнул всего одно слово: «О-о, винегр!» – то есть уксус. С тех пор эта простая русская закуска, если верить легенде, и стала называться винегретом. Между прочим, во всем мире она называется «салат де рюсс».

Одним из самых интимных уголков Павловского парка при Марии Федоровне стал небольшой мыс вблизи дворца. В центре его Чарлз Камерон установил на пьедестале «урну судьбы» из алтайской яшмы. Вокруг урны постепенно возникла идиллическая Семейная роща, образованная деревьями, которые высаживались по случаю рождения каждого члена многочисленной семьи Павла I. Родоначальником этой рощи был сибирский кедр, посаженный еще в Петербурге в день рождения долгожданного наследника престола, великого князя Павла Петровича. Кедр этот затем перевезли в Павловск. Среди старожилов живет предание, будто этот кедр был расколот грозой, но стараниями садовника, искусно сложившего расколотые половинки дерева, снова ожил и разросся. Остается только сожалеть, что этот легендарный кедр не стал символом долголетия несчастного императора.

Его вторая жена, императрица Мария Федоровна, пережила своего мужа более чем на четверть века. Она надолго стала хозяйкой Павловска, где о ней сохраняется трогательная легенда. После трагической кончины императора безвыездно жившая здесь Мария Федоровна часто в одиночестве прогуливалась в долине Мариенталь, вблизи крепости Бип. Однажды, повествует легенда, ей повстречался такой же, как она, одинокий и печальный мальчик, долго глядевший ей вслед. Мария Федоровна остановилась, вернулась и попыталась заговорить с ребенком. Но обнаружила, что несчастный глух и нем. Пораженная Мария Федоровна прервала неудавшуюся прогулку и поспешно вернулась во дворец. Уже по дороге в голове ее сложилось твердое решение основать специальное училище, где подобные дети могли бы учиться грамоте и имели бы возможность общаться друг с другом. И действительно, в 1820-х годах ей удалось учредить первое в России училище для глухонемых. Первоначально оно располагалось в крепости Бип, возле которой, согласно легенде, вдовствующая императрица повстречалась с маленьким горемыкой. По традиции такое училище и сейчас находится в Павловске.

Между прочим, одно из преданий старого Павловска рассказывает о подземном ходе между крепостью Бип и дворцом, прорытом будто бы еще во времена великого князя Павла Петровича.

Казанский собор

В 1710 году Петр I принял решение перевезти в Петербург икону Казанской Божьей Матери, которая впервые явилась, согласно старинному преданию, русским воинам при взятии Казани в 1552 году и с тех пор находилась в Москве. Эта чудотворная икона в России почиталась особо. С ней народное ополчение под предводительством князя Дмитрия Пожарского в 1612 году шло освобождать Москву от поляков. С 1613 года, после избрания на русский престол первого царя из рода Романовых, Михаила Федоровича, икона Казанской Богоматери стала семейной реликвией царского дома.

В Петербурге икона первоначально хранилась в церкви Рождества Богородицы на Посадской улице Петербургской стороны, затем – в Троицком соборе. В 1737 году, при императрице Анне Иоанновне, специально для чудотворной иконы возвели церковь Рождества Богородицы на Невской перспективе – там, где сейчас сквер перед Казанским собором. Полагают, что она строилась по проекту одного из первых петербургских зодчих Михаила Земцова. Ее величественная многоярусная колокольня со шпилем являлась заметным украшением Невской перспективы, которая еще не успела к тому времени стать главной улицей города и была застроена в основном двухэтажными домами. Во второй половине XVIII века роль этой магистрали стала меняться, и к концу столетия облик ветшавшей церкви уже не соответствовал новому назначению Невского проспекта.

Казанский собор начали строить в 1801 году по проекту замечательного русского архитектора Андрея Никифоровича Воронихина, которого петербургская молва упорно считала внебрачным сыном графа Александра Сергеевича Строганова. Поводом для таких слухов послужили некоторые биографические факты, известные всему Петербургу. Воронихин воспитывался в доме графа. Строганов покровительствовал ему в получении важнейших правительственных заказов. Наконец, участию Строганова в судьбе архитектора приписывали успешное продвижение Воронихина по службе в Академии художеств. В самом деле, в списке участников объявленного Павлом I конкурса на проектирование Казанского собора имени бывшего крепостного графа Строганова вообще не было. В конкурсе участвовали такие известные архитекторы, как Камерон, Кваренги и Тома де Томон. И тем не менее в 1800 году неожиданно для всех проектирование и строительство собора поручается практически никому не известному Воронихину. Не иначе как протеже Строганова.