Читать интересную книгу Belov.indd - Гомзяков Владимир

Мало кто знает подлинную цену, какой Поливоде давался его успех. Дело в том, что с детства Толя был болен эпилепсией, и неимоверные нагрузки, перенесенные им в 19-20-летнем возрасте, скорее всего, дополнительно спровоцировали болезнь. После 1968-го он стал падать прямо на тренировках, мы научились помогать ему преодолевать приступы.

Из-за заболевания Толя боялся летать на самолетах, там, где позволяла логистика, перемещался только поездом. Во время перелетов, которых не удавалось избежать (например, за океан), парень все время в воздухе проводил стоя! В Мексику он добирался на перекладных, летел почти сутки. В Мюнхен отправился заблаговременно на поезде.

Постепенно болезнь стала идти на спад, и Поливода дотерпел до 1972 года. Конечно, включенный в состав олимпийской сборной, он был уже не тот, что 5 лет назад. На площадку он выходил в основном во второстепенных матчах, но все равно помог команде, как сумел. Сейчас, насколько мне известно, Анатолий достаточно спокойно, хотя и не без бытовых неурядиц, живет в родной Украине.

Болошев

Одним из тех, кто в Мюнхене активно помогал лидерам и эффективно отрабатывал свое игровое время, был Александр Болошев. Типичный четвертый номер при росте 205 см, не слишком физически одаренный и прыгучий, но с хорошей школой, хорошим броском, хорошей головой.

Родившись в Подмосковье, Болошев начал всерьез играть в баскетбол в волгоградском «Динамо», откуда затем вместе с группой игроков перебазировался в «Динамо» московское. Заводилой в той группе был некий Толя Блик, у которого за счет ездившего «в загранку» отца был доступ к американским спортивным журналам. Так он стал идеологом «американской» модели игры московского «Динамо» — «бей-беги», пять секунд на атаку, «белые бьют, черные на подборе» и т. п. Самой главной задачей у этой команды было обыграть ЦСКА, и если это случалось, то становилось предметом многолетней гордости.

Тем не менее Балаш был одним из самых разумных и толковых игроков среди «больших». В Мюнхене он сыграл очень полезно, по ходу группового турнира часто выходил в старте. И в финале с американцами его выход на площадку и набранные трудовые 4 очка были очень своевременными, поддержали команду и позволили ей перевести дух.

Будучи одним из не очень многих хорошо самоорганизованных и думающих спортсменов, Александр прошел вполне достойную карьеру игрока, а по ее завершении работал на тренерских и административных должностях в «Динамо» и «Химках». Когда эта книга готовилась в печать, на информационных лентах появилось печальное сообщение — 16 июля 2010 года Болошев скончался в Волгограде от инсульта.

Дворный

Иван Дворный родился и начал играть в баскетбол в Омске. Прошел по моим стопам через «Уралмаш», где и был присмотрен для ленинградского «Спартака» Кондрашиным. Селекцией Петрович занимался великолепно, особенно активно «прочесывая» Сибирь и вообще провинцию. Позднее последнее поколение больших советских игроков — Михайлов, Кисурин, Фетисов — также прошло через знаменитый кондрашинский спортинтернат.

При росте 210 см и чисто «гандбольной» фигуре, достаточно зажатый, без броска, Дворный был классическим пятым номером. Его научили толкаться спиной под щитом и выполнять нехитрый «полукрюк», что позволяло ему выходить в «Спартаке» на замену Сашке Белову, который при всей своей феноменальной прыгучести, при росте 201 см был все-таки идеальным четвертым номером, а не центровым.

Примерно такую же роль Иван исполнил и в Мюнхене. В старте он вышел, если я не ошибаюсь, в двух играх — в первой игре группового турнира против Сенегала и в последней — с Югославией. В остальных случаях выходил на замену, давая отдыхать А. Белову. В финальной игре на площадке не появлялся.

Как я уже говорил, судьба его сложилась трагически, но виноват был в этом только он сам. Блестящий шанс, который дала ему судьба в виде встречи на жизненном пути с гениальным тренером и позиции 12-го игрока в команде олимпийских триумфаторов, он не использовал.

Жармухамедов

Начиная с победного чемпионата Европы 1967 года в Тампере и на долгие годы моим боевым товарищем по ЦСКА и сборной стал Алжан Жармухамедов, Жар. Родом из глухого — без преувеличений! — узбекского аула, парень заявил о себе на Спартакиаде народов СССР летом 1967-го. Попав в ЦСКА и сборную, поначалу поражал товарищей девственной неосведомленностью в вопросах личной гигиены. «Стоящие в углу» шерстяные носки — это его случай. Никто не хотел с ним жить в одном номере.

