Поздно вечером начался дождь, поэтому между машинами натянули брезент, под который и затащили все койки, кроме одной — койки Ивана Антоновича. Ее поставили с краю, так как он не любил духоты. Ночью он проснулся от неприятного ощущения, что ему кто-то уселся или улегся на грудь, и Иван Антонович со всей силой толкнул от себя непонятный тяжелый предмет, оказавшийся, к несчастью, несколькими ведрами дождевой воды, скопившейся в провисшем брезенте и хлынувшей теперь на постель Ефремова. Вода, как и ночь, была ледяной, и из мокрого спального мешка пришлось срочно выбираться.
Гранитные "сфинксы"
Проехав на следующей день гранитное поле, в конце которого вдоль дороги торчали могильные памятники в виде столбов и плит с надписями, мы попали в Тухумскую котловину с озером Тухум-Нур в центре. У ее восточного борта стоит Бурэн-Сомон, откуда дорога поднимается на великолепное ровное плато. Здесь тоже вдоль дороги повсюду виднелись могильные плиты.
Перед выходом в долину Толы дорога проходит между двух горок, которые как бы образуют ворота; мы их так и назвали "воротами в долину Толы". Долина Толы имеет не менее 20 километров в поперечнике и сплошь заросла дэрисом. Несмотря на автомобильный накат, дорога между дэрисовыми кочками была очень ухабистой. Подъехав к реке, мы остановились. Это был последний ночлег перед Улан-Батором, до которого оставалось не более 125 километров. Ночью выпала сильная роса, и было очень холодно, несмотря на середину лета. Пришлось спальный мешок сверху прикрыть еще кошмой.
Итак, наступило 18 июля — десятый день нашего пути. Не доезжая до Улан-Батора, мы сделали короткий привал, чтобы выкупаться и помыть машины — хотелось вернуться чистыми в столицу. На противоположном берегу Толы росли тополевые рощи, наш берег был гористый. Место очень живописное. Тола, разбиваясь на несколько рукавов, приятно радовала глаз своей водной гладью, сверкавшей и переливающейся на солнце. В два часа дня мы были уже в Улан-Баторе, закончив, таким образом, маршрут общей протяженностью около 3000 километров.
Раскопки Могилы дракона
Отъезд экспедиции в Южную Гоби. Маршрут в Ширэгин-Гашун. Поиски Цунджа. Неудача кинооператора. Ширэгин-Гашунские пещеры. Находка древнего крокодила. Приключения в барханах Хонгорин-Элису. Северные маршруты. Десятидневная буря. Раскопки Могилы дракона. Наран-Булак. Памятный столбС 18 июля, в течение почти месяца, мы с Ефремовым, как он любил выражаться, "гноились" в Улан-Баторе, занимаясь отчетными делами — самой нудной частью экспедиционной деятельности. С нами же оставался Прозоровский, производивший съемку в Улан-Баторе, и Шкилев, занимавшийся хозяйственными вопросами. Все машины были в поле, кроме "Козла", и, разумеется, его водителя Александрова.
В двадцатых числах июля уехали в маршруты два небольших отряда: в Восточную Гоби — под руководством Эглона, и в Баин-Дзак — под руководством Новожилова. Ян Мартынович через неделю вернулся, привезя скелет какого-то неизвестного крокодилообразного пресмыкающегося, а 1 августа вся экспедиция, кроме нас пятерых, выбыла под начальством Эглона и Малеева в Южную Гоби — в Нэмэгэтинскую котловину, чтобы начать раскопки на Могиле дракона и на Цаган-Уле. По дороге, в Далан-Дзадагаде, к ним присоединился со своим отрядом Новожилов. Мы остались в Улан-Баторе одни. Жизнь текла скучно и однообразно, она была посвящена бесконечным бумагам и цифрам.
Наконец, 14 августа, под проливным дождем, мы отправились в Южную Гоби, откуда только что вернулись наши грузовики. Через три дня к вечеру мы прибыли на Могилу дракона. Оказывается, работы еще не начинали, а только перебрались сюда с Цаган-Улы, где производились раскопки. Теперь здесь сосредоточилось мощное "раскопочное ядро" в составе Эглона, Малеева, Лукьяновой и Преснякова, а также человек 12 рабочих. Новожилову было поручено детальное изучение (палеонтологическое и геологическое) Наран-Булака — местонахождения древних млекопитающих, открытого в прошлом году.
Ефремов и я готовились к маршруту в Ширэгин-Гашун — котловину за Нэмэгэтинским хребтом, где, по описаниям географа Б. М. Чудинова, должны были быть большие скопления костей. Кроме нас в состав отряда вошли: Прозоровский, рабочий Самсонов и шоферы Пронин и Александров, каждый со своей машиной. В ночь на 20 августа прошел сильнейший ливень с грозой, задержавший утром наш отъезд, пока немного не подсохло. У нас стало даже приметой, что, как только в маршруте принимает участие кинооператор, так будет дождь или по крайней мере пасмурная погода. Это приводило Прозоровского в страшное негодование, но факт оставался фактом — ему нужна была ясная солнечная погода, а получалось наоборот.
В середине дня наш отряд выступил в маршрут. Проехав несколько километров на восток, машины свернули к подножию гор, где смыкаются Алтан-Ула и Нэмэгэту. Здесь проходила лэгин-гольская тропа, которой мы пользовались еще в прошлом году в нашем западном маршруте. Спустя 30 километров машины вышли из ущелья в Занэмэгэтинскую котловину и, спустившись к ее центру, повернули направо. Перед нами расстилалось безграничное, гладкое, как полированный стол, поле — это была каменистая пустыня, заполненная блестящей черной галькой. Только кое-где торчали одинокие и довольно чахлые кусты саксаула. Никакой другой растительности не было. Редкая мелкая травка успела уже выгореть, и теперь пустыня предстала перед нами в самом неприглядном виде. Зато ехать было превосходно — как будто по искусно вымощенной мостовой. К концу дня мы подъехали к краю Ширэгин-Гашупской впадины, где и остановились на ночлег. С юга Ширэгин-Гашун был исследован в 1946 году, а нам надо было забраться во впадину с северо-запада.
С утра стоял туман и моросил дождь — и это в Ширэгин-Гашунской впадине, в которой вообще не каждый год, вероятно, бывает дождь; теперь же он шел в самое сухое здесь время года.
Нам нужно было найти останец Цундж, указанный в записках Чудинова и служивший единственным ориентиром в этой громадной и однообразной глинистой впадине, борта которой, сильно рассеченные оврагами и дающие прекрасные обнажения, образовывали несколько ярусов. Когда погода немного прояснилась, Ефремов увидел останец Цундж в бинокль — его верхнюю часть, торчавшую в виде небольшого столбика. Останец находился к северу от нашей ночевки, вероятно, километрах в 12–15. Однако прямо к нему проехать было нельзя, так как Ширэгин-Гашунская котловина была заполнена пухлыми глинами и машины не смогли бы пройти. Поэтому пришлось совершать дальний левосторонний объезд, пересекая бесконечные сухие русла, большие и малые. Вскоре опять пошел дождь, все небо заволокло серыми тучами, и ничего не стало видно. Мы остановились, потеряв ориентировку. Хотя компасы у нас были, но мы много раз меняли направление, и теперь невозможно было определить, где находится Нэмэгэту и где Цундж, а мнения участников сильно расходились.