можно всегда. С той женщиной я наконец нашел средство. По моей просьбе абортмахер сдвинул скальпель на полсантиметра. Куда лучше, чем сжечь Жанну. Не появляется мучеников.
– Я позвоню в Восьмой отдел, – сказал Глаздунов. Он даже немного позеленел. – Рассчитываете ли вы, что женщина тоже там будет?
Слейден улыбнулся:
– Она потребовала от нас точности. Как бы ей ни хотелось убрать того человека, рядом будет кто-то, чья жизнь ей дорога.
Служебный вход вел в небольшой вестибюль, увешанный афишами Национального театра. За стойкой дежурила красивая девушка в ослепительно стильном кожаном жакете, у окна сидел человек в плаще, читал «Огни большого города».
– Я Николас Хансард, доктор Бак меня ждет.
Девушка провела пальцем по списку.
– Да, сэр. Вам туда. Уборная номер двадцать четыре.
Через пять минут Хансард заблудился окончательно. Он не раз бывал за кулисами Национального театра, но здесь был лабиринт лесенок и коридорчиков, а таблички менялись так же часто, как спектакли. Люди сновали туда-сюда, но на Хансарда никто не глядел, и он из стеснения (чтобы не сказать из упрямства) не спрашивал, как пройти.
Экскурсоводы обязательно рассказывали, как актриса (обычно это была Берил Рейд, но, как у всякого мифа, у байки имелись вариации) по пути из уборной свернула не в тот коридор и вышла на сцену посередине совершенно другой пьесы.
Хансард нашел узкий коридор, где двери были выкрашены в мерзкий зеленый цвет, а фамилии актеров накладывались одна на другую, словно археологические слои. Наконец он отыскал уборную номер двадцать четыре и постучал. Через мгновение дверь открылась. За ней был не Клод, а человек в кожаной куртке силуэтом на фоне тускло освещенной комнаты. Он держал бумажник с удостоверением.
– Особый отдел Скотланд-Ярда, сэр. Не могли бы сообщить цель вашего прихода?
– Я к… – Глаза у Хансарда привыкли к полутьме, и он увидел тело на полу, цвет волос… – Господи, – сказал Хансард, невольно вспомнив Дидрика, убийцу, зарезанного в уборной. – Что случилось? Он мертв?
– Абсолютно мертв, сэр. Закройте дверь, пожалуйста, чтобы никто его не увидел.
Хансард закрыл за собой дверь.
– Как это случилось?
– Вот это мы и хотим узнать, сэр. Итак, кто вы и зачем пришли?
– Меня зовут Хансард, Николас Хансард… Доктор Бак назначил мне встречу, чтобы обсудить…
– Да, сэр? – Полицейский сунул руку в карман, как будто за блокнотом.
– Пьесу, – сказал Хансард и, резко повернувшись к полицейскому, выкрикнул: – Чертову дурацкую пьесу!
Разворачиваясь в тесной комнате, он с размаха задел полицейского по груди и увидел, как что-то, похожее на кусок зеленой трубы, у того в руке дернулось и кашлянуло. Пуля со звоном ударила в металлическую стену. Зеленая трубка щелкнула. Полицейский оскалился.
Хансард кулаком двинул убийцу в плечо с такой силой, что тот отлетел назад, а сам Хансард чуть не рухнул на него. Пистолет снова кашлянул, графин на гримировальном столе разлетелся вдребезги. Хансард левой рукой ухватился за дуло, выдернул пистолет и, правой рукой прижав убийцу к стене, огрел его рукоятью по лбу. Тот крякнул, по лицу потекла кровь. Хансард ударил снова. Убийца осел на пол. Хансард судорожно нащупал ручку, распахнул дверь и выскочил в чересчур ярко освещенный коридор. Огляделся. В обоих концах коридора люди спешили по своим делам.
Ему нужно было время подумать. Вернуться к машине он не мог – Эллен ждала в зале. Он не мог знать, надолго ли вырубил убийцу и нет ли у того сообщников; если просто схватить Эллен за руку и выбежать наружу, их могут подстерегать на выходе… Нужно ненадолго укрыться в безопасном месте.
Табличка в конце коридора гласила: «К ЛИТТЛТОНСКОЙ СЦЕНЕ». Хансард сунул пистолет в карман пиджака и двинулся в ту сторону.
Он толкнул дверь и оказался за кулисами, среди софитов и декораций к «Алхимику». На полу были наклеены полосы малярного скотча, тянулись провода, валялись куски посуды от взрыва в лаборатории, которым завершалась пьеса. Хансард обошел это все, идя на свет зрительного зала, миновал черный задник и очутился на сцене. Там стоял стол с графином воды и стул. В зале сидело человек пятьдесят-шестьдесят.
Они зааплодировали.
Хансард замер. Он сделал шаг, другой, машинально подошел к столу, взялся за него, чтобы устоять на ногах, затем медленно опустился на стул. Ему хотелось воды, однако он не решался взяться за графин – боялся, что тот взорвется от дрожи в его руках.
Он оглядел зал, ища Эллен. Она сидела в третьем ряду, в левом центральном секторе. Вид у нее был ошарашенный. Еще бы, подумал Хансард.
– Что ж… добрый вечер, – сказал он.
Зрители снова захлопали.
Успокойся, приказал он себе. Они здесь, потому что знают меньше Клода. Это как лекция в середине семестра.
Что ж, возможно, они чуть мотивированнее средних студентов. Но что они сделают, если его разоблачат – полицию вызовут?
– Когда я впервые начал изучать наследие Джосайи Шенкса, меня испугала огромность проекта – даже не то, сколько мне предстоит узнать, сколько объем того, чего я никогда не узнаю.
Люди в зрительном зале заулыбались, устроились поудобнее. Всегда полезно признать, что ты не умнее их.
– Давайте поместим старину Джосайю в исторический контекст. – Он оглядел зрительный зал. – Вам всем известно, на какие годы приходится самый плодотворный его период?
Мучительное мгновение все смотрели на него, кто-то кивнул. Наконец кто-то поднял руку. Хансард указал в ту сторону:
– Да?
– С тысяча шестьсот восьмидесятого по тысяча семисотый, – сказала женщина.
Хансард успокоился. Про «исторический контекст» Реставрации он мог говорить двадцать минут, не переводя дыхание.
«Возможно, Клод был прав, – с чернейшим юмором подумал Хансард. – Может, я и впрямь что-нибудь узнаю».
Он каждое мгновение ждал обличающего выкрика из зала, внезапного появления вооруженных людей из-за кулис, воинственных криков и звона стали, шума за сценой. Однако зрители были идеальны. Они сидели, слушали и одобряли. Хансард оставил пять минут на вопросы; по счастью, все они были из разряда: «Когда вы напишете еще такую книгу, как “Рапира Конингема”?». На это он мог бы дать абсолютно точный ответ, но не стал.
Пикнули его наручные часы. Семь сорок пять.
– Боюсь, у нас закончилось время, – сказал он, – или, как выразился Джосайя Шенкс: «Путник, пойди возвести дел часовых мастерам, что, их курантам послушны, здесь мы костьми полегли»[82].
«Я сошел с ума», – подумал он, но рукоплескания были громовые. Хансард глянул за кулисы. Там было темно, пугающе. Он не знал, ждет ли там кто-нибудь, но не мог заставить себя пойти в ту сторону. Высота сцены была всего фута четыре. Он легко с нее