Впрочем, эти временные недостатки с лихвой компенсировались его великолепием на площадке. Высокий (206 см), сухой, жилистый, «туркестанский змей», как его называли, был невероятно вынослив. До 1973-го не помню случаев, чтобы он вообще когда-нибудь уставал. Его силой был плавный бег — без рывков и ускорений, но зато так он мог бежать сутками. Еще у него был прекрасный бросок с 4-5 метров, что для «большого» — нечасто встречающееся и неоценимое качество.

На площадке Жармухамедов занимал позицию четвертого или пятого номера. Когда он играл пятого, команда двигалась динамичнее, быстрее (в особенности мы это оценили, когда в 1973-1974-м основным центром в армейском клубе был Сергей Коваленко). В сборную Алжан прочно вошел сразу после первого появления в ней на европейском первенстве 1967-го. Быстро стал заслуженным мастером спорта и так же быстро лишился этого звания после залета на таможне в 1969-м. Повторно получив ЗМС за Мюнхен, Жар снова залетел — и уже по-серьезному, с отчислением из сборной, в 1973-м. Лишь в третий раз присвоенное почетное звание осталось с ним навсегда.

Мало кто в курсе, что и у Жара был существенный физический изъян — достаточно сильная близорукость. Он временами носил очки, но с какими диоптриями, я не знал и не догадывался, насколько плохо он видит. Лишь в 1968-м как-то раз во время игры это стало мне понятно. Мы сидели рядом на скамейке запасных, и после очередного игрового эпизода у более далекого от нас кольца Алжан спросил меня, сильно щурясь: «Кто забил?» Сначала я решил, что он пропустил эпизод, но нет — он все наблюдал внимательно. «Так ты что, не видишь?» — спросил я. — «Нет» Только после этого до меня, наконец, дошло: как же он играет?

Контактные линзы появились в обиходе лишь позднее, и Жар успел в них поиграть. Могу только догадываться, насколько иначе раскрылся для него мир на баскетбольной площадке. Впрочем, с этим связаны и комичные моменты. Линзы были страшной ценностью, но при этом еще несовершенны, часто вылетали во время тренировок и, что еще интереснее, во время игр. В этих случаях следовал ставший привычным для чемпионата СССР ритуал — игра прерывалась, звучала команда: «Никому не двигаться», чтобы не затоптать утраченную линзу, после чего игроки обеих команд во главе с судьями, ползая на пузе, искали ее по всей площадке.

На Олимпиаде в Мюнхене Жармухамедов сыграл очень достойно, уверенно и полезно. Практически во всех играх он выходил в старте и здорово помогал Сашке Белову в борьбе за щит, а также эффективно атаковал кольцо соперников с излюбленной средней дистанции.

После 1973-го в игре Жара начался спад. Думаю, история с пистолетом надломила его. Несмотря на это, после отбытия дисквалификации он полезно играл на высоком уровне еще до 1979-го, став в этом году под занавес своей карьеры чемпионом Европы, а до этого добавив в свою копилку серебро европейского и мирового первенств и бронзу монреальской Олимпиады. В четвертый раз в состав олимпийской сборной он не попал и закончил играть.

В 1993-1994-м Алжан помогал мне в сборной России, выполняя в основном административные функции. Сейчас он живет в Москве, тренирует студенческую команду. По-прежнему находится в прекрасной физической форме, не добавив к былому игровому весу ни килограмма.

Саканделидзе

Безусловно, одним из лидеров в сборной на протяжении ряда сезонов был Зураб Саканделидзе, Сако. Еще его называли «князь», причем не в насмешку, а с некоторым оттенком уважения и признания его своеобразного аристократизма. Зураб действительно обладал характером и манерами грузинского аристократа старой закваски — независимый (в этом мы с ним были похожи), с немалой долей апломба, самодостаточный. Было впечатление, что он, не сомневаясь, разделяет распространенное у грузин мнение об избранности их нации.

В команде Сако практически ни с кем не общался, а если общался, то «сквозь зубы». Поначалу эта заносчивость меня раздражала. Впрочем, как и всегда, профессионализм и главная цель — победа команды — брали верх над эмоциями, и на площадке у нас абсолютно не было проблем во взаимоотношениях. А позднее, в 1973-м, мы и вовсе чуть ли не стали с ним друзьями.

На попойке по окончании чемпионата Европы мы с ним впервые за много лет разговорились и, так получилось, без лишних слов, по-мужски, выяснили, что относимся друг к другу с глубоким уважением. Сако сказал, что всегда ценил мой твердый характер, немногословие, надежность, игровые достоинства. Примерно тем же ответил ему и я.