Произведения Цорна получили восторженные рецензии, в том числе от известного искусствоведа и критика Игоря Грабаря.
«Мы здесь гуляем с утра до вечера», — писал Цорн домой жене. И на самом деле, в Петербурге художник по плотному графику ел и пил. Апогеем явился «банкет Цорна» с участием 75 гостей в ресторане «Донон» на Мойке — одном из самых фешенебельных заведений города. Среди гостей выделялись Александр Бенуа, Константин Коровин и Валентин Серов, а также Альберт Эдельфельт и меценат Савва Мамонтов (чей портрет Цорн написал годом раньше в Париже). Руководивший пиршеством Илья Репин произнес тост в честь Цорна, которого назвал «великим мастером и виртуозом». В качестве подарка он преподнес шведу ресторанное меню этого вечера, собственноручно раскрашенное акварелью.
Цорн, по собственному выражению, «составлял речи, одну глупее другой», но пришедший на помощь Эдельфельт смастерил на французском языке речь, которая «годилась для русских условий».
После того как прозвучали и прочие речи, началось «ужасное целование в щеки» — обычай, который Цорн счел «черт знает до чего неприятным». Проведя несколько дней в Москве, где состоялось не менее грандиозное торжество, он вернулся домой. На вопрос, почему он столь поспешно покинул Россию, художник застенчиво сослался именно на неизбежные поцелуи в щеку: «Меня целовали все мужчины, но ни одной женщины».
Предполагалось, что за время пребывания в России Цорн напишет несколько портретов, в частности княгини Тенишевой, знаменитой покровительницы искусств, и самого императора. Но художник страдал головной болью, и планы не осуществились. «Я попытался писать портрет княгини, и дело шло замечательно, однако не решился продолжить его из-за головной боли, — писал он жене. — Боль появляется через десять минут после начала работы». В своих «Автобиографических записках» художник намекал, что в княгине, явной лесбиянке, было нечто отталкивающее: «Таких людей я вообще не пишу, и пришлось отговориться болезнью…» В сексуальной ли ориентации княгини заключалась главная причина или в головной боли — трудно сказать, однако выпитое во время банкета шампанское вполне могло испортить Цорну настроение…
Хотя художнику не удалось ничего сделать во время пребывания в России, он все же считал его очень успешным.
В последнем письме домой перед отъездом он отмечал: «Все было удачно — большего триумфа я никогда не переживал».
Визиты знаменитостей. Доктор Лагерлёф гостит у доктора Нобеля
Несмотря на то что на рубеже веков шведская литература была в России очень популярна, литературных соответствий Рослину, Патерсену, Лидвалю или Иогансо-ну по естественным причинам не было: писателю сменить страну — то есть язык — не так легко.
Имя, часто упоминающееся в связи с Петербургом, — это поэтесса Эдит Сёдергран, родившаяся здесь в 1892 г. Она была крещена пастором Каянусом, но отвезена в Райволу (Рощино) в двухмесячном возрасте. В 1903–1908 гг. она посещала классы для девочек в Петришуле, однако уехала из города до того, как стала профессиональной писательницей, и никогда не занималась в России какой-либо литературной деятельностью. Вопрос о ее связях с Россией — это главным образом вопрос о значении для ее творчества русской поэзии и прежде всего символизма. Эта тема выходит за рамки настоящей книги, тем более что она уже изучалась несколькими исследователями.
Однако же был писатель, оказавший глубокое влияние и на русскую читающую публику, и на живших в России шведов. Это Сельма Лагерлёф, которая после присуждения ей в 1909 г. Нобелевской премии по литературе стала весьма популярным гостем и лектором; зимой 1912 г. она с недельным визитом побывала в Петербурге и Москве.
В Петербурге она жила у Эммануила Нобеля, который во время торжественного вручения Нобелевской премии в 1909 г. пригласил писательницу погостить у него и его мачехи Эдлы. Это приглашение было повторено спустя два года. В новогоднем письме 1912 г. к своей подруге Софии Элькан Сельма Лагерлёф упоминает о том, что «в прошлом году Эммануэль пригласил меня пожить у них, и у меня нет причин для отказа». Однако она поедет, продолжает писательница, не по каким-либо делам, а «для отдыха»; особенно ее интересуют Таврический дворец, Петропавловская крепость и собрание живописи Эрмитажа.
Получив от Сельмы Лагерлёф письмо, в котором она сообщила, что принимает его приглашение, Эммануил Нобель с обратной почтой ответил: «Мне и моей мачехе доставит истинное удовольствие принять Вас своей гостьей в нашем старом петербургском доме, и заверяю Вас, что и Вы, и Ваша подруга здесь сердечно желанны». Он также напоминал писательнице, чтобы она не забыла взять с собой паспорт: «К сожалению, мы тут на святой Руси еще очень старомодны».
Письма госпожи Брендстрём и Эммануила Нобеля были адресованы в Финляндию, куда Сельма Лагерлёф была приглашена на торжества Шведского литературного общества, состоявшиеся 5 февраля 1912 г. То было первое посещение Сельмой Лагерлёф Финляндии; составленная программа ее визита могла, по выражению писательницы Элин Вегнер, «сломить сильного, как двенадцать мужчин, медведя». Помимо Гельсингфорса нобелевская лауреатка посетила также Або, Борго и Выборг. Поездка стала поистине триумфальной: люди набивались в лекционные залы так, что стены трещали, в школах отменили занятия, железнодорожные вокзалы были украшены зеленью, и поезду, на котором ехала писательница, порой приходилось останавливаться, чтобы народ мог выразить свой восторг национальному сокровищу Швеции.
Пробыв в Финляндии две недели, Сельма Лагерлёф в обществе своей спутницы Вальборг Уландер села 16 февраля в поезд на Петербург, где писательницу ожидало не менее грандиозное чествование.
Дам на Финляндском вокзале встретил Эммануил Нобель, и «с этого момента мы находились, — вспоминала позднее Сельма Лагерлёф, — под покровительством дома Нобелей». Таможенный досмотр, в России всегда сопряженный с нервотрепкой, прошел без осложнений, и все пребывание в стране было отмечено «радушием и предупредительностью». «Нет нужды говорить, что писательница была сердечно принята в гостеприимном доме госпожи Нобель, — сообщала газета „Свенска Дагбладет“,—там она была на шведской земле».
Письмо Эммануила Нобеля к Сельме Лагерлёф. Королевская библиотека (Стокгольм)
Сельма Лагерлёф и Вальборг Уландер жили в резиденции Нобелей на Сампсониевской набережной. Писательница рассказывает: «Несколько кварталов здесь были заняты заводами, торговыми помещениями, жилищами рабочих, больницами и школой „Братьев Нобель“, и достойным центром всего этого был роскошный жилой дом. Миновав большой холл на нижнем этаже, подлинной и красивой лестнице поднимаешься на роскошный этаж, где обнаруживаешь большой зимний сад. Слева от него рядом друг с другом расположены столовая и превосходный рабочий кабинет доктора Нобеля. Дальше — огромный зал, это самая большая комната, какую я когда-либо видела в частном доме… Нобели жили на широкую ногу— с прислугой, поваром и т. д. В комнатах много прекрасных произведений искусства». В распоряжение дам были предоставлены зал и две спальни с ванными комнатами.
Как и в Финляндии, нобелевская лауреатка была на ногах с утра до вечера. «Мы, — пишет она, — во всем следовали гётевской программе, трудясь на износ в течение дня и посвящая увеселениям вечера». Термометр показывал 20–25 градусов мороза, а посему автомобили семьи Нобелей оказались очень кстати. В первый день пребывания в Петербурге были в опере, а на следующий вечер семья Нобелей устроила обед с приглашением семи десятков гостей.
Обед, как и ожидалось, был великолепен: устрицы, осетровая уха a I’imperiale («по-царски»), икра из Астрахани, фарш из окорока с котлетами из рябчика под камберлендским соусом, жаренный под крышкой перепел, цыпленок на вертеле… И пригласительный билет, и меню были написаны по-французски. Наряду с обедом у Нобелей был торжественный обед у шведского посланника Брендстрёма. Среди гостей выделялись министр статс-секретарь (и патрон шведской церкви) барон Август Лангхофф с баронессой и профессор астрономии Оскар Баклунд с супругой. Атмосфера обеда была, по отзыву корреспондента «Свенска Дагбладет», «наиприятнейшей».
Сельма Лагерлёф в Борго, она сидит в санях книгоиздателя Вернера Сёдерстрёма. Позади саней стоит сам издатель в меховой шапке. Согласно записи на оборотной стороне фотографии, госпожа Уландер «против своей воли» была усажена справа от писательницы «по просьбе фотографа». Снимок сделан 14 февраля 1912 г., за два дня до отъезда в Петербург. Королевская библиотека (Стокгольм)
После обеда Сельма Лагерлёф прочла семидесяти приглашенным гостям из шведского и финского приходов отрывки своих сочинений.